После этих слов моему коллеге стало ясно, что казавшийся ему столь перспективным контакт навсегда загублен, тем более, что они были сказаны не наедине, а в присутствии журналиста. Но профессиональное любопытство взяло верх, и он спросил, чем все же вызвана такая перемена в его взглядах на возможность содействовать развитию торговых отношений между СССР и его страной.

Тот ответил, что присутствующий на приеме местный предприниматель, которому он рассказал о знакомстве с сотрудником торгпредства, по-дружески предупредил его, что его новый знакомый на самом деле никакой не внешторговец, а сотрудник КГБ.

После такого заявления несколько заскучавший было журналист встрепенулся в предвкушении сенсации и включил свой диктофон.

Времени на раздумье не было: это не КВН, где доброжелательный ведущий отпускает на подготовку ответа аж целых тридцать секунд. Западные журналисты — народ острый, в таких случаях своего не упустят и могут умело обыграть любую заминку.

— Вы знаете, — громко сказал мой коллега, — мне тоже расхотелось с вами встречаться!

И когда на его голос обернулись стоявшие рядом гости, он продолжил:

— Потому что, видимо, и ваш знакомый, и вы из тех, кто делал все, чтобы помешать нашему взаимовыгодному сотрудничеству, а теперь, когда из этого ничего не вышло, пришел сюда, чтобы испортить наш праздник!

На следующий день в местной газете появилась пространная статья, в которой нашлось место и описанию этого инцидента, причем незадачливый представитель Ассоциации промышленников был подвергнут такому осмеянию, что его деловая репутация была бесповоротно испорчена.

Вот и я оказался в подобной ситуации, только у меня не было поддержки в виде газа, труб, бизнеса и заинтересованности деловых кругов в расширении торговых отношений с нашей страной. Но зато на моей стороне была моя специфическая профессия, о принадлежности к которой столь неосторожно упомянул нагловатый корреспондент агентства Франс Пресс.

И я решил ему подыграть, но так, чтобы это обратилось против него.

— Сколько раз я объяснял вам, — назидательным тоном сказал я, — что агент не должен афишировать свои отношения с сотрудником разведки, у которого находится на связи и который ему платит деньги! В следующем месяце я вас накажу и не заплачу вам за информацию!

Услышав это, корреспондент застыл от изумления и только жадно хватал воздух широко открытым ртом.

Прежде, чем до остальных окружающих дошел смысл сказанного, у меня за спиной раздались те самые редкие и легкие хлопки, которыми обычно выражают свое восхищение англичане.

Я оглянулся, рассчитывая, в соответствии с моими представлениями об обычаях и нравах англичан, увидеть одного из сотрудников британского посольства.

Однако, к моему большому удивлению, этим человеком оказался не англичанин, а американец, и к тому же не какой-то там рядовой дипломат, а резидент ЦРУ Гэри Копленд. Не успел я подумать, откуда у него такие повадки, как вспомнил, что он по происхождению англосакс, и сразу проникся к нему еще большим уважением: приятно, когда встречаешь истинного профессионала, способного хоть на мгновение отрешиться от идеологических разногласий и традиционной враждебности и по достоинству оценить находчивость своего противника.

Наконец, коллеги корреспондента тоже переварили мои слова (все же до журналистов некоторые мысли доходят медленнее, чем до разведчиков!) и дружно расхохотались. Думаю, никто из них сейчас не захотел бы оказаться на его месте!

Если бы в этот момент я знал, чем для француза закончится этот инцидент!..

Вернувшись после приема в свою холостяцкую квартиру, я принял душ и лег спать.

По наследству от Матвеева мне досталась квартира, состоявшая из холла и двух спален, причем в той из них, которая была предназначена для взрослых, кондиционер шумел так, словно его сотворили не в Японии, а на одном из советских заводов. Первое время я никак не мог уснуть и собирался поэтому его заменить. Но сначала в посольстве не оказалось резервного кондиционера, а потом я привык и перестал обращать на него внимание.

