— Очень известный, я думаю, как раз ни к чему, — возразил я. — Биографии таких людей, как и их профессиональные привязанности и интересы, достаточно хорошо известны. Такому агенту будет трудно выдержать легенду и объяснить свой внезапный интерес к предмету разговора. К тому же в случае неудачи мы загубим его карьеру.

— А у тебя есть кто-нибудь на примете? Или придется искать?

— Я бы предложил Усалева. Если он, конечно, согласится, — добавил я, хотя ни минуты не сомневался, что мой старый приятель Саша Усалев никогда не откажется участвовать в интересном деле.

— Это какой Усалев? — стал копаться в памяти начальник отдела. — Который писал статьи о похищении и убийстве Альдо Моро?

— Он самый, — подтвердил я. Я мог бы еще добавить, что Саша не только писал статьи, но и участвовал в одном очень деликатном мероприятии, связанном с покушением на итальянского премьер-министра, но поскольку осведомленность моя выходила за рамки моей компетенции и знать об этом мне было не положено, ничего добавлять не стал.

А дело было так. Спустя примерно полгода после убийства Альдо Моро, когда итальянская прокуратура рыла, что называется, землю и проверяла многочисленные версии, в одной из ведущих газет появилось сообщение, что следствие располагает, якобы, сведениями о причастности к этому делу ряда итальянских граждан, и в ближайшее время они будут допрошены. Фамилия и имя одного из подозреваемых соответствовали данным известного депутата парламента.

В самой этой информации не было бы ничего исключительного (мало ли в чем бывают замешаны депутаты итальянского парламента!), если бы этот доблестный парламентарий не был по совместительству агентом советской разведки. Естественно, такую информацию резидентура КГБ в Риме, на связи у которой находился этот агент, не могла оставить без внимания.

Ситуация сложилась — хуже не придумаешь! Если этот агент действительно прямо или косвенно был связан с террористами, осуществившими похищение и убийство Альдо Моро, то непременно разразился бы грандиозный скандал, поскольку от агента ниточка потянулась бы в КГБ, и дело было бы представлено таким образом, как будто КГБ и является инициатором этого преступления.

Это было бы похлеще, чем нашумевшее дело о мнимой причастности болгарских и советских спецслужб к покушению на Папу Римского!

Нужно было срочно выяснить, действительно ли упомянутый в газете человек является нашим агентом и, если потребуется, предпринять какие-то меры. Но как это сделать? Проводить с агентом экстренную встречу в этой обстановке опасно, поскольку, если обвинения в его адрес были обоснованны, он мог оказаться под наблюдением, и любые попытки встретиться с ним закончились бы провалом.

И тогда было принято решение направить к нему Усалева, находившегося в это время в Италии в краткосрочной командировке. Он подкараулил депутата прямо в здании парламента, представился советским корреспондентом, освещающим дело Альдо Моро, и поинтересовался, насколько соответствует действительности появившееся в газете сообщение о его причастности к этому делу.

Депутат, будучи неглупым человеком, сразу сориентировался в обстановке и с присущей каждому истинному итальянцу эмоциональностью воскликнул, что ему надоели эти дурацкие намеки, поскольку он уважаемый парламентарий, а не террорист, и надо быть последним кретином, чтобы не понять, что в газете речь идет о его однофамильце.

Этот разговор слышали другие депутаты и журналисты, некоторые даже зааплодировали, когда депутат поставил на место советского корреспондента. Им и в голову не могло прийти, что кроется за этой инсценировкой!

Усалев, конечно, проглотил обвинение в кретинизме, извинился перед депутатом и под иронические реплики коллег-журналистов удалился. Ради интересов дела можно пережить и не такое!

А через два дня депутат, встретившись с сотрудником резидентуры, до икоты хохотал над этим забавным эпизодом и просил передать Усалеву, свои искренние извинения за нанесенный ему моральный ущерб.

— Но Усалеву не приходилось вербовать сотрудников спецслужб, — заметил начальник отдела, и я понял, что он не знает этой истории. Да ему и не положено было знать, потому что он был начальником совсем другого отдела.

