Пока Маура бежала к решеткам, далеко обогнав с трудом поспевающего купца, старый Теренций тихо вернулся в свои покои и, не отвечая на осторожную болтовню Мератос, улегся, по-прежнему держа на сердце руку. Закрыл глаза и улыбнулся. Он только что сделал что-то, чему не было объяснения. Мелочь, пустяк, несколько десятков шагов и пара слов, и вот он лежит, не понимая, зачем был там, и кто повел его. И не хотел понимать, наслаждаясь подаренным огромным покоем, какого не помнил. Не было такого в его жизни. Нет, был. Там, на крошащихся скалах, под бесконечным небом, где под босой ступней сладко пахла скудная, высушенная зноем травка.

— Иму! — крик ворвался в голову Хаидэ, и она с трудом открыла глаза, стараясь рассмотреть великана. Но закрыла их снова. Рот слабо хватал горячий воздух, она не чувствовала рук и ног, равнодушие накатывало, заполняя мозг. Она устала. Так сильно, что уже не могла полагаться на себя, хотя заклинала, готовилась и была полна ледяной решимости победить. Но сила соперника казалась бесконечной, и наступил миг, когда вымотанная Хаидэ поняла — чуть раньше, чем это поняло ее тело — не будет ей победы. Она может сопротивляться до смерти и умрет, сопротивляясь, но не победит. Если не случится чуда.

А верить в чудо не доставало сил.

— Иму! — грохотало в ушах. Хаидэ сморщилась от боли, что-то рвало и выламывало суставы, сгибая их и дергая. А потом крик в голове сменился ударом и затихающим гулом.

Маура, вцепившись в прутья, смотрела, как Нуба, наступая на хвост змеи, руками растаскивает плотные кольца, пригибается, и резко отдергивает лицо, разбрасывая ошметки белого мяса, сдобренного кровью.

— Папа, папа Даори, он убивает змея!

— Да, дочка. Силен!

— Убивает! Он…

Откинув с волос покрывало, она плакала, держась за холодное железо, и смеялась, с горящими глазами, когда великан снова и снова выкручивал длинное тулово, расплетая кольца, посреди которых вяло болтались руки и ноги жертвы.

Техути, заняв место рядом с Канарией, отворачивался от схватки, но хозяйка дергала его руку, властным жестом приказывая смотреть, и он, вздохнув, уставился на битву. Но думал о своем. Грязная смерть не занимала его, вернее, мелькнувшая на краю сознания боязливая мысль, о том, что может случиться с ним, если сам впадет в немилость, у такой-то женщины, наполнила его душу отвращением к происходящему. Он прищурился, чтоб все выглядело размазанными пятнами. И хмуро размышлял о том, что в женском поклонении есть свои очень-очень крупные недостатки. Жаль, он не герой из мифов и не может стать сразу десятком, сотней одинаковых Техути, чтоб милостиво одарить каждую женщину своим вниманием. Возможно, тогда наступил бы мир и покой…

— Убил! — крикнул кто-то и закашлялся, повторяя в возбуждении, — убил, демон прикончил змею!

— Смотрите!

— А-а-а, смерть ее!

— Кончил тварь!

Люди вскакивали, хватали друг друга за руки и одежду, указывали на вялые распластанные петли. И вдруг мужчина, совершенно пьяный, с всклокоченной бородой, заорал, размахивая длинными руками:

— Девку! Теперь девку!

— Убей! — вопль пронесся над черными верхушками деревьев, вспугивая птиц.

— Убей-убей-убей!

Женщина, что лежала на плитах, ударившись головой, медленно села, опираясь на слабые руки. Лицо закрывали светлые длинные волосы. Техути, раскрывая глаза, всмотрелся, дернул головой, криво усмехаясь. Канария, хватая его руку, прижимала к своей груди, бешеное сердце колотилось, почти выпрыгивая в его ладонь. Вставая, она потащила за собой Техути и он поднялся тоже, исподлобья быстро оглядывая беснующиеся ряды зрителей. Раздался звучный голос, и все притихли, поворачивая к хозяйке возбужденные лица.

— Пусть будет так, как вы решили!

Отпуская Техути, так что он почти упал на скамью, она взмахнула рукой, закричав:

— Демон Иму!

— Иму! — отозвался великан, поднимая грязные руки, которыми он только что разорвал змеиные плети и швырнул на камень женское тело.

— Убей ее!

