Сначала Странноприимный дом, а скорее дворец, строил архитектор Е. С. Назаров, коему помогали крепостные зодчие П. И. Аргунов, А. Ф. Миронов и Г. Е. Дикушин. Сооружение задумано было грандиозное и грациозное: главный фасад, распахнутый дугообразными крыльями, которые соединялись встроенной сзади домовой церковью с куполом, венчавшим и все сооружение в целом. Граф с молодой супругой уехал в Петербург и строительство дома препоручил заботам давнишнего друга семьи, известного историка и знатока российской древности А. Ф. Малиновского.
Странноприимный дом воздвигался споро, заботливо. Шереметев денег не жалел и велел покупать только самые лучшие материалы и нанимать лучших мастеров. Графиня Прасковья Ивановна отчего-то просила мужа строить быстрее. Он о ней написал: «Щедрая рука ея простиралась всегда к бедности и нищете…» Значит, и правда, любовь к одному человеку неизменно сопутствует любви и ко многим другим? Пусть это и другая любовь.
А потом в жизни Николая Петровича все разом обрушилось. Через три недели после рождения сына Прасковья Ивановна умирает. Граф вне себя, в отчаянии… Только теперь он признается императору Александру I в тайном браке и рождении сына. Император признает брак законным и сына их любви признает. Да только ее нет теперь…
Граф в доказательство верности обещания, данного Прасковье Ивановне, сосредоточивается на строительстве Странноприимного дома. Еще и потому, что решает для себя увековечить в том доме имя Ее. Он ищет такого архитектора, который проникся бы этим замыслом и создал не дом уже, не дворец даже, а памятник. Такого человека Шереметев быстро находит: это его друг, известный во всей Европе Джакомо Кваренги. Именно он воздвигает сооружение таким, каким мы его видим теперь, — с двойным рядом колонн, выгнутым в середине фасада вокруг ротонды, — единственное сооружение такого рода в России. Портики, пристроенные в средних частях крыльев, тоже украшаются колоннадой, еще ряд продуманных архитектурных деталей — и дом становится произведением искусства, украшением древней русской столицы. Слава о нем по всей России пошла. И конечно же, не только потому, что здесь творилось добро: приютом для неимущих, больных, увечных стал Странноприимный дом, как и задумывалось.
Здесь различий в сословии, происхождении не знали. В 1812 году в доме рядом с ранеными русскими героями лежали раненные в бою французы, итальянцы, испанцы, сражавшиеся под знаменами Наполеона. Да и сам знаменитый Ларрей, личный хирург французского императора, его посетил, а через три года Александр I с королем Пруссии Фридрихом-Вильгельмом посещают дом — уже как лучшее благотворительное учреждение России. Узнай об этом Николай Петрович, он бы непременно возрадовался…
Странное дело: и потом, спустя столетие, и даже позже еще дом сохранял свое предназначение, устояв в разразившихся грозах, сметавших все. Странноприимный дом, как таковой, просуществовал до советского времени, пока из него не сделали станцию «Скорой помощи», а в 1923 году — Институт скорой помощи — институт имени Н. В. Склифосовского. Мы, мальчишки хулиганистого послевоенного времени, отчего-то обходили его стороной. Может, потому, что слава такая о нем ходила, что это самый последний дом в жизни людей: кто попал сюда — все, «кранты», как мы тогда говорили, отсюда лишь в белых тапочках. И не на стадион, уж конечно.
А меж тем в доме том творил чудеса великий хирург Сергей Сергеевич Юдин, тогдашний директор института. Это ведь он задумал создать в доме Музей истории медицины и сделал для этого многое. К примеру, получив Сталинскую премию, накупил экспонатов всяких, портреты великих русских медиков заказал. Роспись купола домовой церкви Живоначальной Троицы кисти Доменико Скотти, в советское время закрашенную рукой бестрепетной, Сергей Сергеевич, взобравшись по высоченным лесам, сам отмывал… Только не так-то долго: донос, тюрьма, допросы с пристрастием, которые вел сам народный комиссар НКВД Абакумов… Но это история.