— А зачем? — спросил я. — В этом деле ему отводится иная роль.

— А если беседа с Сервэном сложится так, что он сразу предложит свои услуги?

Несмотря на весь мой оптимизм, мне такой исход дела казался совершенно невероятным.

— Я думаю, до этого не дойдет. К тому же в любом случае Усалеву лучше дистанцироваться от разведки. Зачем ему зря светиться? Самое разумное — выполнить роль посредника и свести Сервэна с вербовщиком.

— Ну, хорошо, — согласился начальник отдела, — остановимся пока на Усалеве. В каком отделе он сейчас работает?

— До моего отъезда он был в информационной службе.

Начальник отдела снял трубку и набрал четырехзначный номер. Обменявшись с невидимым мне собеседником традиционными приветствиями и прочими казенными фразами, спросил:

— Послушай, Валерий Андреевич, а где у тебя некто Усалев?.. Да так, нужен он тут нам для одного дела… Где?.. А когда вернется?.. Ну ладно, спасибо за информацию. Всего тебе.

Положив трубку, начальник отдела обратился ко мне.

— К сожалению, твой Усалев сейчас во Франции. Вернется только через две недели. Может, поищем кого-нибудь другого?

— Мне нужен Усалев, — решил я стоять на своем. — Можно запросить его согласие. И его пребывание во Франции даже кстати. Пусть побывает в «Ассоциации участников движения Сопротивления», а еще обязательно съездит в Тулон и посетит кафе «Маркиз» или то, что от него осталось.

— Хорошо, будь по-твоему, — сдался начальник отдела. — Я договорюсь с Валерием Андреевичем, чтобы он дал указание в Париж. Только шифртелеграмму подготовь сам. Все равно лучше тебя это никто не сделает.

Все последующие дни я с утра и до позднего вечера проводил на работе: писал рапорт на вербовку, указания в резидентуру КГБ в Париже, план-задание и легенду для Саши Усалева, собирал визы, бегал по различным управлениям и отделам, решая оперативные, финансовые и кадровые вопросы. За день до вылета в страну начальник разведки санкционировал мероприятие, целью которого была вербовка Франсуа Сервэна. Узнав об этом, я взял тайм-аут и собрался оставшийся день посвятить семье.

Но из этого ничего не вышло: поздно вечером позвонил какой-то незнакомый дядя и сказал, что к десяти утра меня приглашают на беседу в административный отдел ЦК…

Я возвратился в страну через восемь дней, проведя за это время с семьей всего считанные часы.

Придя утром в посольство, я взял у Ноздрина все информационные телеграммы, отправленные в Центр за время моего отсутствия, и пошел к послу доложить о своем благополучном прибытии.

Я сразу обратил внимание на явную и я бы даже сказал несколько чрезмерную радость посла по поводу моего возвращения, хотя ни в моем отъезде, ни в моем возвращении, как мне казалось, не было ничего экстраординарного. Не придав этому большого значения, я ответил на его многочисленные вопросы о том, что нового в Москве, с кем виделся и беседовал, где успел побывать, как дела в семье, как здоровье малыша и прочее и прочее.

Когда вопросы закончились, я протянул Гладышеву папку с шифртелеграммами, но он неожиданно отложил ее в сторону и после небольшой заминки сказал:

— Заранее прошу простить за возможную бестактность, Михаил Иванович, но меня интересует еще один вопрос: у вас в Москве не было каких-либо неприятностей?

— Что вы подразумеваете под неприятностями? — уклончиво переспросил я, соображая, что кроется за любопытством посла.

— Ну, что-нибудь так сказать, в личном плане? — не менее уклончиво уточнил посол.

Я понял, что если мы будем играть в эти игры, то никогда не доберемся до сути, потому что и он, и я были достаточно искушенными собеседниками и могли часами ходить вокруг да около основной темы, не раскрывая своих карт. А потому посмотрел ему прямо в глаза и сказал: