Смертная казнь была вотирована единогласно. После долгих споров на казнь были также осуждены его жена и друг.

После полудня Гран-Клеман сел в машину вместе с Лансло и двумя сопротивленцами. Его жена и телохранитель заняли места в другой машине вместе с Аристидом и двумя охранниками. На плотине их остановила полиция. Лансло вышел из машины, крикнув «Хайль Гитлер!» Думая, что имеют дело с гестапо, полицейские пропустили обе машины. Гран-Клеман даже не шевельнулся. Машины остановились в лесу около Мюре. Там Аристид зачитал осужденным приговор.

Все было кончено очень быстро. Деде ле Баск завел Гран-Клемана в овчарню и там застрелил. Лансло казнил Марка Дюлюге, Аристид — жену Гран-Клемана.

Люди Жоржа закопали тела в лесу.

Аристид послал отчет полковнику Букмастеру, сообщая, что справедливость восстановлена.

Закрыв глаза и вытянувшись на пляжном одеяле, Леа, несмотря на жесткие камни берега Сены, позволила себе предаться воспоминаниям о шуме волн, набегающих на песок отмелей Бискароссы, о криках ласточек и детей. Лучи солнца приятно ласкали ее тело. Она блаженно потянулась с ощущением чего-то нереального, и чувство своей вины растворилось в удовольствии, охватившем ее, несмотря на ужас этих последних дней. Что-то нашептывало ей, что об этом лучше не думать, считать, будто этого никогда не было или было кошмаром, от видения которого нужно постараться освободиться.

Леа приоткрыла глаза. Ласточка пересекла поле ее зрения. Смеялся ребенок, хлопая в ладоши. Рыболовы с удочками неподвижно сидели, уставившись на красные, желтые или белые поплавки. Тихо журчала вода. Художник смешивал краски. Проплыла лодка с девушками в светлых платьях, неподалеку аккордеонист наигрывал модный мотив. Все было гармонично и спокойно. Леа перевернулась на живот и взяла книгу, которую ей горячо рекомендовала Лаура.

«Теперь танцевали все, кроме нее и пожилых дам. Все забавлялись, кроме нее. Она увидела Ретта Батлера. Прежде чем она успела изменить выражение своего лица, он ее заметил, поджал губы и поднял брови. Презрительно выдвинув подбородок, Скарлетт отвернулась и вдруг услышала свое имя… свое имя, произнесенное с чарльстонским акцентом, который нельзя было не узнать, ее имя, покрывшее шум голосов.

— Мадам Шарль Гамильтон… сто пятьдесят долларов… золотом!

После двойного упоминания имени и суммы внезапное молчание воцарилось среди присутствующих. Скарлетт была так поражена, что не могла двинуться. Опустив подбородок на ладони, с глазами, расширившимися от удивления, она осталась сидеть на своем табурете. Все обернулись, чтобы рассмотреть ее. Она видела, как доктор наклонился и сказал что-то тихо на ухо Ретту Батлеру. Вероятно, он сказал ему, что она в трауре и ей невозможно показываться среди танцующих. Она увидела, что Ретт небрежно пожал плечами.

— Еще одна из наших красоток, не так ли? — спросил доктор довольно громко.

— Нет, — ответил Ретт звучным голосом, продолжая обводить толпу непринужденньш взглядом, — мадам Гамильтон.

— Я говорю вам, что это невозможно, — настаивал доктор, — мадам Гамильтон не захочет…

Скарлетт услышала голос, который сначала не узнала… свой собственный голос.

— Нет, я хочу!»

Какая она невыносимая, эта Скарлетт! Но Ретт Батлер! Какой мужчина!

— Тебе нравится? — спросила Франсуаза.

— Гм…

— Не отвлекай ее, ты разве не видишь, что она не танцует с красавцем Реттом, — сказала Лаура очень серьезно. — Ты дашь мне «Силуэты»?

— Погоди, я досмотрю детские фасоны. Как бы мне хотелось иметь маленькую девочку, чтобы наряжать ее в красивые платьица!

— Ты стала очень легкомысленной, с тех пор как поселилась в Париже и начала посещать модных кутюрье. Ты сильно изменилась — Франсуаза из Монтийяка! Ты больше совсем не похожа на маленькую и дисциплинированную медсестру из Лангона.

