Долгое время при мысли о женитьбе все восставало в нем: он слишком любил женщин и свободу. Однако, полюбив Леа, он уже иначе смотрел на брак. Но согласится ли она? В этом не было уверенности.

— Помогите мне записаться в Красный Крест.

— Красный Крест не нуждается в вас. Я хорошо знаю, что многие девушки из хороших семей работают в нем, но это не место для светских собраний.

— Я это знаю. Это очень серьезно. Помогите мне.

Действительно это выглядело серьезно. Его сердце сжалось. А если это способ удалиться от него? Сблизиться с Лораном?

— Почему, сердечко мое?

— Устройте для меня ванну.

Он повиновался и долго оставался в ванной комнате, глядя в зеркало и говоря себе: «Старина, подумай, что ты делаешь, ты рискуешь потерять ее, это все равно что самому набросить ей петлю на шею».

— Почему? — снова спросил он, входя в комнату.

— Я не знаю точно, что-то толкает меня так поступить.

— Поразмыслите. Это не то решение, которое принимается сгоряча.

— Я это делаю не сгоряча, даже если не знаю причину… Я охотно признаю, что вы сто раз правы, ваши доводы неотразимы… но… я не хочу больше видеть моих сестер, моих теток…

— Не забывайте, что Лоран доверил вам Шарля.

— Это единственная причина, которая могла бы удержать меня. Но я думаю, что Франсуаза займется им гораздо лучше меня.

— Но ведь он любит вас!

— Я знаю… Не говорите этого!.. Я хочу уехать. Мне здесь тесно… У меня ни с кем ничего общего…

— Даже со мной?

— С вами это… как бы сказать?., что-то чудесное, пока я в ваших объятиях. Потом… как если бы все, чего я боюсь, обрушилось бы на меня и поглотило…

— Но, Леа, вы хорошо знаете, что это фантазии…

— Возможно, но это ничего не меняет… Я прошу вас, если вы меня любите, помогите мне.

Сколько горечи и решимости в ее просьбе! Он притянул ее к себе…

— Я сделаю то, что ты хочешь… если бы у тебя было немного терпения, немного доверия ко мне, я прогнал бы все эти призраки… Мне невыносимо тяжело видеть тебя в таком состоянии и не иметь возможности ничем помочь… Но если ты думаешь, что это лучший способ вновь обрести уверенность в себе, я помогу тебе.

— О, спасибо!.. Черт возьми, ванна!

На следующий день Франсуа сообщил ей по телефону, что он встретился с одним руководителем французского Красного Креста, ответственным за рассмотрение кандидатур, и что тот по его просьбе поручился за нее.

— Кто это такой?

— Именно он создал в Париже 24 августа прошлого года генеральную делегацию по репатриации военнопленных, депортированных и беженцев. Кроме того, он является генеральным президент-директором французского Красного Креста. Вы не можете иметь лучшей рекомендации.

— Передайте ему, что ему не придется сожалеть об этом и что я благодарю его.

— Вам назначена встреча завтра утром в 9 часов на улице Октав-Фейе, 21. Это в 16-м округе. Не забудьте взять все ваши документы. Вы будете приняты мадам де Пейеримоф. Она, кажется, любит точность.

— Спасибо, вы прелесть.

— Не благодарите меня. Я делаю это без удовольствия. Но я понял, что вы не отступитесь. Вы упрямы, как осел. Я уезжаю завтра в первом часу. Умоляю вас провести со мной вечер.

— Нелегко будет убедить моих тетушек.

— Не беспокойтесь, я займусь этим. Я заеду за вами в семь часов. Будьте красавицей.

Леа повесила трубку. Неясное беспокойство овладело ею, она меньше волновалась за Лорана. Страх охватил ее при мысли, что что-нибудь может случиться с Франсуа. Не зная ничего о Лоране со времени его отъезда, она успокаивала себя тем, что если бы он был ранен, — она отказывалась думать о худшем, — они были бы предупреждены первыми.

Цветы и шоколад оказали чудотворное действие на мадемуазель де Монплейне. Альбертина заметила только, что нежелательно, чтобы Леа, едва оправившись, возвращалась слишком поздно. Франсуа Тавернье обещал и похитил ее в роскошной машине, реквизированной у крупного торговца на черном рынке. Он повез Леа ужинать в маленький ресторан, недавно открывшийся на Монпарнасе. Место немного напоминало подпольный ресторан на улице Сен-Жак.

