Вотъ поди тутъ и разговаривай съ ними!

Послѣ обѣда, оглядѣвшись въ своей комнатѣ, вижу на стѣнѣ нацарапана карандашемъ русская надпись. Что такое? Читаю:

«1881 года апрѣля 29 были уральскіе казаки здѣсь № 1-го, 50 человѣкъ с палковникомъ К-вымъ…»

А рядомъ приписка уже другою рукой:

«Тутъ мы получили троя одинъ халатъ, а то все самъ полъковникъ».

Протестъ, значитъ, на память «будущимъ». Охъ ужъ эти халаты!..

Вечеромъ опять былъ баземъ, но мы уже не ходили смотрѣть его.

1 февраля.

Размѣнялись съ бекомъ подарками и выѣхали въ дальнѣйшій путь въ семь часовъ утра. Бекъ лично провожалъ посольство до конца садовъ своего города. До Катта-Кургана остается только пятьдесятъ верстъ. Слава Богу!..

Дорога все время идетъ по густо заселенной мѣстности между кишлаками, орошаемыми изъ Нарыпая, но она гораздо хуже степной: тычки, ухабы и глубокія колеи даютъ себя — знать на каждомъ шагу, а въ особенности чувствительно приходится на переѣздахъ въ бродъ чрезъ канавы. Въ двадцати верстахъ отъ Зіаеддина лежитъ на пути торговое мѣстечко Миръ съ большимъ, незакрытымъ сверху базаромъ, населенное наполовину сартами, наполовину евреями, которые занимаются торговлей шелкомъ, то есть главнѣйшимъ образомъ его скупкой и перепродажей, а сарты торгуютъ преимущественно путевыми принадлежностями для проходящихъ каравановъ.

Въ селеніи Касагаранъ остановились для завтрака. Это было уже послѣднее «испытаніе», какому подвергло насъ бухарское гостепріимство, ради чего собственно и повезли насъ не по хорошей степной, а по самой отвратительной кишлачной дорогѣ. Прощайте же всѣ достарханы, шрупы, кебабы и жирные палау! По доброй охотѣ вѣроятно не скоро мы теперь за васъ примемся, хотя, слова нѣтъ, вкусны вы очень.

По выѣздѣ изъ Касагарана, свернули вправо въ открытую степь, и степью же, въ виду кишлаковъ, остававшихся въ лѣвой рукѣ, въѣхали въ русскіе предѣлы. На высокомъ бугрѣ, носящемъ имя Рамаджанъ, стоялъ пограничный столбъ, окрашенный въ спираль тремя знакомыми «казенными» цвѣтами, который и возвѣстилъ намъ съ полною точностью, что въ эту минуту мы уже въ Россіи. О, наконецъ-то!..

Чѣмъ ближе къ нашимъ границамъ, тѣмъ все болѣе приближается къ Зеравшану Карнапская гряда, постепенно все понижаясь, пока не переходитъ наконецъ въ незначительные холмы, которые сливаются съ нашими Зерабулакскими и Каттакурганскими высотами. На одномъ изъ такихъ холмовъ, въ виду дороги, высится каменный памятникъ съ крестомъ, поставленный надъ братскою могилой русскихъ воиновъ, павшихъ въ происходившемъ на этой мѣстности сраженіи 2 іюня 1868 года, гдѣ бухарскіе сарбазы наголову были разбиты отрядомъ генерала Головачева. Мѣстность стала принимать всхолмленный характеръ еще не доѣзжая Мира, а теперь чѣмъ далѣе, тѣмъ все холмистѣе. Съ нѣкоторыхъ возвышенностей открывается порою широкая панорама на Міанкаль и зарѣчную часть Зеравшанской долины, замыкаемой въ дымкѣ легкаго тумана силуэтами скалистаго хребта Акъ-тау. Сады этой роскошной долины, точно сплошной громадный лѣсъ, простираются въ глубь и ширь за Акъ-Дарьею[192] на нѣсколько десятковъ верстъ въ поперечникѣ, до самыхъ горъ, на нижнихъ склонахъ коихъ чернѣютъ свѣжія полосы пашенъ — богара.[193] Это одна изъ прелестныхъ картинъ, какія когда-либо я видѣлъ.

