— Скажи, а что ты делаешь, когда не занят? Сажаешь цветы? Или разводишь рыб? А может, цикад? — Не дожидаясь ответа, богач принялся рассказывать гостю о цветах и рыбах. Рассказывал долго, потом, переменив тему, вдруг поведал Фухаю о своей голубоглазой кошке по кличке Белый Лев. Молодой человек давно понял, что Дин Лу прямо-таки начинен разными сведениями, но знает всего понемногу и очень поверхностно. Юноша молча слушал, не решаясь перебивать рассказчика, чтобы не испортить дело, и ждал случая, чтобы уйти. Фухая удивляла манера Дина говорить. Сам он в своей речи обычно использовал как бы два языка, имеющих свои особые слова. Одни, употреблявшиеся в повседневном разговоре, представляли собой просторечия, недоговорки, всякие замысловатые выражения из словаря ремесленников-краснодеревщиков, а также маньчжурские слова, хорошо понятные на слух китайцам. Он любил такой язык за его живость и образность, говорить на нем было очень легко. Но в разговоре с начальством или при встрече гостей нередко приходилось использовать другой язык — этикетный. Юноша никогда не бывал на аудиенции у императора, но представлял, что, если бы владыка вызвал его к себе, чтобы обсудить какое-то важное дело страны, он, Фухай, отвечал бы именно на таком языке. Лучше всего на нем изъяснялся его отец, витиеватая речь которого могла бы послужить образцом. В ней ты услышишь такие изысканные речения, как «Ваше степенство» и «Ваши уважаемые хоромы», а также замысловатые маньчжурские словеса вроде «драгоценный нюлу» или «цзишалар», и многие другие. Когда говоришь на таком языке, надо, чтобы каждое слово звучало отчетливо и имело бы определенную тональность и чтобы слова разделялись звуками, выражающими почтение и внимание. Фухай не любил этот манерный и вычурный язык. Ему казалось, что, говоря на нем, сам он тоже делается напыщенным и манерным. Далекий и чужой язык. Но может быть, именно посредством его можно кое-что понять в речи чиновников!

К удовольствию юноши, господин Дин Лу не злоупотреблял высокопарными оборотами, возможно, потому, что ни третья, ни даже четвертая чиновничья степень ему так и не улыбнулась. Но Фухая неприятно удивило то, что во время разговора у богача то и дело проскальзывают разные грубые словечки, находившиеся в обиходе несколько лет назад и сейчас уже почти вышедшие из употребления. Юноше иногда казалось, что эти просторечные слова произносит вовсе не Дин Лу, а какой-то другой, пожилой человек. Он внимательно поглядел на хозяина, словно сомневался в его возрасте. И еще одно, не менее странное обстоятельство озадачило Фухая. В речи аристократа часто слышались выражения, которые, может быть, деревенскими и не назовешь, но которые, безусловно, весьма далеки от изящества. Фухай подумал, что грубые просторечия у Дин Лу, наверное, оттого, что он редко встречается с людьми из средних и низких сословий, а если и встречается, то в какое-то очень неподходящее время. Непонятно, почему у этого отпрыска знатного рода, получившего прекрасное домашнее воспитание, такая грязная речь? Может быть, на правильном языке говорят лишь обычные знаменные и люди среднего сословия, а настоящая знать изъясняется вот на таком упрощенном и довольно вульгарном наречии? Фухаю это было непонятно.

Но больше всего юноше не понравилась путаность речи хозяина. Только что он рассказывал о золотых рыбках и вдруг:

— Как ты думаешь, если я завтра приглашу иностранного попа на обед, через какие двери мне его впускать: через парадные или через черный ход?

Озадаченный Фухай молчал. Дин Лу ответил сам:

— Точно! Пусть идет через задние ворота! С первого же хода его ждет в игре неудача!.. Скажу откровенно: главное, надо проявить во всем решимость! Эти рыжеволосые дьяволы не годятся нам в подметки!.. А?!

