Техути не был частью этого дома. Не знал о подвалах. Спускаясь по узкой лестнице, стены которой были покрыты подземной росой, и казалось, сдвигались, стесняя дыхание, испытывал тоскливое беспокойство. Шел медленно, слушая тяжелое дыхание идущего впереди стражника с факелом и шаги другого за своей спиной. Что ответить Канарии про крики Хаидэ? Говорить ли о том, что она — княгиня, знатная. Или пусть думает, это просто его мужской грешок? А что успела сказать ей сама пленница? И кому поверит высокая госпожа?

Каждый шаг опускал его ниже, и казалось, каждая мысль воздвигает над головой еще один камень свода. Будто он сам хоронит себя.

Техути передернулся и с отчаянным вызовом распрямил плечи. Да пусть попробует найти себе еще такого — красивого, неутомимого любовника, изрядного мужскими достоинствами. Сама ведь жарко шептала ему, никогда, никогда и никто не дарил ей такую сладость. Называла сокровищем. А сокровище нужно беречь, разве можно его потерять! Почему все время старается он? Пусть постарается Канария. Любовь должна баловать, прощать недостатки и слабости. Вот и пусть…

Плечо ударилось о выступающий камень, по руке, извиваясь, проползла бледная многоножка. Техути брезгливо скинул ее, и встал за спиной стражника, который открыл тяжелую дверь и отступил, прижимаясь к стене.

Египтянин помедлил. Но второй провожатый бесцеремонно втолкнул его внутрь, в большой подземный зал, уставленный алтарями с курильницами у ног богов. Молчаливый, закутанный в серое мист указал на дальний угол, где чернел узкий вход, поверху затянутый паутиной. Техути, оглядываясь на прикрытую дверь, медленно прошел, пригибаясь под серыми нитями. Точки светильников на полу указывали дорогу. Постояв перед низкой дверцей, вздохнул, криво усмехаясь, и открыл ее, входя. Неслышный мист за спиной тут же захлопнул дверцу, оставаясь снаружи.

Хлынул в глаза жаркий красный свет. Небольшая подземная комната была полна им. Не было теней, их убивали факелы, что светили в каждом углу, добавляя сажи на закопченый потолок.

Канария, задрапированная в черные покрывала с красными вышивками, сидела на грубом каменном троне, распустив богатые волосы. Белела босая нога, попирающая измятый чеканный щит. А на полу комнаты, понурив плечи, сидела Хаидэ, лицом к хозяйке. Не повернулась на громыхание двери.

Два миста, важные, как грубые статуэтки, стояли обок Канарии, глядя поверх головы египтянина. За их спинами на высоких подставках чернели изваяния демонов — пляшущей женщины с раскинутыми ногами, стоящей на змеином хвосте. И мужчины, слепленного в виде ящерицы, у которой из-под головы дракона, наброшенной капюшоном на собственные плечи, высовывалось свирепое мужское лицо.

Наверху, посреди угасающего света пиршества сонные гости заканчивали пировать, не беспокоясь, что хозяйки не видно. На столах снова стояли кувшины с холодными напитками, фрукты горками красовались на расписных подносах. Рабыни уводили уставших в покои, а те, кто приехал в гости из собственных городских домов, собирались, допивая и перебрасываясь словами.

Перед распахнутыми воротами ходили стражники, выводя коней и повозки. А поодаль, за углом следующего дома, где начинался большой пустырь, в зарослях лебеды и чертополоха лежал Нуба, запрокинув к небу неподвижное лицо. Маура сидела рядом, держа руку на его лбу. А Даориций, взмахивая рукавами, ходил по обочине, тихо ругаясь.

— Надо было запрячь повозку! Послушал тебя, заладила, сердце чует, сердце!

— Так уж случилось, папа Даори.

— Как быть сейчас? Я не могу бросить вас тут. И тебя к порту не отправишь…

Из-за высокой стены выехала телега, гремя большими колесами по мостовой. Возница придержал смирную лошадь и спрыгнул. Подходя к спорщикам, сказал деловито, оглядывая великана:

— Этого, что ли, грузить? Да я не подыму. Эй, Гарта, вставай, засоня. Старый, тоже берись, если пуп не сорвешь.

Маура отступила, с изумлением через вуаль разглядывая сопящих мужчин, что подталкивали Нубу, а он застонав, сумел сесть. И после, медленно вставая, навалился на плечи помощников так, что те охнули хором, таща его к телеге. Свалив раненого на дощатое дно, подняли свисающие ноги.