На границѣ ожидали насъ мѣстный волостной съ акъ-сакалами и нѣсколько полицейскихъ джигитовъ, высланныхъ къ намъ на встрѣчу начальникомъ Катта-Курганскаго отдѣла.

Джигиты были одѣты въ форменные чекмени изъ желтаго, верблюжьяго сукна, съ форменными шашками черезъ плечо и въ бѣлыхъ чалмахъ. На груди у нѣкоторыхъ красовались медали и знакъ военнаго ордена. На верткихъ, поджарыхъ лошадяхъ, они смотрѣли истинными молодцами и даже добровольно усвоили себѣ русскую военную выправку. Очевидно, ихъ самолюбію льстятъ и эти знаки отличія и то, что русское начальство удостоило ихъ довѣрія, избравъ на полицейскія должности.

Въ первомъ попутномъ кишлакѣ на нашей территоріи обратило на себя вниманіе значительное количество домашней птицы, именно индюшекъ и гусей, чего въ бухарскихъ предѣлахъ за все время мы нигдѣ ни разу не встрѣчали. Это нововведеніе въ домашнемъ хозяйствѣ заимствовано нашими сартами у русскихъ поселенцевъ. Оказывается, что уже нѣсколько лѣтъ какъ они поразводили у себя гусей да индюшекъ и теперь отлично сбываютъ ихъ въ Бухару въ видѣ живности. У бухарцевъ же этихъ домашнихъ птицъ почему-то не разводятъ.

Вскорѣ поднялись ыы на гребень послѣдней возвышенности, и съ этого пункта, предъ спускомъ, вдругъ открылся предъ нами внизу веселый, оживленный видъ: чистенькій русскій городъ совершенно тонулъ въ садахъ среди долины, по которой быстротечный Нарыпай сверкалъ на солнцѣ своими излучинами, то скрываясь въ чащѣ прибрежныхъ садовъ, то выбѣгая изъ луговины. Влѣво, верстахъ въ двухъ впереди, выглядывала макушка холма, на которомъ бѣлѣлась казарма. Тамъ расположено наше укрѣпленіе.

До сихъ поръ мнѣ не доводилось еще быть въ Катта-Курганѣ, и онъ на первый разъ произвелъ на меня самое пріятное впечатлѣніе: крестъ надъ православною церковью, чистенькіе одноэтажные домики европейской архитектуры, съ уютными крылечками, тесовыми воротами и свѣтлыми окнами, въ которыхъ виднѣются цвѣты и бѣлыя кисейныя занавѣски; широкія шоссированныя улицы и фонари на улицахъ, въ порядкѣ торчащіе «на узаконенныхъ дистанціяхъ»; кирпичные тротуары и бульварныя аллеи, исправные мостки чрезъ канавы, русскія лавки и магазины, русскія вывѣски и русскіе люди — извощики на парахъ въ пристяжку, приказчики въ картузахъ и сапогахъ съ «бураками», бойкіе солдатики и румяныя молодицы, и чей-то песъ лягавый, какихъ нѣтъ въ Бухарѣ, и солнце, — солнце, которое сегодня впервые свѣтитъ и грѣетъ совсѣмъ по-весеннему. Капель съ крышъ, словно зерна алмазовъ сверкая на солнцѣ, падаетъ въ подоконныя лужицы съ какимъ-то звонкимъ шелестомъ; шумно и весело журчитъ вода въ арыкахъ, радостно трещатъ вертлявыя сороки и задорно чирикаютъ въ садахъ воробьи… Совсѣмъ весной пахнетъ.

