Князь отвѣтилъ тюря-джану тоже подарками, въ числѣ коихъ находились: револьверъ, китайскій ящичекъ съ французскими духами, швейцарскіе часы съ кукушкой и коробка съ московскими конфетами отъ Сіу. Эти отвѣтные подарки были отравлены къ нему съ хорунжимъ Асланбекомъ Карамурзаевымъ въ сопровожденіи токсабы и эсаулъ-баши.
Затѣмъ намъ принесли обѣдъ, и церемоніи на сей день были кончены. Въ концѣ обѣда возвратился токсаба и заявилъ, что тюря-джанъ очень благодаритъ князя эа подарки, которые ему очень понравились, и безпокоится лишь объ одномъ: довольно ли посольство его скромнымъ пріемомъ, что онь ото всей души радѣ бы угодить намъ и больше, но, къ сожалѣнію, въ Чиракчи невозможно найти ничего лучшаго. Получивъ въ отвѣтъ заявлевіе князя, что посольство довольно всѣмъ какъ нельзя болѣе, Рахметь-Улла, переводя разговоръ на интимную почву, замѣтилъ, что въ такомъ разѣ князь, вѣроятно, не откажетъ при удобномъ случаѣ замолвить кстати объ этомъ высокостепенному эмиру, равно какъ и о благопріятномъ впечатлѣніи, какое произвелъ на него тюря-джапъ лично, такъ какъ отъ такого заявленія князя на много-де будетъ зависѣть степень дальнѣйшаго благоволенія эмира къ тюря-джану, который тогда авось-либо можетъ разсчитывать и на милостивое повышеніе въ должности, въ родѣ перевода на болѣе видное и выгодное бекство.
Надо замѣтить, что тюря-джанъ чиракчинскій не пользуется особенною любовью отца и причина тому, какъ кажется, заключается въ нѣкоторой излишней прямотѣ и рѣзкости его характера, благодаря которой онъ, минуя утопченно-вѣжливые пріемы и восточно дипломатическіе «подходцы» рѣчи, не стѣсняется иногда съ нѣсколько грубою откровенностью высказывать своему отцу голую и не всегда пріятпую для послѣдняго правду. Быть можетъ вслѣдствіе этого эмиръ показываетъ ему холодность и даже настолько, что проѣздомъ въ Шахрисебсъ никогда въ Чиракчи не заѣзжаетъ. Впослѣдствіи князь Витгенштейнъ исполнилъ свое обѣщаніе, и при подходящемъ случаѣ замолвилъ эмиру доброе слово о тюря-джанѣ, но поправило ли это отношенія послѣдняго къ отцу— не знаю.
29 декабря.
Выступили изъ Чиракчи въ десятомъ часу утра. Намъ предшествовали конники въ бараньихъ шапкахъ, съ длинными тонкими тростями, заткнутыми подъ халатомъ за поясъ и торчавшими высоко вверхъ изъ-за пазухи. Это были эсаулъ-баши, докладчики бековъ. Каждый бекъ имѣетъ таковыхъ по два человѣка и должность ихъ заключается въ исполненіи отчасти полицейскихъ, отчасти ординарческихъ обязанностей, въ докладѣ бекамъ поданныхъ прошеній и въ передачѣ ихъ приказаній.
Непосредственно за частью казачьяго конвоя, слѣдовавшею позади посольскаго экипажа, ѣхали въ моемъ тарантасѣ бекъ бальджуанскій, бекъ дарвазскій и Шарауль-Массумъ мирахуръ. Послѣднему, полагаю, было не особенно удобно, за отсутствіемъ въ тарантасѣ передняго сидѣнья, примащиваться кое-какъ на наскоро устроенномъ для него сидѣньи изъ лишняго платья и подушекъ. За тарантасомъ этихъ сановниковъ слѣдовали два казака въ почетномъ конвоѣ, затѣмъ въ коляскѣ князя ѣхали токсаба Рахметъ-Улла съ хорунжимъ Карамурзаевымъ, тоже сопровождаемые двумя казаками; далѣе — въ эмирскомъ экипажѣ маіоръ Байтоковъ съ докторомъ, и прочіе экипажи посольства, за коими въ замкѣ остальная часть казачьяго конвоя.
На выѣздѣ изъ города поѣздъ нашъ прослѣдовалъ мимо человѣкъ двадцати какихъ-то всадниковъ съ саблями, вѣроятно, мѣстныхъ городскихъ чиновниковъ, одѣтыхъ въ парчовые халаты и выстроенныхъ въ одну шеренгу. Всадники эти, стоя на мѣстѣ, отдавали посольству честь, приложивъ къ чалмѣ, якобы «подъ козырекъ», правую руку и затѣмъ, пропустивъ мимо себя весь поѣздъ, гурьбой повернули назадъ въ городъ.
Дорога отъ Чиракчи до Шаара идетъ по равнинѣ, гдѣ на разстояніи около версты слѣва виднѣются самыя ничтожныя возвышенности, тянущіяся въ родѣ какого-то вала. Зато справа, верстахъ въ двадцати пяти, грандіозно высятся снѣжные хребты Ярчаклы и Хазретъ-Султанъ (послѣдній въ 15,000 футовъ высоты), съ особенно выдающимися вершинами Амма-Хронъ, Ташъ-Рабатъ, Ташъ-Курганъ и Хромъ-Тахти; а позади, за ихъ стѣной, въ дальней перспективѣ, хребетъ Ханъ-Тахта гордо и грозно вздымаетъ въ небеса свои отвѣсно-скалистыя, сверкающія льдомъ и снѣгомъ темно-синiя кручи.
