Здѣсь уже сразу пошла «Голодная степь», вполнѣ оправдывающая свое суровое названіе. Залегая между лѣвымъ берегомъ Сыра и Нуратинскимь горнымъ хребтомъ, она тянется верстъ на двѣсти въ сѣверо-западномъ направленіи и сливается наконецъ съ Кизылъ-кумами. Намъ предстояло въ этотъ день пересѣчь ее поперегъ, на протяженіи 120 верстъ отъ Чиназской переправы до города Джизава.
Лѣвый берегъ Сыра покрытъ высокими густыми камышами, заросли коихъ тянутся версты на полторы въ глубь степи. Камышъ этотъ съ виду щетиноватъ и растетъ какъ бы снопами, сплошь покрывая собой отдѣльныя кочки, усѣявшія все видимое пространство берега. За полосой камышей, влѣво отъ дороги, на берегу болотистаго плеса или озера, называемаго Чибынтай, высятся развалины чего-то въ родѣ укрѣпленія съ наугольными круглыми башнями. На вопросъ, что это за развалины, ямщикъ-киргизъ, очень порядочно говорящій по-русски, объяснилъ, что въ народѣ мѣсто это называютъ Урумбай-курганъ, но что тутъ не было крѣпости, а просто лѣтъ пятьдесятъ назадъ одинъ богатый человѣкъ Урумбай построилъ себѣ такой дворъ въ свое удовольствіе.
Миновавъ Урумбай-курганъ, вы уже окончательно вступаете въ область Голодной степи. Напрасно взоръ вашъ, блуждая по ея пространствамъ, будетъ искать хотя малѣйшаго естественнаго возвышенія почвы, малѣйшаго деревца или кустика, малѣйшаго намека на человѣческое жилье, — ничего этого нѣтъ: все пусто, однообразно, мертво… Степь во всѣ стороны раскинулась идеально ровною гладью, словно море въ глубокій штиль, и какъ море же, она почти незамѣтно сливается съ чертой горизонта, ѣдешь часъ, ѣдешь два, и все будто на одномъ и томъ же мѣстѣ. Куда ни глянь — повсюду стелется предъ глазами безконечный коверъ изжелта-бураго и рыжеватаго цвѣта. Это засохшіе стебельки степныхъ травъ, торчащіе изъ-подъ снѣга. Говорятъ, что весной, во второй половинѣ апрѣля мѣсяца, эта самая Голодная степь чудо какъ хороша. Тогда она представляется сплошнымъ изумрудно-зеленымъ ковромъ, испещреннымъ безчисленными цвѣтами, среди которыхъ первое мѣсто принадлежитъ тюльпану, подснѣжнику и солянкѣ; не мало встрѣчается и красивыхъ на видъ, но отвратительныхъ по запаху, толстыхъ стеблей асса-фетиды, покрытыхъ шарообразною шапкой зонтичныхъ изжелта-зеленовато-бѣлыхъ цвѣтовъ, — растеніе, которое здѣсь почему-то прозвали «бухарскою капустой». Наземныя черепахи (Testudo) разгуливаютъ тутъ въ это время цѣлыми тысячами; множество пѣвчихъ птицъ и блестящихъ насѣкомыхъ рѣютъ въ воздухѣ, оглашая пустыню своимъ щебетаньемъ, трескотней и жужжаньемъ. Это истинно весенній праздникъ, весеннее ликованье Голодной степи, но увы! длится оно недолго. Едва пройдетъ двѣ недѣли, какъ немилосердно палящее солнце уже окончательно вытянетъ изъ земли всю влагу, скопившуюся въ ней за зиму, и превратитъ почву въ сухой камень; изумрудно-пестрый коверъ быстро начинаетъ блекнуть, желтѣть и едва минуютъ первыя числа мая, какъ степь уже умерла, вся ея растительность окончательно выгорѣла, изсохла и, глядя на жалкіе рыжеватые стебельки, уныло торчащіе, какъ щетинистая щетка, на пепельно-сѣрой поверхности почвы, трудно даже вѣрить, что не далѣе какъ дней десять назадъ все это здѣсь такъ энергично развивалось, росло, цвѣло, благоухало и живмя жило