— Убей-убей-убей! — орала толпа.

Техути закрыл глаза и зашевелил губами, лихорадочно вспоминая имя своего бога, что вдруг вылетело из головы. Пусть ему показалось. Пусть это будет не она. Так не бывает, чтоб вдруг она тут. Но это ведь она? Нет-нет-нет…

Демон рыкнул, медленно поворачивая к женщине лицо, измазанное темной кровью. Та, почти падая, потянула к нему руки. Сказала шепотом:

— Нуба…

Мужчина шел, казалось, каждый шаг гулко отдавался и улетал в небеса, гася звезду за звездой. Мрачно сверкал глаз, покачивались тяжелые кулаки. Свет факелов трогал блестящую кожу и пропадал в бороздах шрамов.

— Нуба, — сказала она в склоненное изуродованное лицо, жадно глядя в единственный глаз, мертво смотревший на нее, — Нуба. Это я. Княжна.

Закричала изо всех сил:

— Нуба!!!

— Убей! — подхватили черные рты с белых, облитых багровым светом лиц, — у-бей!

Зарычав, демон ринулся вперед, протягивая руки со скрюченными пальцами.

Ошеломленная Хаидэ, откидываясь назад, пнула ногой кривое лицо и, откатываясь, вскочила, подхватывая волосы, за концы которых схватилась мужская рука.

Бежала вдоль прутьев, каждый шаг казался прыжком по раскаленному железу. Не могла оглянуться, слыша за спиной злобный рык и тяжкий топ, все ближе. Вдруг упала, сворачиваясь клубком и вжимая лицо в колени, великан, споткнувшись, перевалился через согнутую фигуру, а она, развернувшись, снова пустилась бежать, водя глазами по скачущим за решеткой лицам. Пока позади Нуба сидел, тряся головой и оглядываясь, она подскочила к решетке и, поднимая лицо к стоящей Канарии, закричала изо всех сил, глядя на опущенную голову египтянина:

— Техути! Теху! Я…

Канария повернулась к мужчине, с яростью глядя на его макушку.

— Ты? Кто эта девка?

Тот молчал, опуская голову все ниже. Руки мелко тряслись, сплетая пальцы, сердце бухало в груди, гоня в желудок тошноту. Мелькали обрывки мыслей. Она! Ах тварь, сказал же сидеть в доме. Пришла. Теперь что?

— Техути! Теху!

Канария схватила хитон на согнутом плече, рванула вверх, выворачивая ткань. Тряхнула, приближая лицо мужчины к своему — темному, как грозовая туча. И оскаливаясь, прошипела:

— Ты посмел? Так скажи всем, что делать с девкой!

— Я не…

— Громче! Пусть слышат!

Техути поднял голову. С ненавистью посмотрел в белое лицо, прижатое к прутьям там, внизу, под ногами. Вечно она все портит. Всегда! Только ложь от нее и несчастья.

Дернулся, вырываясь из цепкой хватки Канарии. И закричал, ужасаясь себе и ненавидя ту, что вынуждает его поступать так. Ту, что заманила и влюбила в себя, наполнила дурацкими детскими мечтами. О власти и безмерном счастье двоих. А сама упала в трясину несчастий и он должен тащить ее на себе. Ненавижу, кричало его сердце, а рот разевался черной дырой.

— Убей! У-бей!

Непонимающе посмотрев на Техути, на его руку, что тыкала вниз в обвиняющем жесте, Хаидэ прянула от решетки, кинулась в сторону, не давая демону схватить себя. И побежала, пересекая пустое пространство, набитое пятнами крови, светом факелов, эхом от криков и кусками черного несчастья, что ползали, подыхая и воскресая, от каждого крика и каждого тяжелого шага за спиной. Упала на колено, поскользнувшись на мокром. Оперлась на руку, но черная нога подбила локоть, и Хаидэ свалилась ничком, расшибая лицо, поползла в сторону, спасаясь от яростного дыхания.

— Иму!

Все замолчали, когда высокий женский голос, выкрикнув имя, вдруг стал повторять его, певуче и с лаской.

— Иму, мой Иму, Иму…

Голос пел, выговаривая слова на непонятном языке, похожем на язык утренних птиц. И в тишине, посреди шевеления гостей, что приподнимались, разглядывая, обнаженная черная женщина вошла в клетку. А следом прогремел засов, и высокий старик встал перед запертой снова калиткой, с вызовом задирая жидкую бороду.