— А если китаец откажется сотрудничать со мной? — спросил «Атос», но по тону этого вопроса я понял, что «Бао» будет очень трудно выскользнуть из его жестких объятий.

Когда я изложил аргументы, которые, на наш взгляд, должны были избавить «Бао» от тяжелых раздумий о том, принимать ли ему или нет такое выгодное предложение, «Атос» удовлетворенно потер руки и сказал:

— Я вижу, вы неплохо поработали, Мишель!

Я принял этот комплимент, потому что он был вполне нами заслужен, и в свою очередь спросил:

— Как вы считаете, Франсуа, где лучше всего осуществить вербовку китайца?

— В кабинете моего друга Жиро! — без всяких колебаний заявил «Атос».

Такой вариант меня вполне устраивал. Я бы и сам предложил «Атосу» это во всех отношениях наиболее подходящее место, и оставалось только порадоваться тому, что наши вкусы совпали.

— Я думаю, имеет смысл сделать запись этой беседы, — предложил «Атос», и в очередной раз мне оставалось только порадоваться, что я имею дело с опытным профессионалом, которого ничему не надо учить и который в состоянии самостоятельно принимать грамотные решения.

— Не забудьте взять у китайца расписку, — напомнил я, передавая «Атосу» довольно объемистый пакет с местными банкнотами. Поскольку местные дензнаки по своему номиналу были ровно в пятьдесят раз дешевле французского франка, а тот в свою очередь был примерно в пять раз дешевле доллара, сумма, которую мы предполагали заплатить «Бао» за его согласие работать на французские спецслужбы в наших интересах, выглядела весьма внушительно!

Через неделю мы встретились снова, на этот раз у меня дома.

— Все оказалось гораздо проще, чем мы предполагали, — передавая мне кассету с записью своего разговора с «Бао», сказал «Атос». — Мне даже показалось, что ваш китаец ожидал встречи со мной и внутренне был уже готов к подобному разговору.

— А у вас не сложилось впечатления, что он специально подставился вам на вербовку? — с присущей всем профессионалам настороженностью отнесся я к столь легко доставшемуся положительному результату. — Что, если это все было подстроено заранее?

— Это невозможно, — твердо ответил «Атос». — Да и какой в этом смысл? Думаю, просто он увяз в своих проблемах и был откровенно рад, что нашлась хорошая возможность их разрешить. К тому же он явно не ожидал, что вся вербовка сведется к предложению о совместной разработке Лавренова.

— И во что нам обойдется его согласие изучать Лавренова в интересах французской контрразведки? — улыбнулся я.

— Как мы и условились, я вручил ему единовременное вознаграждение и жалованье за месяц вперед. Его это вполне устроило, и он принял мои, то есть ваши условия.

«Атос» порылся в кармане и передал мне расписку «Бао», написанную на форменном бланке представительства французских спецслужб в стране.

— А это зачем? — спросил я, увидев под французским текстом, рядом с иероглифами, по всей видимости, означавшими подпись «Бао», отпечаток пальца.

— Кто знает, что означают эти иероглифы! — заметил «Атос». — Вдруг это совсем не подпись, а какое-нибудь проклятие в мой адрес? Вот я и попросил его оставить мне на память отпечаток пальца, благо в кабинете Жиро много всяких цветных жидкостей.

Мне бы в голову никогда не пришло просить завербованного агента, будь он китайцем или каким другим иностранцем, подтвердить свое согласие на сотрудничество отпечатком пальца. Но у французских спецслужб были свои традиции и правила, и не нам было их менять!

По пустыне идут два верблюда, и один другому говорит:

— Что бы про нас ни болтали, а пить все время хочется!

Этот верблюд из арабской притчи, как это ни кажется странным, очень напоминает вербовщика. Того тоже всегда мучает жажда и он никогда не может ее утолить! Едва успев завершить одну вербовочную разработку, он начинает думать о следующей. Ему все время нужно кого-то обращать в свою веру, на кого-то воздействовать, над кем-то доминировать, кем-то управлять! Если у него нет возможности вербовать, он будет чувствовать себя не в своей, тарелке и искать, где бы проявить свои способности и в очередной раз удовлетворить свою страсть подчинять себе других людей.