— Что стало с нашими друзьями Мартой и Марселем Андрие и их сыном Рене?

— После ареста Рене…

— Рене был арестован?..

— Да. Подвергнут пыткам и депортирован. Марта и Жанетта уехали в Лот вместе с малышом в начале прошлого лета. Марсель остался. Консьержка донесла на него как на коллабо, но пришедший квартальный комиссар, который у Марселя был одним из лучших клиентов, снял с него обвинения, заявив, что он участвовал в Сопротивлении.

— Это было неправдой?

— И да, и нет. Он помог и принял многих бойцов Сопротивления, но никогда не входил в его состав. Рене же был активным участником Сопротивления.

— Бедная Марта.

— Выпьем за ее здоровье, это было бы ей приятно.

Ужин был прекрасным и вернул Леа забытую веселость.

Тавернье снова восхищался ее жизнестойкостью.

Он сообщил ей, что открыл счет на ее имя в Товарищеском банке на бульваре Сен-Мишель. Она просто, без комментариев, поблагодарила его, подумав только: «Я смогу теперь купить себе новую пару обуви».

В этот вечер они занимались любовью неторопливо и с нежностью, что не было им свойственно. Казалось, они впитывали каждую частицу тела другого. Наслаждение нарастало в них естественно и непреодолимо, чтобы затопить почти горестной нежностью, наполнявшей глаза слезами. На короткий миг они задремали в объятиях друг друга. Она очнулась первой и напряженно всматривалась в этого мужчину, который покидал ее. Что-то говорило ей, что она долго не увидит его. Она жадно вглядывалась в это лицо, которое во сне обрело детские черты. Сколько ему лет? Она никогда его об этом не спрашивала. Как могла она знать о нем так мало, если они были знакомы уже несколько лег? Что побуждало ее не хотеть знать, кем он был на самом деле? Теперь ей хотелось бы знать все: его детство, юность. Есть ли у него братья и сестры? Кто его родители? Живы ли они еще? Почему он сражался в Испании? Какую роль играл? Хорошо ли он знал ее дядю Адриана? Каких женщин он любил? Чем он занимался до войны? И что будет делать, когда война закончится? Сколько вопросов, которые, вероятно, останутся без ответов, потому что он должен завтра уехать.

Как он прекрасен! Прекрасен?.. Да, эти выразительные черты, этот грубый подбородок, смягченный великолепным ртом с четко очерченными губами, эти густые брови, этот взгляд, иногда такой твердый и через мгновение нежный или иронический. Часто эта ирония ранила ее, даже если за нею угадывался страстный интерес ко всему тому, что касалось ее. Воспоминание об этих взглядах обожгло ее.

Ее пальцы ласкали широкие плечи, терялись в зарослях на груди, затем заскользили вдоль живота, где их остановила сильная рука.

— Я вас поймал, мое сердечко, вы воспользовались сном бедного человека.

Через полуприкрытые веки он наблюдал за ней с напряженностью, которая не имела ничего общего с шутливым тоном его слов. Смущенная этим взглядом, она попыталась освободить свою руку.

— Продолжай, я люблю, когда ты так наклоняешься надо мной.

Не обидевшись, она продолжила свое движение к набухающему члену. Ее руки ласкали его до тех пор, пока он не поднялся между ее пальцами. Леа обхватила ногами тело своего любовника и медленно впустила его в себя.

Она отдавалась ему, то замедляя, то ускоряя свои движения, наблюдая по лицу Франсуа за его ощущениями.

— Я твоя любовница, — сказала она ему с вызовом.

Соединенные трепещущей плотью, они не сводили друг с друга глаз, не заботясь о взаимном впечатлении, не страшась самых нескромных проявлений, когда страсть искажает черты любимого лица. Неодолимое наслаждение выгнуло тело Леа, поддерживаемое вытянутыми руками Франсуа, который в этом положении пытался запечатлеть каждую черточку ее лица. Сколько времени они оставались в таком как бы невесомом состоянии? Вскрикнув, она упала на него и стиснула в объятиях.