С трепетным чувством ходишь по этому дому. Здесь стены дышат эпохой великой семьи Шереметевых. А в церкви стены, покрытые искусственным мрамором, по-прежнему теплые — чудо какое-то! Секрет такого мрамора нынче утрачен. А изумительные зеленые колонны из целикового мрамора стоят, не задетые временем, будто только-только из камня их вырезали…
Старинные фолианты, аптекарская посуда, вещи из «Царевой аптеки» — первого русского медицинского учреждения, основанного еще в XVI веке в Кремле, — все эти сокровища предназначены для трех огромных залов музея.
Прекрасен и неповторим Странноприимный дом. Памятник любви к Человеку.
Выпил рюмку, выпил две…
Милая гражданочка! И вы, приятель! Будьте любезны, поставьте ненадолго вашу рюмку на стол. Давайте немного поговорим о том изящном предмете, что вы только что держали двумя перстами. Что же это такое в конце концов — рюмка? Читаем у Владимира Ивановича Даля: «Рюмка — застольный, стеклянный сосудец на ножке для водки или вина». Замечательно точно, но не исчерпывающе. Сколько ее разновидностей каждый из нас повидал. Рюмка переменчива, как хамелеон в минуту опасности. Вот бокал, вот фужер, вот стопа (стопка, стопарь), мерзавчик, лафитник… И это — не все, поди…
Ну а что же такое «рюмочная», никому втолковывать не надо. Чудодейственное пристанище вольных и невольных поклонников рюмки, далеко не все из которых пропащие пьяницы.
Первые современные рюмочные появились в Москве в середине пятидесятых годов — внезапно, как яства на скатерти-самобранке. Мы, будучи студентами, заглядывали в них, не веря противоречивым слухам об их появлении. Слыханное ли дело: мужички, распивавшие портвешок в подъездах, как революционеры, собравшиеся на сход в подполье, или под раскрашенным грибком на детской площадке, теперь могли зайти в приличествующее случаю заведение, опрокинуть рюмашку и интеллигентно закусить бутербродом. Такое в то время не снилось даже. Идея открыть в Москве рюмочные была не просто хорошей — она была фантастической! Создав сеть рюмочных, партия и правительство проявили недюжинную заботу о здоровье народа и его культурном досуге. Неудобство было только одно: выпить после одной рюмки хотелось еще, а приданными бутербродами уже сыт по горло. В общем, получалось так: стоят мужички, рюмку за рюмкой заглатывают, а из бутербродов Пизанскую башню складывают.
Так что, можно считать, рюмочная того времени в известном смысле была сродни вытрезвителю. И там, и там над человеком в конечном счете творили насилие. В вытрезвителе вас насильно «вытрезвляли», делая трезво-печальным как давленый соленый огурец, а в рюмочной против вашей воли обязательно совали бутерброд на закуску.
Впрочем, так было в самых первых московских рюмочных послевоенного времени. Теперь-то вам нальют и рюмку и две, сколько пожелаете, и навязывать закуски не станут.
Однажды попалась мне на глаза старинная гравюрка: Москва конца прошлого века. По Мясницкой неторопливо движется конка, стоят лоточники, чем-то торгуют. В первом этаже углового округлого дома вывеска: банк. А в трех шагах от него — что бы вы думали? Рюмочная! И развеселые мужички оттуда вываливаются…
Сейчас рюмочную в ее классическом виде в Москве трудно найти. Видимо, не оправдали они себя. Теперь в любой забегаловке вам рюмку нальют. И все же остались в наше бешеное время кое-где в столице и «первобытные» рюмочные. Затесались среди прочих богатых заведений, еле дышат. И такое впечатление, что на ладан дышат и вот-вот их прикроют или перевоплотят в какое-нибудь новомодное заведение…
Ходил я, ходил по нашему городу, где чаще французское бистро встретишь, чем наш трактир доморощенный, и с превеликим трудом отыскал несколько рюмочных. В справочниках и не надейтесь их отыскать: попрятались, как первые типографии «Искры». Одна из них отыскалась на задворках Савеловского вокзала, другая — на Васильевской, неподалеку от Белорусского вокзала, бесследно сгинула. Даже и дом, где она размещалась совсем недавно, в прах обратился. А вот и подлинное открытие: старая рюмочная на Большой Никитской улице — все столичные катаклизмы перенесла.
