По окончаніи визита къ Остана-кулю, нѣкто изъ нашего посольства, между прочимъ, сдѣлалъ очень мѣткую характеристику этого человѣка: — «Знаете ли, сказалъ онъ, — я замѣчаю, что всѣ царедворцы, гдѣ бы то ни было, въ сущности рѣшительно одинаковы. Посмотрите вы на этого перваначи: — важный, добродушно-простой, привѣтливый, но въ сущности равнодушный ко всему на свѣтѣ, кромѣ самого себя и своего государя, которому, очевидно, очень преданъ. У него даже такія же точно манеры, какъ и у нашихъ царедворцевъ: простыя, лѣнивыя, но изящныя и всегда исполненныя чувства собственнаго достоинства».
Возвращались мы отъ первавачи уже не чрезъ ташкери, а чрезъ одинъ изъ боковыхъ дворовъ замка, такъ называемый «пушкарный», гдѣ стоятъ шесть или восемь полевыхъ орудій старой конструкціи съ винградами и цампфами, на неуклюжихъ деревянныхъ лафетахъ. Тѣла орудій покрыты ситцевыми чахлами, и вся батарея охраняется двумя часовыми изъ сарбазовъ.
Проводъ по улицамъ богато убранныхъ лошадей отъ дворца до посольскаго дома доставилъ новую «томашу» для базарной и уличной публики, которая, въ ожиданіи ихъ появленія, стояла повсюду толпами. Но что замѣчательно, — толпы эти повсюду отличались своею, такъ сказать, солидностію, своимъ въ высшей степени степеннымъ поведеніемъ: не только давки, но и ни малѣйшей суеты, ни гама, ни крика, ни ругани между собою (не то, что европейская толпа!). Исключеніе составляли только мальчишки, бѣжавшіе рядомъ съ лошадьми; но мальчишки въ этомъ отношеніи повсюду и всегда совершенно одинаковы.
Вечеромъ у насъ дома тоже была томаша. Рахметъ-Улла распорядился устройствомъ во внутреннемъ нашемъ дворѣ театральной сцены, для чего терраса была устлана кошмами, а рядомъ съ нею раскинута цвѣтная палатка, отъ которой до домовой стѣны протянули завѣсу и весь дворикъ иллюминовали разноцвѣтными бумажными и стекольчатыми фонарями. Музыка состояла изъ трехъ бубновъ (дайра), на которыхъ очень искусно дѣйствовали ладонями и пальцами три пѣвца, акомпанируя такимъ образомъ своему пѣнію. Народу на эту томашу, кромѣ своихъ, набралось пропасть и съ окрестныхъ дворовъ, такъ что сидѣть всей этой публикѣ приходилось на плечахъ другъ у друга. Но опять-таки замѣчательно, что даже и въ такой тѣснотѣ среди зрителей не происходило ни споровъ, ни суеты. Рѣшительно, солидность составляетъ самую характеристическую сторону азiятской толпы. Представленіе состояло изъ двухъ отдѣленій. Въ первомъ— разныя штуки клоуновъ, въ перемежку съ пѣніемъ и плясками «батчей» — мальчиковъ отъ десяти до четырнадцатилѣтняго возраста, изъ коихъ нѣкоторые были одѣты въ женскіе костюмы; а во второмъ — театръ маріонетокъ, въ родѣ нашихъ «петрушекъ». Всѣ эти клоуны, по мѣстному «маскарабазы» или «машкарабазы», равно какъ и батчи, и пѣвцы-бубенщики (дайранчи и дангарачи), и маріонетчики принадлежатъ къ составу придворной увеселительной труппы, во главѣ которой, въ качествѣ главнаго обучателя и директора, состоитъ какой-то русскій заѣзжій акробатъ и канатный плясунъ, приглашенный на эту должность его высокостепенствомъ и обучающій теперь избранныхъ эмиромъ мальчишекъ всѣмъ акробатическимъ фокусамъ, до хожденія по канату включительно. И говорятъ, что эмиръ не одинъ пользуется удовольствіемъ подобныхъ зрѣлищъ, но что нерѣдко, и въ особенности въ праздничные дни, онъ отправляетъ часть своей труппы на базарный чаръ-су,[73] подъ сводами коего батчи и маскарабазы даютъ въ послѣобѣденное время безплатныя представленія народу.
