Въ четыре часа дня пріѣзжаетъ верхомъ, въ полномъ парадѣ, самъ бекъ со свитой, въ составѣ которой находились и его сѣдобородые совѣтники. Подъѣхалъ къ воротамъ посольскаго дома и посылаетъ спросить князя, можетъ ли этотъ послѣдній принять его посѣщеніе.

Князь выслалъ ординарца сказать беку, что принять его сегодня не можетъ, а приметъ завтра, какъ уже сказано, и бекъ уѣхалъ, что называется, не солоно похлебавши.

По точнымъ свѣдѣніямъ, собраннымъ нашими людьми изъ ташкентскихъ и самаркандскихъ туземцевъ, подкладка всей этой странной исторіи заключается вотъ въ чемъ:

Науськали юнаго бека на такой образъ поведенія все тѣ же его сѣдобородые совѣтники: можно де принять и отпустить посольство, не роняя своего бекскаго достоинства, то есть не только не выѣзжать къ нему въ домъ для встрѣчи, но и вовсе не дѣлать визита. Русскіе де такихъ тонкостей не понимаютъ, а нужны имъ только подарки, за подарками они и ѣдутъ, въ подаркахъ-то и вся сила, а потому давай мы тебѣ оборудуемъ это дѣло, такъ что и русскіе будутъ довольны, и народъ увидитъ, какой ты въ самомъ дѣлѣ важный человѣкъ и какъ относишься къ русскимъ. Положись на насъ, мы все это устроимъ тебѣ наилучшимъ образомъ. Мальчишка поддался ихъ совѣтамъ, а теперь и струсилъ и не знаетъ, какъ быть ему, тѣмъ болѣе, что весь базаръ (а базаръ — это здѣсь народъ) видѣлъ, какъ онъ, Остана-Куль-бій, бекъ каршинскій, внукъ преславнаго кушъ-беги, перваго послѣ эмира человѣка во всемъ ханствѣ, «наѣлся грязи», повернувъ ни съ чѣмъ коня отъ воротъ посольскаго дома. Но отчаяніе сѣдобородыхъ совѣтниковъ и того еще болѣе.

Проводивъ бека въ урду, они возвратились къ посольскому дому и уныло сидятъ теперь вчетверомъ на завалинкѣ у воротъ, не зная, какими судьбами поправить бы всю эту глупость, затѣянную ими же самими, тѣмъ болѣе, что эмиръ какъ узнаетъ, шутить съ ними не будетъ…

Но во всей этой исторіи, даже въ томъ, что она оказалась возможною, есть и другая сторона, не лишенная поучительности уже для насъ самихъ: это именно увѣренность бухарскихѣ чиновниковъ, что намъ, русскимъ, нужны де не тонкости пріема и не уваженіе, а только подарки, побольше подарковъ, за которыми насъ собственно въ Бухару и посылаютъ. Почему у нихъ могло сложиться такое убѣжденіе? Нѣтъ ли тутъ доли нашей собственной вины? Не сами ли мы давно уже подали имъ первый поводъ думать о насъ такимъ образомъ?

Увы! мы въ этомъ отношеніи далеко не безупречны…

Для достоинства русскаго имени было бы очень хорошо, если не вовсе воспретить посламъ въ принципѣ всякій пріемъ какихъ бы то ни было подарковъ, то хотя бы ограничить или регулировать какимъ либо способомъ это щекотливое дѣло, установивъ положимъ, что подарки могутъ быть принимаемы только отъ одного эмира и ни отъ кого болѣе, и то лишь для того, чтобы не нарушать обычая, освященнаго вѣками. А то въ нынѣшнемъ положеніи этого дѣла выходить вотъ что: насъ теперь въ составѣ посольства пять человѣкъ, изъ коихъ четыре младшіе члена, при каждомъ явленіи на селямъ къ эмиру или при посѣщеніи кого либо изъ бековъ получаютъ отъ нихъ въ подарокъ по одной лошади съ парчевою попоной и наборною уздечкой и по одному тюку халатовъ, а старшій посолъ — по двѣ лошади подъ бархатными попонами, расшитыми серебромъ и шелками, и девять тюковъ халатовъ, итого каждый разъ шесть лошадей и тринадцать, тюковъ, въ которыхъ въ общей сложности заключается 117 халатовъ, приблизительно на сумму до 2,000 рублей. Мы же въ лицѣ старшаго посла, въ состояніи отдарить бека только однимъ, правда, очень хорошимъ халатомъ изъ какой либо европейской матеріи, съ прибавкой какихъ нибудь пустячковъ, въ родѣ револьвера, золотыхъ карманныхъ часовъ или часовъ съ кукушкой, конфектъ да духовъ, что въ совокупности не превышаетъ какой нибудь сотни, много двухъ сотенъ рублей. Отдаривать же равноцѣнными вещами у насъ въ состояніи только одинъ туркестанскій генералъ-губернаторъ, которому для этого и отпускается отъ казны особая экстраординарная сумма, но ужъ никакъ не лица подначальныя. Эти послѣднія, при отправленіи ихъ въ Бухару въ качествѣ пословъ, хотя и снабжаются нѣкоторымъ количествомъ подарочныхъ вещей, но далеко не въ такихъ размѣрахъ, чтобъ уравновѣсить ихъ съ массой и цѣнностію подарковъ, подносимыхъ имъ бухарскими сановниками. Да на такое уравновѣшеніе при нашей нынѣшней экономіи и въ особенности при частыхъ отправкахъ посольствъ къ эмиру пришлось бы казнѣ дѣлать слишкомъ большія непроизводительныя затраты. И выходитъ, что мы такъ или иначе принимаемъ отъ бухарцевъ подачки. И это получаетъ тѣмъ болѣе неблаговидный характеръ, что тѣ же бухарскіе чиновники не стѣсняются приставать къ намъ съ просьбами о распродажѣ полученныхъ вещей, чтобы получить возможность поднести ихъ намъ же вторично, то есть, другими словами, суютъ намъ подачки деньгами. Какъ ни верти, а сущность дѣла вѣдь такова и нисколько не становится красивѣе отъ того, что даютъ намъ эти деньги не прямо, а заставляютъ принимать ихъ чрезъ продажу подарковъ. Среди бухарцевъ разсказываютъ даже такія, казалось бы, невѣроятныя вещи, будто одинъ изъ нашихъ пословъ не особенно отдаленнаго времени, будучи лакомъ до сметаннаго соуса съ чеснокомъ, подаваемаго къ ягнятинѣ и молодой конинѣ, приказывалъ бухарскимъ приставамъ ежедневно поставлять къ его столу по восемнадцати крынокъ свѣжей сметаны, изъ которыхъ на его собственныя надобности шла только одна крынка, а остальныя семнадцать онъ каждое утро чуть не лично продавалъ базарнымъ торговцамъ, призываемымъ для этого на посольскій дворъ, и это до такой степени возмутило наконецъ бухарскихъ властей, что онѣ, желая дать понять русскому послу все неприличіе его поведенія, однажды заставили крынками всю террасу предъ его окнами. Но того эта колкая шутка не проняла и онъ преспокойно въ тотъ же день всѣ эти крынки сбылъ на базаръ, да еще будто бы потребовалъ, чтобъ и на будущее время ему постоянно поставляли такое же количество крынокъ. Всему этому вѣрится съ крайнимъ трудомъ, даже и тогда, когда объ этомъ говорятъ вамъ русскіе свидѣтели столь недостойныхъ выходокъ. Судите же сами, насколько такія отношенія сообразны съ честью русскаго имени и достоинствомъ его представителей.

