— Идти в ученики мне, пожалуй, уже поздновато. Да и кому я нужен, переросток?.. Вот что я думаю: пожалуй, я стану продавать голубей. Самое подходящее для меня занятие! Голубиное дело — что любимый цветок: он нужен лишь тому, кто его любит! Так и голуби. Кто их любит, тот готов выложить хоть десять лянов серебра… Конечно, дело не слишком прибыльное, но все же один лян в месяц, может, и набежит, а этого нам хватит с тобой на несколько недель!

— Хорошо бы, если так!.. — В голосе сестры слышалась неуверенность.

Птиц для продажи Дофу отбирал не меньше двух дней, но наконец выбрал пару сизарей. Продавать голубей ему было жалко, а что делать? Если императорский двор проведет реформы, значит, и ему, Дофу, надо вовремя предпринять какие-то решительные шаги! Едва он появился на птичьем рынке, со всех сторон послышались крики знакомых:

— Господин Дофу! Господин Дофу!

Один сунул ему две голубиные свистульки, другой — пару черноголовых крапчатых фениксов, у которых, как потом оказалось, хохолки были приклеены канцелярским клеем. Рассказывать о своем промахе он дома не рискнул, но его решение продавать голубей незаметно пропало.

Волна реформ пронеслась и спала. Коса у Дофу из толстой и пышной превратилась в тонкий и плотный жгут, как у арсенальских солдат. Сурово сдвинув брови и грозно тараща глаза, он расхаживал по улицам, показывая своим видом, что с реформаторами расправился именно он, своими собственными руками. Его уважение к Фухаю сейчас заметно поубавилось. Он теперь считал, что молодой человек хочет кататься на двух лодках сразу. Если ему дают жалованье, он служит солдатом, если не дают — занимается работой по лаку. Нет, порядочный знаменный так поступать не должен! К тому же эта его связь с бандитами из секты Белого Лотоса! Дофу грызли сомнения…

Но как говорится, пора нам вернуться к основному повествованию. Дядина жена — дацзюма — после визита к тете зашла навестить матушку и спросила, как идут наши дела. Мать ей ответила. На глаза у старухи навернулись слезы, которые она отерла ладонью, после чего повернулась ко мне.

— Какой симпатичный! — В голосе старой женщины слышалось восхищение. — Какой носик, а какой глазастенький!.. А ушки — вон какие мясистые!

— Что вы, почтенная, какой же он симпатичный? Точно такой же, как и я в младенческом возрасте! — рассмеялся Фухай. — Он ведь только-только родился. Разве сейчас что-нибудь разглядишь?! А уж вы… — Не став далее продолжать, он громко рассмеялся.

— Фухай! — раздался голос матушки.

— Ну ладно-ладно! — забеспокоился юноша, догадываясь, что хотела сказать мать. — Не волнуйтесь и во всем положитесь на меня! Помню, что завтра, в третий день от рождения, надо сделать ему омовение, для чего пригласить теток и бабок! Вторая сестренка будет разливать чай, набивать трубки, а я с нашим Шестым братцем (честно говоря, до сего времени я так и не знаю, кого он имел в виду) займусь делами по кухне. Значит так: по две чарки жидкого винца, миску жареных бобов, потом баранина с овощами и лапша в горячем бульоне. Главное, чтобы все, как говорится, было с пылу с жару, а вкус — дело второе! Так или нет? А?

Мать кивнула.

— А кто захочет переброситься в картишки, пусть себе на здоровье играет: четыре чоха кон… Все сделаю, тетушка, успокойтесь. И представлю вам полный отчет. Все будет в порядке. Вот увидите! — Фухай повернулся к своей матери: — У меня в городе есть дела, матушка. Я зайду за вами попозже, когда сядет солнце!

Старуха сказала, что никуда от роженицы она сегодня не уйдет. Ей, мол, положено оставаться здесь.

— Это вы зря, матушка! — Фухай засмеялся. — Кто же выдержит ваш кашель? Он ведь у вас, как говорится, продолжается весь спектакль без перерыва.

Слова Фухая попали в самую точку. Он будто знал, о чем сейчас думала моя мать, которой очень хотелось уснуть, а кашель старухи мешал.

Фухай ушел.

— Вот чертенок! Вот чертенок! — ворчала старуха.

Однако благодаря талантам «чертенка» церемония моего омовения прошла не только успешно, но и весьма экономно, причем все правила приема родни были соблюдены почти полностью.