съ такимъ, повидимому, богатымъ запасомъ жизненной силы. Однѣ только большія фаланги, красивые хамелеоны и иныя мелкія и крупныя ящерицы, въ аршинъ и болѣе длиной, разнообразныя змѣи (есть и большія, въ родѣ удавовъ) да отвратительные клещи остаются неизмѣнными обитателями Голодной степи на все остальное время убійственныхъ жаровъ, продолжіающихся при полномъ бездождіи почти до октября мѣсяца. Даже черепахи въ эту пору исчезаютъ въ своихъ норахъ и появляются сравнительно рѣдко. Между тѣмъ самая роскошь и изобиліе этой растительности видимо свидѣтельствуютъ, что почва степи сама по себѣ очень хороша и сторицей окупила бы труды земледѣльца, будь лишь въ достаточномъ количествѣ вода… Еслибъ удалось искусственнымъ путемъ, посредствомъ ли арыковъ, или посредствомъ артезіанскихъ колодцевъ, оросить хотя бы часть Голодной степи, то тутъ мы имѣли бы лучшія, можетъ быть, пашни этого края. Что орошеніе этой степи дѣло далеко не невозможное, о томъ свидѣтельствуютъ и понынѣ мѣстами замѣтные на ней слѣды и остатки древнихъ арыковъ. Когда-то энергіи человѣка удалось уже здѣсь побѣдить сопротивленіе природы и обратить мертвую пустыню въ населенный и цвѣтущій оазисъ, но это было въ очень отдаленной древности, и можно думать, что какія нибудь войны или нашествія иноплеменниковъ вынудили культурныхъ обитателей степи удалиться изъ нея, бросивъ на произволъ судьбы свои арыки и пашни, и съ тѣхъ поръ она снова обратилась въ «голодную». Относительно этихъ древнихъ арыковъ, судя по сохранившимся слѣдамъ ихъ направленія, имѣются всѣ основанія думать, что одни изъ нихъ, и именно тѣ, что встрѣчаются въ восточномъ концѣ степи отъ Урумбай-кургана до станціи Малекъ, истекали изъ Сыръ-Дарьи и въ нее же впадали, то есть была какъ бы ея искусственными рукавами; другіе же, орошавшіе степныя пространства ближе къ ихъ центру, направлялись не отъ Сыра, а отъ горъ, со стороны Джизака, что и подтверждается слѣдами арычныхъ сооруженій, которыя преимущественно попадаются въ южной и западной частяхъ степи, имѣющей въ общемъ пологій склонъ къ востоку, въ сторону Сыра. И вотъ почему было вполнѣ безполезно продолжать начатыя въ 1871 году гигантскія работы по сооруженію большого арыка для орошенія Голодной степи со стороны Ходжента: казенныхъ денегъ и землекопнаго труда похоронено въ этомъ дѣлѣ цѣлая бездна, а результатовъ никакихъ, такъ что генералъ-губернаторъ нашелъ нужнымъ прекратить дальнѣйшее сооруженіе широко, но непрактично задуманнаго арыка. Не успѣшнѣе ли былъ, бы опытъ съ артезіанскимъ колодцемъ? Повидимому, сѣверо-восточные склоны Нуратинскаго хребта своею достаточною пологостью подаютъ надежду, что устройство артезіанскаго колодца могло бы увѣнчаться полнымъ успѣхомъ. Будь лишь вода, и степь въ три-четыре года покрылась бы роскошными садами, рощами и аллеями. Солнце здѣсь безъ воды убиваетъ; съ водой же оно въ самый непродолжительный періодъ времени, отъ трехъ до пяти лѣтъ, дѣлаетъ просто чудеса въ растительномъ мірѣ: глядя на иное дерево, въ родѣ напримѣръ павлоніи, и прикидывая въ нему глазомѣромъ нашъ сѣверный масштабъ, вы думаете, что оно растетъ по крайней мѣрѣ лѣтъ тридцать, и не рѣшаетесь повѣрить, когда вамъ говорятъ, что нѣтъ еще и пяти лѣтъ, какъ оно посажено.
