На эффективность работы резидентуры влияет и еще одно немаловажное обстоятельство, которое нельзя сбрасывать со счетов.

Не знаю, как в других разведках (вернее, знаю, но считаю неэтичным одобрять или критиковать чужой опыт!), а в советской системе подготовка кадров поставлена — во всяком случае, мне всегда так казалось — с ног на голову.

И если бы только она одна!

Впрочем, судите сами. Пожалуй, только в разведывательной школе можно столкнуться с таким невероятным для учебного заведения положением, когда распределение будущих специалистов производится еще до начала учебы! И в самом деле, что может быть нелепее: сначала решить, в каком отделе молодой разведчик будет работать, чем заниматься, в какие страны ездить, и только потом начинать учить его профессии и определять, способен ли он оправдать возлагаемые на него надежды!

Это все равно, как если бы в музыкальной школе сначала первоклассника зачислили в симфонический оркестр, а потом, даже не проверив, есть ли у него слух, стали учить играть на скрипке!

А в итоге все зачисленные таким образом в разведшколу, независимо от их способностей, проходят одинаковый курс наук, правда, разной продолжительностью, да и та вызвана не какой-то особой специализацией или стремлением как-то индивидуализировать обучение, а исходной языковой подготовкой, и перед всеми без исключения ставятся одинаковые задачи.

Вот и получается, что в страну, где вербовать агентуру невозможно по причине серьезных помех, создаваемых местной контрразведкой, попадают прирожденные вербовщики, вынужденные не по своей вине бездействовать или преждевременно ломать себе шею в неравной борьбе с превосходящими силами спецслужб. И в то же время те, кто вербовать не могут, направляются туда, где для этого есть все возможности, а потом тратят все свои силы на то, чтобы найти подходящее оправдание своей профессиональной беспомощности.

Но в разведке нужны не только вербовщики. Нужны и хорошие агентуристы, специалисты по поддержанию личной и безличной связи с агентами в любых условиях. А условия бывают самыми разнообразными!

Есть страны, где местная контрразведка не дает разведчику и одного шага ступить бесконтрольно, но есть и такие, где спецслужбы либо немногочисленны и слабы, либо больше озабочены внутренними проблемами и слежкой за оппозиционными партиями и группировками и потому проявляют полное или частичное безразличие к сотрудникам иностранных посольств, среди которых как раз и маскируются большинство разведчиков.

К сожалению, в подготовке разведчиков не всегда учитываются эти разнообразные условия.

Следствием заблаговременного распределения является и то, что сотрудники, не умеющие выявлять наблюдение и уходить от него, оказываются в странах, где слежка является самым грозным оружием контрразведки, и потому благополучно проваливают ценных агентов или вылетают из страны, как «персона нон грата», подобно пробке из бутылки со скороспелым «Советским шампанским» (настоящее французское шампанское пробками не стреляет), после провала какой-нибудь операции по связи.

А тем, кто чувствует присутствие наблюдателей спиной и умеет без видимых усилий «растаять», как говорится, на ровном месте, так никогда и не суждено увидеть за собой слежку по причине ее полного отсутствия в тех странах, куда их распределили еще до того, как они продемонстрировали свои недюжинные способности.

Все недостатки подобной практики в наибольшей степени проявляются в первой командировке, которая и расставляет всех по своим местам соответственно их реальным способностям и отношению к порученному делу. Может быть, поэтому первая командировка у многих молодых разведчиков превращается в некое подобие стажировки или ознакомительной практики.

В то время как одни вербуют, другие работают с агентами, завербованными первыми, третьи проводят операции по связи, четвертые обрабатывают информацию и пишут сообщения, некоторые вообще ничего не делают, уповая на случайную удачу, а чаще на своих высокопоставленных родственников и покровителей.

Еще в самой первой командировке мне пришлось столкнуться с одним таким деятелем. До сих пор не знаю, как при таких связях и возможностях его занесло в Африку!

Естественно, он считал себя обиженным и весьма тяготился тем, что другие работают в Европе, а он оказался в тропиках, которые еще никому не прибавили здоровья. С грехом пополам ему удалось на третьем году работы наладить дружбу с одним западным журналистом, и эта дружба могла бы завершиться вербовкой, если бы не подошел к концу срок командировки и он не засобирался домой.

Я по наивности никак не мог понять, как он может уехать, не завершив такое перспективное дело, которое сулило неплохой результат, и однажды сказал ему:

— Послушай, старик, почему ты не хочешь задержаться хотя бы на пару месяцев? Вернешься с хорошей вербовкой, получишь повышение, а там…

— Это тебе нужны вербовки, чтобы получить повышение, — перебил он меня. — А я и так вырасту, без всяких вербовок!

Он даже не счел нужным скрывать от меня технологию своих будущих «успехов», настолько сильна была в нем уверенность, что ему обеспечен в разведке особый, персональный путь.

Вот в этом-то все и дело!

Казалось бы, что может быть проще: сломай эту не слишком разумную систему, верни все с головы на ноги, поставь распределение выпускника разведшколы в прямую зависимость от его способностей и отношения к своей будущей профессии, и удастся избавиться от многочисленных и неоправданных издержек, от которых страдает дело.

Однако, идут годы, меняются руководители разведки, а все остается по-прежнему!

В чем же тогда причина?

Конечно, каждому отделу хочется самому подбирать свои будущие кадры и быть уверенным, что понравившийся ему кандидат после окончания учебы не будет направлен в другое подразделение.

Безусловно, можно найти массу других аргументов в пользу подобной практики.

Но немаловажно и то, что предварительное распределение гарантирует таким, как мой бывший коллега по первой командировке, место в престижных — американском или европейском! — отделах и, соответственно, командировки не куда-нибудь к черту на кулички, а в США, Канаду или европейские страны.

Не знаю, удастся ли когда-нибудь изменить это положение, но уверен, что сделать это будет очень трудно, потому что партийная, правительственная и прочая «элита» будет всегда, а следовательно, всегда будут льготы и привилегии, в том числе для отпрысков этой «элиты».

Хорошо, если после первой командировки происходит перераспределение сотрудников и каждый из них начинает заниматься делом, в наибольшей степени соответствующим его способностям.

Те, кто умеет вербовать и работать с агентурой, остаются в оперативном отделе, кто умеет готовить информационные сообщения — отправляются в информационную службу, кто умеет и то, и другое, занимает руководящую должность в своем отделе или становится резидентом, а кто не умеет ничего, отправляется в один из «отстойников» — в секретариат, кадры, партком или… занимает руководящую должность или становится резидентом наравне с теми, кто умеет делать многое или все!

В общем, и в разведке все, как везде!

По причине неожиданной гибели Матвеева его замена происходила, можно сказать, заочно, и после моего приезда не было традиционного приема-передачи дел от одного резидента другому. Это избавило меня от решения многих административных и хозяйственных проблем, которые всегда сопутствуют смене резидентов и представляют утомительное и довольно нудное занятие.

Хачикян, все эти месяцы исполнявший обязанности резидента, быстренько передал мне документацию, радист-шифровальщик показал, как пользоваться личным шифром, и на этом процедура была закончена.

Обычно значительная часть времени при смене работников уходит на передачу агентов и прочих полезных людей, но в моем случае не было и этого: агентов, особенно ценных, бросать на полгода без связи не положено, и потому, учитывая, что новый резидент приедет не скоро, тех агентов, с которыми работал Матвеев, распределили между сотрудниками резидентуры: одного принял на связь Лавренов, а остальных заместитель резидента Хачикян.