После нескольких подобных поворотов в разговоре Фухай понял, что Дин — большой мастер размешивать любое дело во всяких пустяках. Он будто бы намекал собеседнику, что способен решить все походя, во время веселой пустой болтовни. Молодой человек чувствовал, что в подобной манере, внешне вполне естественной и непринужденной, дает о себе знать большой опыт, почерпнутый Дин Лу из повседневного общения с лицами влиятельными и богатыми. На первый взгляд кажется, что есть в нем как будто здравый смысл, однако на самом деле это совершеннейшая чушь. Фухаю очень не нравились эти повороты и выкрутасы, потому что ему самому было решительно все равно, через какую дверь должен войти в дом иностранный пастор. «Только бы поскорее уйти!» — думал он с тоской. Больше всего юноша боялся сейчас, что Дин Лу снова заговорит с ним о школах.

Получив приглашение на обед, пастор сразу же навел справки о хозяине дома и очень обрадовался, узнав, кто его приглашает. Пастор приехал из Америки, где богатых людей боготворят, поэтому Ньюшэн, как и все его соплеменники, испытывал благоговение перед теми, у кого есть деньги, не задумываясь, каким путем эти деньги добыты. После того как его дядя нажил целое состояние, некоторые знакомые намекали Ньюшэну, что его родственник проходимец. С таким выводом, однако, Ньюшэн решительно не соглашался. «А почему бы не разбогатеть и вам? — парировал он удар. Значит, вы хуже его!»

Пастор долго вертел в руках пригласительную карточку, не желая с нею расстаться. О том, что приглашение послано китайцем, он, конечно, забыл. Вообще-то он презирал китайцев, но сейчас его охватил дух демократизма. Почему бы желтолицему богачу не подружиться с бледнолицым человеком? Он подумал, что с помощью этого Дина ему, возможно, удастся познакомиться с влиятельными людьми, а через тех добыть важные сведения, которые он сможет передать в посольство или прямо отправить домой. Этим самым он поднимет свой авторитет!

Пастор приказал слуге вычистить туфли и отутюжить одежду, после чего принести Библию. Он решил подарить книгу Дин Лу.

Ньюшэн не догадывался, зачем богач пригласил его на обед; впрочем, он не слишком об этом и задумывался. Но Глазастый До, кажется, уже кое-что смекнул, однако свои предположения пастору высказывать не стал. «Ах, пастор, пастор! — думал он и душа его трепетала от возбуждения. — Ведь ты идешь на акульи плавники. Ну конечно, плавники там будут. Это точно!» Глазастый ощущал своим носом волнующие запахи изысканной кухни и проглотил слюну. Вдруг его озарило. А почему бы пастору не захватить его в качестве сопровождающего? Тогда он одел бы чиновничью шляпу с красной лентой и сел на гордого (а лучше покладистого) белого коня. Он — верхом на коне, и в руках у него пасторские подарки, а сам пастор, как положено, едет в экипаже! Точно!

— Господин пастор! Я схожу найму паланкин, чтобы ваш выход выглядел достойно!.. Да, вот еще что, не забудьте, когда мы подъедем к особняку, я крикну: «Есть дело!» [105] Вы не подумайте, будто что-то случилось!

Глазастый До обычно не позволял себе подобную фамильярность, но сегодня он почему-то осмелел, наверное потому, что видел радость священнослужителя, а главное, оттого, что он сам будет сопровождать пастора на обед, где, может быть, ему что-то перепадет (пусть даже из остатков), а глядишь, он получит подарок — два чоха монет.

— Паланкин? — Глаза пастора странно округлились.

— Ну да, паланкин! — Глазастый не знал, что получится из этой затеи, потому поспешил добавить: — Господин Дин Лу ездит только в паланкине, и вам уступать ему никак нельзя!

— В таком случае, мне нужен самый большой! Я выше его по положению!

Глазастый, не ожидавший такого поворота, растерялся.

— Но… но ведь… каждому положен свой паланкин.

— Если я захочу, ваш император пришлет мне самый большой — с восемью носильщиками. Вот увидите!

— Несомненно, господин пастор. Вам положен самый высокий чин, а шляпа должна быть с красной отметиной… Может быть, и мне тогда улыбнется чиновничье звание… Уж вы постарайтесь! Заранее благодарствую! Господин До отвесил церемонный поклон.

Пастор захохотал.