Вот и я, едва успев отчитаться за вербовку «Бао» и обговорить с Лавреновым линию его дальнейшего поведения с новоявленным агентом французских спецслужб, все свое внимание переключил на разработку «Ринго». Нельзя сказать, что до этого я выпустил его из поля зрения. Просто в моих встречах с «Рокки» произошел месячный перерыв, вызванный его женитьбой, поездкой к родственникам невесты и прочими хлопотами, без которых не обходится ни одна свадьба.

Теперь, когда у «Рокки» наконец появилась собственная семья, его расходы значительно возросли, и ему явно стало не хватать того «пособия», которое наша служба ежемесячно выплачивала детям его погибшего брата. Мы были готовы платить не только за мнимые услуги «Рока» в прошлом, но и за реальное сотрудничество его младшего брата. Дело было за полезной информацией, и «Рокки» хорошо это понимал. А потому с удвоенной энергией взялся за выполнение наших заданий, проявляя при этом столь нужную в нашем деле инициативу.

Медовый месяц не помешал ему сблизиться со служанкой «Ринго», и очень скоро в отсутствие американца он стал встречаться с ней в его квартире. А когда «Ринго» на неделю куда-то отлучился, «Рокки» провел нечто вроде негласного обыска.

Доверчивая молодая девушка, польщенная вниманием офицера полиции (откуда ей было знать, кем в действительности является ее возлюбленный) и, как и все женщины, быстро привыкшая к его подаркам, не задавала ему ненужных вопросов и не интересовалась, зачем тому понадобилось рыться в вещах ее хозяина. Напротив, она, видимо, сама любила это занятие, потому что довольно квалифицированно подсказывала «Рокки», где и что именно следует искать.

С ее помощью он нашел потайной шкафчик, находившийся за этажеркой с книгами, и хотел уже взяться за отмычку, как влюбленная девушка показала, где «Ринго» оставляет ключик.

Без лишних хлопот открыв шкафчик, «Рокки» обнаружил в нем разные бумаги: финансовые счета, переписку с женой и прочими родственниками, записные книжки и (о, удача!) дневники — то есть то, что принято называть личным архивом.

До возвращения «Ринго» оставалось два дня, но «Рокки» не стал терять время и в тот же день условным сигналом вызвал меня на внеочередную встречу. Поздним вечером на пустынном берегу океана под шум прибоя он передал мне эти бумаги, а менее чем через час на леске в нашей фотолаборатории сушилось три с половиной сотни кадров негативной пленки, отснятой Колповским до того, как я возвратил «Рокки» содержимое шкафчика и он положил бумаги на место.

Среди людей, посвятивших себя секретной работе, установилось золотое правило: пока находишься «при исполнении», не вести никаких дневников, не писать никаких воспоминаний и вообще не писать ничего, относящегося к твоей работе.

Причина предельно проста — правду писать нельзя по соображениям конспирации или исходя из государственных интересов, а какому порядочному человеку захочется в своем дневнике писать неправду или замалчивать истину? Да и неизвестно, в чьи руки в случае чего попадут твои воспоминания и чем это обернется для тебя и тех людей, которых ты упомянул в своих записях.

С детских лет, с первых занятий в секции плавания я по совету тренера стал вести спортивный дневник. Менялись виды спорта, я осваивал все новые и новые дисциплины, постепенно поднимаясь от новичка до разрядника, а затем мастера спорта, и все это время я аккуратно записывал в этот дневник содержание каждой тренировки, результаты выступлений в соревнованиях, размышления о спорте и своем отношении к нему, анализировал причины успехов и неудач.

Со временем это стало настолько привычным занятием, что если мне по каким-то причинам не удавалось сделать очередную запись в день тренировки или соревнования, то я чувствовал себя не в своей тарелке до тех пор, пока не восполнял этот пробел. За годы занятий спортом я исписал несколько толстых тетрадей, и эти тетради до сих пор представляют наибольшую ценность в моем личном архиве, хотя я вряд ли когда-нибудь обращусь к чисто спортивной теме. Тетради ценны тем, что по ним можно восстановить очень многое в детском и юношеском периоде моей жизни.