Но вотъ впереди на горизонтѣ прорѣзался силуэтъ высокаго кургана. Влѣво отъ него, верстахъ въ трехъ, начинаетъ показываться другой, подобный же, еще лѣвѣе — третій. Это урочище извѣстно у кочевниковъ подъ именемъ «Учъ-Тюбе», то есть три бугра; по нимъ оріентируются проходящіе караваны. Почтовая дорога пролегаетъ какъ разъ мимо крайняго кургана, такъ что я могъ осмотрѣть его довольно обстоятельно. Происхожденіе его, равно какъ и ‘двухъ сосѣднихъ, несомнѣнно есть дѣло рукъ человѣческихъ: всѣ они искусственные, то есть насыпные, въ чемъ убѣждаетъ одинаковость основныхъ формъ не только этихъ трехъ, но и прочихъ кургановъ, встрѣчавшихся намъ на дальнѣйшемъ пути до самой Бухары и далѣе. Вообще всѣ курганы, видѣнные мною въ степяхъ Средней Азіи, мнѣ кажется, можно подраздѣлить на три рода: военные, могильные и молотильные (для молотьбы пшеницы). Я еще не разъ буду имѣть случай возвратиться къ этому предмету, а потому, оставляя пока рѣчь о курганахъ могильныхъ и молотильныхъ, скажу нѣсколько словъ о военныхъ или стратегическихъ, къ числу которыхъ относятся и три кургана (Учъ-Тюбе) Голодной степи. Они, какъ и всѣ прочіе военные курганы, имѣютъ продолговатую форму съ уклонами скатовъ около 45°, и у всѣхъ одинъ конецъ (въ данномъ случаѣ восточный) значительно возвышается въ видѣ четырехсторонней усѣченной пирамиды надъ остальною поверхностью кургана. Если вы начертите профиль обыкновенной полевой батареи съ нѣсколько болѣе возвышеннымъ брустверомъ, но безъ рва, то это будетъ типичнѣйшій силуэтъ здѣшнихъ боевыхъ кургановъ. Въ степи, гдѣ очень мало движенія и жизни, они сохранились лучше, цѣлѣе, чѣмъ въ мѣстахъ населенныхъ. Подъ Самаркандомъ, напримѣръ, и вообще въ непосредственномъ сосѣдствѣ густо населенныхъ мѣстъ и даже среди самыхъ селеній Зарявшанской и Шахрисябской долинъ, или подъ Бухарой, гдѣ на подобныхъ курганахъ и ребятишки играютъ, и скотъ пасется, и вообще происходятъ разныя отправленія житейскаго осѣдлаго быта, эта рѣзкая очерченность курганныхъ формъ, подъ вліяніемъ постоянной непосредственной близости человѣка, уже значительно скругляется и сглаживается, такъ что во многихъ курганахъ вы встрѣчаете лишь два рядомъ стоящіе бугра, одинъ побольше, другой поменьше и подлиннѣе, которые соединены или спаяны между собою какъ бы возвышеннымъ сѣдлистымъ перешейкомъ. Эту послѣднюю сглаженную форму мнѣ неоднократно доводилось встрѣчать въ нашихъ новороссійскихъ и бессарабскихъ степяхъ у многихъ изъ такъ называемыхъ «сторожевыхъ» кургановъ, и это наводитъ меня на предположеніе, что происхожденіе тѣхъ и другихъ одинаково; быть можетъ даже, что и средне-азіятскіе и новороссійскіе курганы суть произведенія одного и того же народа. Фронтъ ихъ, то есть наиболѣе возвышенная часть, какъ уже сказано, обращенъ на востокъ въ Сыръ-Дарьѣ, а въ другихъ на юго-востокъ къ великой горной странѣ Центральной Азіи, и если они служили въ качествѣ сторожевыхъ и опорныхъ пунктовъ, то стало быть врагъ народа ихъ соорудившаго надвигался съ востока, отъ Памира, и оттѣснялъ аборигеновъ страны все дальше и дальше къ сѣверо-западу. Преданія мѣстныхъ жителей считаютъ всѣ эти курганы произведеніемъ рукъ человѣческихъ и относятъ ихъ происхожденіе къ глубокой древности, «много, много раньше Тимура». И надо замѣтить, что, по тѣмъ же преданіямъ, курганы эти имѣли значеніе военное, въ чемъ и самъ я, впрочемъ, имѣлъ случай отчасти убѣдиться на станціи Яны-Курганъ, гдѣ на подобномъ же бугрѣ сохранились еще слѣды недавняго бухарскаго укрѣпленія въ видѣ разрушенной глинобитной стѣны съ зубцами. Это послѣднее укрѣпленіе хотя и принадлежитъ новѣйшему времени, но основныя начертанія и формы его, какъ и всѣ вообще формы жизни и быта Средней Азіи, остаются неизмѣнно все тѣ же, что и во времена глубокой древности.