— Ты, закутанная, рядом сядь, держи ногу, чтоб не сползла под колесо. А ты дед, пеши пойдешь.

— И куда это мы? — строптиво поинтересовался Даориций, пристраиваясь сбоку от смирной лошадки.

— Недалеко. В дом господина Мелетиоса. Он так приказал.

В маленькой комнате с низким потолком Канария разглядывала Техути. Под ее злым взглядом он подавил бешенство, смешанное со страхом. Вырядилась, как ярмарочное пугало. Забавляется тайными обрядами, бесясь с жиру и думая, чем бы еще себя развлечь. Но ей достанет глупости принести его в жертву, и глядеть своими коровьими глазами, как мисты отрезают его гордость, его сокровище и звонкую монету — мужской корень для услады женских садов. Придется подыграть…

Испуганно расширив глаза, он склонился, прижимая руку к груди. Канария откинулась на каменную высокую спинку, довольная:

— Молчишь? Не ожидал, что я не просто женщина?

— Твои глаза, госпожа, они говорили мне, что внутри тебя тайные силы.

Раздался неясный звук и оба посмотрели на Хаидэ. Она смеялась. Поводя плечами, чтоб удобнее устроить туго связанные за спиной запястья, нагибалась к стянутым ремнем коленям и тихонько смеялась.

Канария топнула ногой. Щит задребезжал.

— Ты можешь умереть, смеясь, я не против.

— Зубы Дракона не умирают.

Темные брови Канарии поднялись, она соображала. Кто же не слышал о Зубах Дракона, а уж она от мужа наслышалась о них изрядно. Но девка может лгать…

— Не умирают. Но мучиться перед бессмертием несладко. Разве нет?

Хаидэ пожала плечами, улыбнулась распухшим ртом.

Канария снова обратилась к Техути, стараясь вернуть разговору зловещее настроение:

— Ты волен выбрать, распорядитель. Будешь ли здесь, со мной. Или там, рядом с девкой готовиться к смерти.

Техути помедлил мгновение. И обойдя пленницу, встал рядом с Канарией, отводя глаза от упорного взгляда Хаидэ. Та снова усмехнулась.

— Ты сделал выбор, мужчина, — промурлыкала Канария, — теперь я жду объяснений. Почему девка звала тебя и умоляла спасти?

Техути сглотнул. Мисты стояли, вперив глаза в красное пространство, куклами рядом с изваяниями.

— Верно, ей показалось, что я милостив. Боялась умереть и потому крикнула.

— А мне она сказала, что не боится смерти.

Канария развернулась к нему и пропела угрожающе:

— Ты дал свой ответ. А теперь я спрошу ее. Горе тебе, если лжешь великой жрице темных сил!

Тот, срываясь на крик, ответил, сжимая кулаки:

— И ты поверишь ей? Слово девки против слова любимого мужчины?

Хаидэ вздрогнула, услышав.

— Мне интересно ее вранье, — заявила Канария, — а выбрать, кому верить мне помогут боги.

Один из мистов повернулся и, взяв с алтаря у хвоста богини шкатулку, бережно открыл ее.

— Одна щепотка этого пепла, мужчина. И тот, кто дал ложную клятву, испытает невыносимые муки. Так что, соперница демона Иму, чему ты смеялась?

Хаидэ колебалась. Она не боялась волшебного пепла. Избитое тело болело, еще боль ничего не изменит. Да и врать не собиралась. Думала промолчать — до того как Техути назвал себя любимым мужчиной этой… этой… она не смогла подобрать слово и опять улыбнулась.

— Отрекшись от меня, он солгал тебе, высокая госпожа. Называл себя моим мужем, еще сегодня днем. Приходил ко мне в дом, что снял, верно, на твои деньги. И ложился в мою постель. А на пиру, не колеблясь, отдал меня смерти. Думаешь, с тобой он поступит лучше?

Темное лицо Канарии вспыхнуло. Руки сгребли ткань на коленях, открывая босые ноги, попирающие щит.

— Думаю, ты просто забава для него! Девка, какие бывают у любого мужчины. И да, меня он любит! Никогда не поступит со мной так, как поступает с низкими!

— Низкими? Я княгиня, Канария. Владетельница племени сильных. Жена и мать знатного. Но ты все равно не поверишь, пока он рядом и держит твою руку. Такой у него дар.