Вот и в этот вечер я заснул под привычный скрежет кондиционера, не предполагая, что именно в эту минуту совсем неподалеку от моего дома начинают разворачиваться события, которые самым непредсказуемым образом отразятся на обстановке в стране, а значит и на условиях, в которых придется работать нашей резидентуре…

Спал я скверно. Всю ночь мне снились какие-то кошмары и прочая чертовщина.

В семь часов утра я внезапно проснулся с ощущением какого-то неясного беспокойства. Было воскресенье, и я имел полное право позволить себе поваляться еще час-полтора, но беспокойство, с которым я проснулся, стало стремительно трансформироваться во вполне осязаемую тревогу, и я понял, что больше уже не усну. Я полежал еще пяток минут, анализируя свое состояние, и пришел к выводу, что надо вставать и готовиться к какой-то ожидающей меня неприятности.

Выключив скрежещущий кондиционер, я собрался идти в ванную, как вдруг до моего натренированного за годы участия в стрелковых соревнованиях слуха донеслись характерные звуки, которые я никогда и ни с чем не спутаю: это была стрельба!

Я прислушался, стараясь, понять, где стреляют, как вдруг звуки одиночных выстрелов, приглушенные расстоянием и влажным тропическим воздухом, накрыла длинная пулеметная очередь, а затем раздались два гулких взрыва.

Я подскочил к окну, поднял жалюзи и с высоты третьего этапа оглядел прилегающие улицы. Они были пустынны, ни людей, ни движущегося транспорта не было видно. И только вдалеке, там, где располагался военный городок, и еще в одном месте, точные координаты которого из-за большого расстояния мне определить не удалось, поднимались клубы дыма и пыли.

Теперь я понял, почему мне снились кошмарные сны и почему я так внезапно проснулся: видимо, какие-то неизвестные мне пока события, но явно связанные с вооруженным столкновением неведомых мне пока сил, начались еще ночью, но, оглушенный скрежетанием кондиционера, я не услышал стрельбы и взрывов, и лишь чуткое подсознание, постоянно находящееся в полной боевой готовности, сигнализировало мне во сне о надвигающейся опасности.

Посетовав, что в квартире нет телефона, чтобы позвонить в посольство, я кинулся в ванную, наскоро умылся и, не завтракая, выскочил на улицу. Потом я не раз пожалел, что не догадался позавтракать или хотя бы захватить с собой «сухой паек». Но откуда в этот момент я мог знать, что обстоятельства сложатся таким образом, что почти весь этот день мне придется прожить впроголодь?

В моем пользовании была автомашина «Пежо-504» белого цвета, доставшаяся мне по наследству от Игоря Матвеева. Я не стал, как обычно, включать кондиционер, а, напротив, открыл все окна, чтобы хорошо слышать все, что происходит вокруг, и на скорости около пятидесяти километров двинулся в сторону посольства.

Мне предстояло преодолеть около четырех километров: сначала выехать из небольшого «европейского» района, где проживали преимущественно иностранцы, пересечь «африканскую» часть города, так называемую Медину, проехать мимо рынка, нескольких кинотеатров и мечетей, затем по набережной, а потом мимо порта, центральной таможни, генерального штаба и жандармерии, откуда собственно и начиналась центральная часть города, где и находилось советское посольство.

Можно было выбрать и другую дорогу, но обычно я ездил именно этим путем, досконально знал все его особенности, каждый перекресток, каждый поворот, и поэтому предпочел в это тревожное утро знакомый мне маршрут, на котором, как мне казалось, меня не могли подстерегать какие-то неожиданности.

Город действительно словно вымер. Мне встретились лишь несколько автомашин, следовавших в противоположном от центра направлении и даже возле рынка, где всегда было людское столпотворение и по воскресеньям шла особенно бойкая торговля, я заметил только немногочисленные группы людей, испуганно жавшихся к стенам домов или выглядывавших из подворотен. Все торговые лавки, забегаловки и многочисленные в этом районе пошивочные мастерские были закрыты, что также свидетельствовало о том, что в городе происходят серьезные события.