У начальника Катта-Курганскаго отдѣла, подполковника Я. А. Войцеховича, нашли мы чистое, комфортабельное помѣщеніе, теплыя, просторныя, свѣтлыя комнаты, вкусный, хорошо сервированный столъ. О, какъ мы все это теперь оцѣнили!..

Конечно, спасибо бухарцамъ, — они старались всячески угодить намъ и дѣлали для этого все, что лишь было въ ихъ возможности; тѣмъ не менѣе я радъ, что все это кончилось.

Нѣтъ, право, въ гостяхъ хорошо, а дома все-таки лучше.

О древности этого послѣдняго преданія можно судить уже по тому, что Феридунъ былъ шестой царь-патріархъ отъ сотворенія міра. По зороастровской космогоніи (книга Бунъ-Дехешъ, начало которой писано самимъ Зороастромъ), первымъ царемъ міра и, разумѣется, Персіи былъ Кайоморотсъ (сынъ персти), первозданный человѣкъ, жившій десять столѣтій, изъ коихъ царствовалъ лишь послѣднія тридцать лѣтъ своей жизни, научивъ человѣчество земледѣлію, ткацкому мастерству и законовѣдѣнію, и умеръ въ своемъ первопрестольномъ городѣ Бадхѣ. Надо замѣтить, что Бунъ-Дехешъ нн единымъ словомъ не упоминаетъ о всемірномъ потопѣ и выводитъ первую династію персидскихъ царей (династія Песшдадіановъ) непосредственно отъ первозданнаго человѣка, общаго прародителя. Вторымъ царствовалъ Гусшенкъ, внукъ Кайомортса, отъ сына его Сіамека, убитаго на войнѣ съ дивами (демонами), еще при жизни Кайомортса. Этотъ въ теченіе своего тридцатилѣтняго царствованія научилъ людей кузнечному и плотничному дѣлу и первый добылъ огонь посредствомъ удара кремнемъ о желѣзо (кстати: Букъ-Дехешъ не говоритъ ничего о бронзовомъ періодѣ, а открытіе желѣза и пользованіе имъ относитъ, какъ видно изъ приведеннаго свидѣтельства, къ началу второго тысячелѣтія жизни человѣчества). Третьимъ царемъ былъ Тахмурасъ, сынъ Гусшенка, прозвапный Дивбендомъ (побѣдителемъ дивовъ). Онъ научилъ людей грамотѣ, верховой ѣздѣ и вообще прирученію полезныхъ животныхъ, царствовалъ тоже тридцать лѣтъ. Четвертымъ царемъ цѣлыя семьсотъ лѣтъ былъ сынъ Тахмураса, Джемшидъ, основавшій городъ Персеполисъ и учредившій первые оружейные заводы, ткацкія фабрики и бани. Онъ раздѣлилъ Персидскій народъ на четыре касты: жрецовъ, воиновъ, пахарей и ремесленниковъ и установилъ первый священный праздникъ весны «наурузъ». То былъ золотой вѣкъ человѣчества. Но за обоготвореніе самого себя Джемшидъ подвергся нашествію иноземнаго царя Дзогака, который его казнилъ, послѣ чего царствовалъ въ Персіи цѣлую тысячу лѣтъ, введя въ ней новую религію (поклоненіе Ваалу) и всячески тиранствуя надъ народомъ. Но народъ наконецъ возмутился подъ предводительствомъ кузнеца Кавехаи, свергнувъ Дзогака, возвелъ на престолъ Персія Феридуна, князя изъ рода прежнихъ царей, Песшдадіановъ, который отличался мудростію, правосудіемъ, военнымъ искусствомъ и любовью къ наукамъ, особенно къ медицинѣ и астрономіи, бывъ первымъ ихъ насадителемъ въ Персіи. Оть первой жены своей, дочери Дзогака, Феридунъ имѣлъ двухъ сыновей — Тура и Сальма, а отъ второй, знатной