— Не очень-то мило с твоей стороны упрекать меня за фривольность. Что я, по-твоему, должна делать? Запереться в своей квартире, опустить шторы и ждать конца войны? Или мне отправиться в Германию, как делают некоторые женщины в моем положении? К кому бы я там явилась? К отцу Отто? Он меня прогонит! Да и жив ли он? А Отто, где он? Может быть, он мертв или тяжело ранен.

— Прости меня, я не хотела причинять тебе боль. Посмотри, как Шарль хорошо играет с маленьким Пьером. Можно подумать, что они братья.

— Да, они очень милы. Вот, возьми «Силуэты».

Франсуаза поднялась, одернула свой купальник из голубой шерсти и подошла к коляске, в которой сидел ее малыш.

— Ты прочла статью Люсьена Франсуа? — спросила она.

— «Против плавок, за настоящее белье»? Обхохочешься.

Послушай это:

«Строгие судьи нахмурят брови при мысли, что можно в нынешних условиях заниматься этим предметом, столь легкомысленным и, более того, с привкусом распутства — женским нижним бельем. Можно было бы попытаться понять их. Серьезно поразмыслив, понимаешь, что мода на плавки и бюстгальтеры пришла из-за границы и обрекла на безработицу тысячи работниц кружевных фабрик и тонкого белья, исконно наших производств…»

«Исконно»!.. Ты представляешь! Я уверена, он думал, что французские солдаты проиграли войну, потому что их жены носили английские или американские плавки. Слушай конец:

«Не бывает сильных народов без женственных женщин. Стран с истинно мужественными мужчинами. Но когда оба пола начинают взаимно влиять друг на друга, начинается смешение расы. Гермафродиты в плавках были товарищами одетых людей в дутых куртках. Нет нужды опасаться, чтобы в каком-нибудь семействе настоящая хозяйка в колготках носила бы штаны!..»

— Ты не находишь диким, что пишут о штанишках в то время, когда у нас нет электричества, газа, метро сегодня работает с тринадцати часов, не работает до того же часа. Понедельник, когда Эстелла сегодня с семи утра стоит в очереди в магазин в слабой надежде купить маленькую порцию гороха «Проспер», что мы три дня едим соленую макрель, а бомбежки уносят тысячи жизней?.. Невероятно! Что за время? А твое мнение, Леа?

Леа, прервавшая чтение, чтобы послушать сестру, пожала плечами.

— Не более невероятно, чем быть здесь, лежать в купальнике на берегу Сены и отправиться сейчас в «Мулен Руж» слушать Эдит Пиаф, тогда как идут бои в Нормандии, Бретани, России или в Тихом океане. Невероятно, что мы все трое живы… Я проголодалась. Франсуаза, ты не передашь мне сандвич?

— Если они увидят, как мы едим сандвичи из настоящего хлеба с настоящими сосисками, это вызовет бунт. Тебе так не кажется, Лаура?

— Им надо только уметь вертеться, как я. Не надо думать, что легко найти хлеб и колбасу в Париже 5 августа 1944 года.

— Да, я готова тебе поверить, — сказала Леа, яростно откусывая сандвич, протянутый ей Франсуазой. — С твоим даром устраивать дела тебе надо было бы заняться делом Монти…

Она сильно побледнела и запнулась на этом имени, которое когда-то поклялась не произносить больше. Лаура поняла это и положила руку сестре на плечо.

— Ты увидишь, мы отстроим Монтийяк…

— Никогда!.. Никогда!.. Ты не видела его таким, как я!.. Ты не видела тетку Бернадетту, объятую пламенем… Они не причинила зла никому… А Руфь?..

— Замолчи! Тебе плохо от этого. Ни к чему возвращаться ко всем этим ужасам. Забудь о них.

— Забыть?! Тебе легко говорить! Что ты знаешь о войне?.. Только мелкие спекуляции на черном рынке…

— Перестаньте спорить, все смотрят на вас… Пойдемте отсюда, — промолвила Франсуаза, собирая свои вещи.

— Идите, если вам хочется, а я останусь еще ненадолго. Возьмите Шарля с собой.

— Леа, я хочу остаться с тобой.

— Нет, мой милый, будь добр, пойди с ними, мне нужно побыть одной.