Вся долина Кашка-Дарьи усѣяна курганами, которые большею частью относятся къ числу могильныхъ, то есть имѣютъ въ основаніи своемъ либо круглую, либо элипсоидальную форму, при высотѣ отъ одной до трехъ саженъ. Но изрѣдка попадаются и боевые курганы, въ особенности ближе къ Шаару.
Въ нѣкоторомъ разстояніи отъ дороги виднѣлось нѣсколько разсѣянныхъ по равнинѣ кишлаковъ съ фруктовыми садами и чинаровыми рощами. То были селенія Карслуатъ, Маухине, Тинобкентъ и другіе. Аллеи тополей и рослаго тала осѣняли прилегающіе къ этимъ селеніямъ арыки. Мѣстность довольно оживленная. На встрѣчу намъ попадалось множество чалмоносныхъ всадниковъ, направлявшихся отъ окрестныхъ селеній къ Чиракчи. ѣхали они большею частью группами отъ восьми до десяти человѣкъ и не безъ оружія. У иныхъ висѣли за плечомъ фитильные «мултуки»,[60] у другихъ охотничьи двухстволки, видимо тульской работы, а одного встрѣтили мы даже съ берданкой. Сегодня въ Чиракчи базарный день, поэтому туда и направляется вся эта публика — одни ѣдутъ купить себѣ что либо, другіе просто ради «томаши» — на людей посмотрѣть и себя показать, а при подходящемъ случаѣ пожалуй промѣнять или продать свою лошадь.
Проѣхавъ большимъ шагомъ два таша (16 верстъ), мы пересѣкли въ бродъ два рукава рѣчки Тизобкентъ (иначе Чизобъ-Кинди), впадающей въ Кашка-Дарыо и отдѣляющей территорію Шахрисебса отъ Чиракчинскаго бекства.
Не доѣзжая около полутора верстъ до предмѣстья Шаара, шагахъ въ восьмистахъ отъ дороги вправо виднѣются остатки земляныхъ окоповъ, гдѣ на выступающихъ углахъ выдаются впередъ круглые бугры, служившіе нѣкогда основаніемъ башенъ. Но объясненію Рахметъ-Уллы, это остатки шаарскаго кремля временъ предшествовавшихъ Тимуру. Тамъ и понынѣ видны еще слѣды многихъ строеній.
Вскорѣ въѣхали мы въ Шаарское предмѣстье Кара-ходжа, окруженное развалинами древней глинобитной стѣны и наполненное садами. Здѣсь, прослѣдовавъ по нѣсколькимъ узкимъ, закоулочнымъ улицамъ, въ одной изъ которыхъ на поперечномъ арыкѣ крякнулъ и сломался шкворневый кругъ въ нашей коляскѣ, мы взобрались по крутоватому подъему къ воротамъ одного изъ старыхъ шаарскихъ укрѣпленій, называемаго Уртй-кургапомъ.
Тутъ, на высокомъ насыпномъ курганѣ, на мѣстѣ древней цитадели (урга или урда), нынѣшній эмиръ построилъ лѣтній домъ съ широкимъ крытымъ балкономъ, съ котораго открывается прекраспый видъ на сады предмѣстья, на равнину, усѣянную кишлаками и курганами, и на высокія снѣжныя горы. Въ этомъ домѣ постоянно живетъ амлякдаръ,[61] обязанный поддерживать въ немъ порядокъ, такъ какъ здѣсь обыкновенно останавливается на отдыхъ, а иногда и на ночлегъ самъ эмиръ, во время своихъ поѣздокъ изъ Бухары въ Шааръ и обратно. Въ виду такого назначенія этого дома, внутри его дворовъ находится достаточное число помѣщеній для семейства и свиты его высокостепенства.
Насъ ввели въ довольно просторную залу въ два свѣта,[62] съ высокимъ потолкомъ и парою дверей, выходящихъ на помянутый выше балконъ. Полъ этой залы сплошь былъ устланъ двумя богатыми длинными коврами каршинскаго производства, а въ глубинѣ ея, между балконными дверями, стояла широкая софа, покрытая шелковыми одѣялами и бархатными мутаками.[63] Въ стѣнахъ, кромѣ той, что снабжена окнами, подѣлано много высокихъ нишъ стрѣльчатой формы. По срединѣ комнаты, предъ софой, по обыкновенію, накрытъ былъ столъ, уставленный разнообразнѣйшимъ достархапомъ, начиная отъ изысканнѣйшихъ лакомствъ мѣстнаго производства до московскихъ мармеладовъ, бисквитъ и сахарныхъ печеній; прекрасные свѣжіе и засахаренные фрукты, виноградъ, разнообразные орѣхи, шербеты, варенья, компоты, взбитыя сливки, взбитые бѣлки, и чего-чего тутъ только не было! Всего не перечесть и не вспомнить. Фарфоровая посуда и столовое серебро были исключительно русскихъ фабрикъ. Вокругъ стола стояли кресла, вѣнскіе стулья и обитые краснымъ кумачемъ зеленые табуреты.