А все-таки любопытно, чѣмъ-то вся эта сегодняшняя исторія окончится завтра?..

20 января.

Сѣдобородые совѣтники бека еще съ разсвѣтомъ были уже у нашихъ воротъ и не безъ внутренняго томленія ожидали момента, когда имъ будетъ можно доложить старшему послу, что бекъ непремѣнно прибудетъ въ назначенное время. Поэтому они чуть не каждую четверть часа обращались съ вопросами то къ Байтокову, то къ Асланбеку: проснулся ли князь, скоро ли проснется, приметъ ли ихъ и какъ скоро приметъ, когда встанетъ съ постели. Тѣ отвѣчали, что ничего опредѣлительнаго на этотъ счетъ сказать имъ не могутъ, что все де будетъ зависѣть отъ добраго желанія князя: захочетъ приметъ, не захочетъ — откажетъ, но что бека вѣроятно приметъ, если только тотъ не запоздаетъ своимъ пріѣздомъ.

Совѣтники грустно вздыхали, потряхивая чалмоносными головами, и каждый разъ послѣ подобнаго отвѣта снова усаживались на завалинку, съ покорностію сложивъ на животъ руки, пока усилившееся томленіе не подмоетъ опять котораго-либо изъ нихъ на какой-нибудь новый вопросъ такого же рода. Томленіе ихъ было понятно, потому что еслибы князь бека не принялъ, то гнѣвъ эмира разразился бы главнѣйшимъ образомъ надъ ихъ головами, какъ вѣроятно на ихъ же головы пролился бы и «елей благоволенія съ ароматомъ похвалы» изъ устъ того же эмира въ томъ случаѣ, еслибы затѣянная ими продѣлка вполнѣ удалась. А гнѣвъ хазрета не шутка, ибо онъ сразу раздавливаетъ человѣка. По меньшей мѣрѣ, лишили бы этихъ совѣтниковъ не только ихъ должности и всѣхъ достоинствъ, пріобрѣтенныхъ службой, но и всего ихъ имущества, которое неизбѣжно подверглось бы конфискаціи въ пользу казны, за исключеніемъ одного лишь носильнаго адрясоваго халата, и пришлось бы имъ либо идти къ кому нибудь въ джигиты, либо поступать сидѣльцами въ чью нибудь лавку, а то и просто побираться съ рукой, буде не окажется сострадательныхъ и состоятельныхъ родственниковъ, которые призрѣли бы ихъ въ несчастій. Сидя на завалинкѣ, совѣтники дрожали отъ утренняго холода, и чѣмъ дальше, тѣмъ все больше страдали нравственно отъ неизвѣстности, каково-то будетъ рѣшеніе посла. Когда же наконецъ Байтоковъ, выйдя отъ проснувшагося князя, объявилъ имъ, что бекъ будетъ принятъ, какъ сказано, то люди эти просто ожили, воскресли; для нихъ это было проблескомъ надежды, что не все еще потеряно, что хотя со стороны высшаго правительства и ждетъ ихъ жестокая головомойка за глупые совѣты, но все же имущество, а можетъ и служебное положеніе, — останется при нихъ безъ ущерба. Теперь все дѣло въ томъ, какъ бы бекъ не опоздалъ со своимъ визитомъ, и потому совѣтники поскакали въ урду торопить его.