персіянки — Иради или, по-узбекски, Ираджа. По раздѣленіи между ними всего тогдашняго міра, Туръ и Сальмъ, позавидовавъ удѣлу любимца Феридунова, Иради, убили его, за что и были прокляты отцомъ своимъ. По смерта Ирадн, его любимѣйшая наложница, которую онъ оставилъ беременною, родила дочь, и эту дочь Феридунъ отдалъ замужъ за сына Турова, Песшенга. Отъ этого брака родился Миночееръ (по-узбекски — Манучиръ). воспитанлый Феридуномъ въ чувствахъ ненависти къ убійцамъ Иради. Миночееръ отомстилъ Туру и Сальму, убивъ на войнѣ обоихъ, и тогда, получивъ благословеніе дряхлаго Феридуна, сѣлъ на престолъ Ирана. Но у Песшенга былъ еще одинъ сынъ, отъ другой жены, его первенецъ- Афросіабъ, сидѣвшій на престолѣ Турана, который съ первыхъ же дней воцаренія Миночеера пошелъ на него войной, длившеюся десять лѣтъ, послѣ чего между Афросіабомъ и Миночееромъ былъ заключенъ мирный договоръ, по которому рѣка Джи-гхунъ (Аму-Дарья) признана границей между Ираномъ и Туриномъ. Затѣмъ войны Афросіаба противъ Ирана продолжаются съ нѣкоторыми перерывами въ теченіе послѣдующихъ шести царствованій: Невдера, Зава, Гершаспа, Кай-Кобада, Кай-Коуса и Хосру (Кира), пока, наконецъ, не завершились казнію Афросіаба и совершеннымъ порабощеніемъ Турана Ирану. Но тутъ, мнѣ кажется, подъ Афросіабомъ надо понимать просто Туринъ (Трансоксанію), какъ государство. Думаю я такъ потому, что, по свидѣтельству Бунъ-Дехешъ, Персія, послѣ заключенія перваго договора съ Афросіабомъ, наслаждалась миромъ и тишиной цѣлыя 36 лѣтъ подъ мудрымъ правленіемъ Миночеера, а на 36 году сынъ умершаго царя Туринскаго (Афросіаба?) захватилъ у Миночеера нѣсколько областей, вслѣдствіе чего началась новая война, которая окончилась блестящею побѣдой Миночеера надъ врагами. Извѣстно, что Афросіабъ попалъ въ число божествъ туранской религіи, и что его столица, нынѣшній Самаркандъ, называлась Афросіабомъ. Все это, мнѣ кажется, могло служить поводомъ, въ особенности для народныхъ легендъ, записанныхъ Зороастромъ, въ отождествленію туранскаго государства съ личностію его наиболѣе блестящаго представителя. Теперь, что касается хронологіи нѣкоторыхъ изъ этихъ событій, то, по даннымъ Тарихи-Ша-ханъ (исторія Шаховъ), сообщеннымъ мнѣ почтеннымъ Хаджи-Юнусовымъ (за что приношу ему мою сердечную благодарность), низверженіе Дзогака и возведеніе на престолъ Феридуна относится ко времени рожденія Авраама, то есть къ 2075 году до Р. X. Далѣе Тарнхн-Шаханъ говоритъ, что Манучиръ (Миночеерь), внукъ Феридуна, былъ современникомъ Моисея (1600–1460 до Р. X.), и что Афросіабъ пошелъ на него первою войной, когда Манучиру исполнилось уже шестьдесятъ лѣтъ. За симъ Тарпхи-Шаханъ, разсказавъ о заключеніи между Манучиромъ и Афросіабомъ мирнаго договора относительно разграниченія Ирана отъ Турана рѣкой Джи-гхуномъ, прибавляетъ, что въ это время Богъ послалъ на землю пророка Ішуанбъ (Іисуса Навина?), а имя египетскаго Фараона того времени было Вялидъ сынъ Мусааба.