Собравшаяся у насъ публика много смѣялась остротамъ закулиснаго режисера, который, дергая за ниточки своихъ куколъ, подавалъ за нихъ и надлежащіе реплики съ соотвѣтственною перемѣною голоса, а подручнымъ ему въ этихъ разговорахъ, равно какъ и въ самомъ представленіи, служилъ одинъ изъ маскарабазовъ. Но, не зная языка, не могу сказать, въ чемъ именно заключалась главная соль этихъ діалоговъ, только, видимо, дѣло тутъ было далеко не безъ наивно-цинической скабрезности. Немало смѣху возбуждали также шутовскія и не менѣе наивно-циничныя ломанья, гримасы и разныя продѣлки двухъ клоуновъ. Но смотрѣть на все это мы могли только «понемножку», урывками и какъ бы мимоходомъ, ибо, по здѣшнимъ понятіямъ, такимъ «важнымъ людямъ» не подобаетъ показывать много вниманія къ «такимъ пустякамъ», которыми могутъ увлекаться только базарные простолюдины да уличные «малайки». А потому болѣе подробное ознакомленіе съ развлеченіями и зрѣлищами этого рода, равно какъ и ихъ описаніе, пришлось отловить до другого, болѣе удобнаго случая.
1 января 1883 года.
Въ ночь я почувствовалъ себя дурно: проявились жаръ и простудная потягота во всемъ тѣлѣ, и хотя докторъ тотчасъ же далъ мнѣ пріемъ хины въ десять гранъ, тѣмъ не менѣе жаръ и обнаружившееся воспаленіе зѣва продолжались цѣлые сутки. Въ концѣ концовъ благодѣтельно подѣйствовало питье изъ гранатнаго сока: не прошло и двадцати минутъ послѣ первой выпитой чашки, какъ жаръ словно рукой сняло, а чрезъ часъ я почувствовалъ уже и аппетитъ, и позывъ на куренье табаку. По опытному замѣчанію бухарскихъ врачей-эмпириковъ, гранатный сокъ дѣйствуетъ наилучшимъ образомъ противъ всякаго внутренняго жара и вообще горячешнаго состоянія. Я имѣлъ случай испытать его дѣйствіе на собственномъ опытѣ, а потому и позволяю себѣ рекомендовать нашимъ врачамъ это благодѣтельное средство. Сокъ на половину разбавляютъ прокипяченою остывшею водой, подмѣшиваютъ немного сахару и даютъ больному въ размѣрѣ чайной чашки или обыкновеннаго стакана.
Въ два часа пополудни наше посольство со вчерашнею помпой отправилось съ визитомъ къ сыну эмира (имени не помню), временно находящемуся при особѣ своего родителя, но я, по болѣзни, не могъ принять участія въ этомъ посѣщеніи.
Вечеромъ, лежа въ постели лицомъ къ стѣнѣ, я замѣтилъ, что по ней какъ разъ противъ изголовья что-то ползетъ. Я взялъ съ табурета свѣчу и увидѣлъ препротивнаго большаго скорпіона грязно-желтаго цвѣта съ зеленоватымъ отливомъ подобно цвѣту гнойно-нарывчатаго пузыря. Случившійся тутъ же сожитель мой, докторъ Эрнъ, тотчасъ прижалъ его къ мѣсту случайно попавшею подъ руку бритвенною точилкой, въ которую тщетно пыталось гадкое животное нѣсколько разъ ударять своимъ хвостомъ, а я въ то же время произвелъ надъ нимъ при помощи перочиннаго ножа весьма существенную операцію отъятія ядоноснаго снаряда, находящагося въ послѣднемъ суставѣ хвоста, и затѣмъ «гуляйте гдѣ благоугодно!»
Нечего сказать, очень пріятно жить въ горницѣ, которая хотя и обита московскимъ ситцемъ, но все же мрачностію своей напоминаетъ скорѣе могильный склепъ или древнюю катакомбу, и гдѣ чрезъ каждые полчаса удушливый чадный жаръ, отъ плохо устроенной и быстро выгорающей переносной печки, смѣняется зимнимъ холодомъ, проникающимъ въ дверныя щели и узенькія маленькія окна, защищенныя вмѣсто стеколъ все тѣмъ же ситцемъ, и гдѣ, въ довершеніе всѣхъ этяхъ удобствъ, гуляютъ по стѣнамъ скорпіоны.
2 января.
Утромъ князь Витгенштейнъ открылъ переговоры съ токсабою о томъ, какимъ бы образомъ склонить эмира къ устройству въ бухарскихъ предѣлахъ телеграфной линіи между Катты-Курганомъ[74] и Бухарой, на бухарскія средства. Переговоры эти происходили «при закрытыхъ дверяхъ» и безъ участія нашего присяжнаго переводчика маіора Байтокова, обязанность коего почему-то исполнялъ частный ординарецъ князя. Токсаба, какъ узнали мы потомъ, отвѣчалъ уклончиво, и, видимо не желая продолжать переговоры по этому дѣлу, заявилъ прямо, что если эмиру будетъ предъявлено насчетъ сего предмета формальное повелѣніе Русскаго Императора, то, конечно, ему не останется ничего, какъ только подчиниться безпрекословно Высочайшей волѣ.
Въ два часа дня посольство въ полномъ составѣ, по желанію эмира, сдѣлало визитъ Рахметъ-куль дахтѣ, беку Бальджуанскому, съ повтореніемъ вчерашней помпы относительно конвоя и порядка слѣдованія.