Моей старшей сестре очень хотелось присутствовать при омовении своего братца и побыть возле матери. В глазах родственников она стала уже «молодой госпожой», а следовательно, уважение к ней должно возрасти. Нет, для семьи она не отрезанный ломоть. Она весьма порядочная дочь, которая со временем — если родит своих детей — станет настоящей госпожой и заменит в доме свекровь, когда ту положат в гроб. Сестра всегда с удовольствием навещала отчий дом, потому что, придя сюда, даже на полдня, обретала душевное спокойствие. Она часто думала, что, конечно, ей сейчас не слишком сладко, но в ее жизни непременно наступит просветление, как это бывает у небожителей, и она, подобно нашей тете, с удобством устроившись на кане, станет раскуривать трубку, набитую душистым табаком. Сейчас она курить пока не решалась, но жевать бетель уже научилась, а ведь от бетеля до табака совсем недалеко…

Встревоженная думами, она плохо спала в эту ночь и поднялась ни свет ни заря. Толком не разглядев, где мигают три звезды, она побежала на улицу за жареным хворостом и лепешками Для свекрови. В те годы харчевни, где продавался жидкий рисовый настой, открывались рано — часа в три ночи. В этих же лавках жарили мучной хворост и пекли лепешки, которые, по слухам, заказывали себе на завтрак даже знатные вельможи, отправлявшиеся на утреннюю аудиенцию к императору. Ходил ли на прием во дворец отец свекрови (как вы помните, видный чиновник), я с уверенностью сказать не могу, но то, что его чадо имело привычку есть по утрам лепешки и жареный хворост, — это я знаю точно. Свекровь же вставала, едва забрезжит рассвет. Умывшись и причесавшись, она принималась за еду. После завтрака, почувствовав некоторую усталость, она ложилась снова подремать. Мне казалось, что эту привычку старуха воспитала в себе специально для того, чтобы мучить мою сестру.

Северо-западный ветер не сказать чтобы очень сильный, но какой-то колючий. Кончик носа и мочки ушей у сестры сразу покраснели.

— Ух какой холодюга! — В ее голосе слышалась радость, хотя на сердце по-прежнему было неспокойно.

Да, пекинский мороз особенный, он радует души людей. Сестра ускорила шаг, и ей скоро стало жарко. Но вдруг она вздрогнула, словно внезапно проглотила ледышку, — это давал о себе знать мороз. И все же приятно! Она взглянула на небо, где слабо дрожали ясные звездочки, которые ей напомнили сейчас глазки младенца — такие же светлые, непорочные.

— Если не поднимется ветер, день будет погожий! — проговорила сестра и тихо засмеялась. — В день омовения и такая добрая погода! Моему братцу повезло!

Ей захотелось сейчас же бежать в родительский дом и прижать к груди маленького братца. Но как ни было сильно ее желание, она не решалась отпроситься у свекрови, хорошо зная, что, стоит ей об этом сказать, старуха сейчас же недовольно кивнет головой и буркнет: «Изволь! Изволь!» Дочь вельможи не может без всякого на то основания отказать невестке сходить в отчий дом. Однако молодая женщина знала, что, если старуха пробурчала «изволь», значит, надо ждать какого-то распоряжения. Вон! Мешочки с ядовитым газом опустились чуть ли не до самой груди. Придется подождать!

Специального приказа, однако, не последовало, на что у свекрови имелись свои причины. Прежде всего старуха была твердо уверена, что мать отравилась угарным газом, а если ей эта мысль втемяшилась в голову, разговор окончен, пусть даже мать произвела на свет не одного ребенка, а целую двойню. Но главное — у ворот дома могли оказаться кредиторы, которые способны испортить репутацию дочери знатного вельможи и жены цзолина. Свекровь очень боялась потерять достоинство, хотя смело придерживалась принципа «Не стесняясь, бери в долг и не думай, когда возвратишь!». Словом, свекровь чувствовала себя как-то не по себе, а потому, похлебав рисового отвара с лепешками и хворостом, решила поговорить по душам с мужем. Однако супруга на месте не оказалось: он раньше обычного пошел прогуливать птичек. Непредвиденная осечка разозлила старуху. Повернув, как говорят, коня вспять, она решила заарканить кавалериста-сына — взять его живьем, но того тоже след простыл. Стащив у жены две новенькие красные ассигнации, мой зять-кавалерист с утра пораньше исчез со двора, чтобы в какой-нибудь уличной харчевне полакомиться бобами и выпить чашку настоянного на абрикосовых ядрышках чая со сладким финиковым печеньем. Неудача с мужем и сыном заставила свекровь броситься в бой против невестки.