На том же совещании, где рассматривался вопрос об антисоветских публикациях в местной прессе, обсуждалась еще одна проблема, на этот раз возникшая по вине советской прессы. А состояла она в том, что из МИДа и других ведомств поступила масса запросов, в которых со ссылкой на некоторые газеты, особенно на «Известия», имевших в стране собственного корреспондента, высказывалась тревога по поводу судьбы находившихся в стране советских граждан. Конечно, поводом для этих запросов была не столько озабоченность самих ведомств, располагавших всей необходимой информацией о положении в стране, сколько стремление отреагировать на многочисленные просьбы со стороны родственников командированных сюда специалистов.

Эти запросы вызвали определенное недоумение в посольстве, поскольку за весь период мятежа ни разу, если не считать двух путешествий по сточным канавам, жизнь советских граждан не подвергалась реальной опасности, о чем неоднократно сообщалось в Москву.

Но вот, как обычно с некоторым опозданием, мы получили газеты, и причина этого неоправданного беспокойства сразу прояснилась.

Так, в информации корреспондента «Известий», которая и явилась главной причиной переполоха, была такая фраза: «Районы столицы, находящиеся под контролем мятежников, блокированы танками и подвергаются интенсивному обстрелу, над городом постоянно барражируют вертолеты и штурмовики».

Естественно, подобные сообщения вызвали панику среди родственников! Где им было знать, что в блокировании принимали участие всего три легких танка, которые и танками-то можно было назвать с большой натяжкой, потому что были они на колесном ходу, а один вертолет и пара самолетов береговой охраны, почему-то названных штурмовиками, летали над городом регулярно, а не только в дни неудавшегося переворота.

Когда на совещании Гладышев потребовал от Кулика объяснений по поводу направленной в газету информации, тот в свое оправдание предъявил оригиналы собственных сочинений, в которых совершенно объективно описывались происходившие события. Одновременно он пояснил, что и паника, и запросы, и прочие недоразумения целиком лежат на совести редакторов, которые ради экономии места по своему разумению сокращали его материалы, выбрасывая из них ненужные, как им казалось, детали и подробности.

При этом им и в голову не приходило, что в до предела милитаризованном сознании рядового советского гражданина один танк может ассоциироваться, если не с танковой дивизией, то с танковым полком наверняка, а уж если упомянуто об авиации, то это не просто какое-то там столкновение, а настоящая война!

Примерно в те же дни, когда состоялось это совещание, прояснились обстоятельства гибели корреспондента Франс Пресс. Один западный журналист рассказал Кулику, что после словесной перепалки со мной корреспондент был до такой степени расстроен своим поражением и к тому же подвергся таким измывательствам со стороны коллег, что еще на самом приеме успел принять несколько лишних рюмок женьшеневой водки. Эти рюмки и сыграли с ним злую шутку, потому что женьшеневый корень хоть и обладает невероятными лечебными свойствами, но настоянная на нем водка мало чем отличается от других подобных напитков, и потому, покидая прием, корреспондент был прилично навеселе.

А тут еще напоследок кто-то снова напомнил ему, что целый месяц он будет совершенно бесплатно «работать» на советскую разведку, и предложил взять отпуск, чтобы не надрываться зазря.

Тут уж корреспондент не выдержал, облаял советчика, после чего, с трудом найдя свою машину и едва не посшибав витрины агентства Синьхуа, стоявшие напротив китайского посольства, куда-то умчался.

Дальнейшее расследование провели местные журналисты. Они обнаружили следы корреспондента в одном из портовых кабаков, где он в обществе темнокожей красотки просидел до двух часов ночи, проклиная на чем свет стоит советскую разведку и доказывая, что женьшеневая водка ничем не хуже других алкогольных напитков, особенно, если ее выпить много.

В общем, из бара он вышел как раз за несколько минут до начала переворота, а к генштабу подъехал в тот самый момент, когда началась стрельба, став таким образом одной из первых жертв ночного столкновения.

Вот так и случилось, что неосторожная шутка в мой адрес стоила ему жизни. Самое интересное, что это трагическое происшествие дало повод некоторым нашим недоброжелателям утверждать, что гибель корреспондента была далеко не случайной, а явилась частью зловещего плана заговорщиков, согласованного с советской разведкой. Так этот эпизод послужил еще одной иллюстрацией к весьма популярным за рубежом инсинуациям о «длинной руке Москвы».

После публичной казни руководителей переворота последовала расправа над их немногочисленными, оставшимися в живых сторонниками: небольшими группами их развезли по военным гарнизонам и в назидание другим военнослужащим расстреляли перед строем.

Несмотря на разгром мятежа и ликвидацию его участников, в столице еще несколько месяцев сохранялось чрезвычайное положение и действовал комендантский час. На нашей оперативной работе, правда, это никак не отражалось, потому что, за исключением руководителя Партии независимости, больше ни с кем мы не встречались и были практически неуязвимы.

Но это совсем не значит, что мы сидели без дела! Воспользовавшись неожиданной паузой, мы проанализировали всю нашу работу, расстановку агентуры, выявили слабые места в организации связи с ней, а заодно наметили меры по укреплению и совершенствованию нашей агентурной сети.

К началу декабря через различные каналы мы выяснили, что никто из наших источников ни прямо, ни косвенно не оказался замешан в попытке переворота и поэтому не пострадал. И хотя из-за этого мы были лишены возможности получить упреждающую информацию о предстоящих событиях, и это был, конечно, определенный минус в нашей работе, но зато ни у местных властей, ни у французов, ни тем более у американцев не могло быть конкретных фактов, подтверждающих версию о причастности СССР к попытке свергнуть законного президента. То, что среди мятежных офицеров оказалось несколько бывших членов марксистской партии, было, конечно, неприятно, но ни один из них непосредственных контактов с советскими представителями не имел, а все остальное было уже из области бездоказательных домыслов, годившихся разве что для бульварной прессы.

На фоне этих в значительной мере неожиданных и непредсказуемых событий, произошло все же одно событие, которое я предвидел и с нетерпением ждал: в Москве у меня родился сын!

То ли от оторванности от места, где произошло это событие, то ли от навалившейся на меня невероятной усталости, к моему собственному удивлению я довольно спокойно воспринял это известие и поздравления моих коллег. Скорее все же главной причиной была усталость: находясь в постоянном напряжении в течение многих недель, работая без выходных и не имея возможности по-человечески отдохнуть, поскольку вся светская жизнь в столице была приостановлена, а выезд на отдых за город закрыт, я настолько вымотался, что находился в состоянии если не крайнего, то во всяком случае сильного нервного истощения. Впрочем, в таком, а иногда еще более тяжелом положении, находились и остальные мои соотечественники, волею судьбы оказавшиеся в эпицентре событий.

Но какой бы сложной и напряженной ни была обстановка в стране, разведка не может бездействовать до бесконечности. Да и нам самим до чертиков надоело это вынужденное безделье, потому что никакая визуальная разведка, никакой радиоперехват, никакой анализ открытых источников информации не заменит настоящему профессионалу агентурную работу.

Центр тоже нуждался в нашей информации и потому, надавав нам рекомендаций на все случаи жизни и предупредив о соблюдении максимальной осторожности при проведении встреч, согласился с нашим предложением отменить «мораторий».

А еще через несколько дней Базиленко докладывал мне о встрече с «Артуром».

— Между прочим, в первую ночь погиб не только корреспондент Франс Пресс, — сообщил он после того, как пересказал всю полученную от «Артура» информацию, имевшую отношение к неудавшемуся перевороту.