Выжило и другое некогда знаменитое в Москве местечко — шашлычная на Ленинградском проспекте. Испокон века, во все времена, с самого момента ее появления мы называли ее «Антисоветской». Даже и тогда называли, когда за такое, сказанное вслух можно было поплатиться свободой. Никаких антисоветских речей мы там никогда не вели, конечно, а название прилепилось из-за того, что как раз напротив располагается гостиница «Советская». Так и пошло-поехало.

Долгое время — несколько лет накануне московской Олимпиады — в «Антисоветской» шел капитальный ремонт, а когда она открылась, ее было не узнать: изысканный интерьер по тем временам! Стены обиты штофом, в деревянных колоннах появились цветные, умело подсвеченные витражи по средневековым мотивам. Пришло новое поколение официантов — вышколенные профессионалы вместо хамоватых свойских парней. И кормить стали лучше, чем прежде. Но цены, конечно, выросли.

Когда-то, еще в XIX веке, Александр Дюма-старший посетил Кавказ. Хлебосольные хозяева встречали мэтра с истинным кавказским гостеприимством. Здесь он впервые попробовал настоящий шашлык. Вкус сочного бараньего мяса, при нем приготовленного, Дюма полюбил и запомнил навсегда. И в книге своей о путешествии по России воспел даже.

Днем с огнем не найти сейчас в Москве настоящего шашлыка. Но можно не искать, а поступить по-другому: взять томик Дюма о его русском путешествии по России, найти нужное место — и, быть может, тогда повеет на вас ароматом древнего, как сам мир, блюда…

Он окружен своей дубравой

Нет, не могла, да и не хотела, конечно же, сдерживать свою радость императрица Екатерина И, когда теплой осенью 1787 года восьмерка белых лошадей поднесла ее карету к этому замку-дворцу. По откинутым ступенькам она сошла на землю и на мгновение остановилась: дворец поразил ее своей красотой. Алый фасад почти сплошь покрыт ослепительно белыми всплесками, словно разлетевшимися брызгами морской пены. Казалось, дворец парил в воздухе. Молодец, Казаков! Сделал все, как желала она, хотя и сама-то, по правде сказать, толком не знала, чего хотела. Чего-то яркого, праздничного, что стало бы вечным памятником славной победе над турками. А он угадал. Нет, не угадал: рассчитал, вырастил во взлете своей фантазии.

Чтобы понять, почему дворец этот стал именно таким, надобно глянуть на предыдущую страницу истории. Семилетняя русско-турецкая война (1768–1774), хотя и склонялась от битвы к битве к победе российской армии под знаменами блистательного Румянцева-Задунайского, все же измотала Россию и почти опустошила казну. Но именно в такое время, когда по всей Европе распространились слухи о том, Екатерина — и мудро ведь! — решает строить Большой Кремлевский дворец, проект которого Баженов ей уже давно показал: пусть думают, что не иссякли силы России. И потому же после победы, которую из деликатности называли миром — Кучук-Кайнарджийским миром, повелела устроить праздник в Москве, на Ходынском поле.

Праздник получился феерический! В овраги на Ходынке напустили воды, а берегам придали очертания Черного моря, где русские эскадры крушили турок. На кораблях же, построенных в натуральную величину, устроили места для гостей, коих наприглашали более ста тысяч — посольские дворы, именитые российские граждане. Но и вся Москва сбежалась сюда, все лавки позакрывались, поскольку лучшие из товаров сюда привезли, в сказочные павильоны, построенные по проектам Баженова и доведенные до невиданной красоты рукой Казакова. Все неприступные, однако же падшие турецкие крепости были тут построены, и перед народом представлялось их взятие. Иноземные гости, повидавшие всякое, и соотечественники наши, зрелищами отнюдь не избалованные, потрясены были тем, что на Ходынке в 1775 году творилось.

Вот тогда императрица призвала к себе Матвея Федоровича Казакова, ученика и близкого друга Баженова, и повелела ему напротив Ходынки поставить Подъездной дворец, где бы по пути из Петербурга в Москву можно было передохнуть и после долгой дороги в порядок себя привести. И чтобы этот дворец послужил памятником той войне и миру тому. А еще соизволила пожелать, чтобы был дворец в духе праздничных сооружений Ходынки.

С чувством радостного возбуждения взялся Казаков за работу. Наверное, предвидел, чувствовал: складывается лучшее из того, что он когда-либо строил. Сказочно быстро, словно бы по мановению жезла волшебника, возник на бумаге проект, и столь же быстро вырос волшебный дворец на пустой земле, принадлежащей московскому Высоко-Петровскому монастырю. Потому и стал дворец называться Петровским. И вот уже Пушкин, восхищенный казаковским творением, пишет: «Он окружен своей дубравой, Петровский замок…» Все русские цари, исключая разве Николая I, приезжая традиционно короноваться в Москву, останавливались и жили несколько дней в этом дворце.

Не знаю, как вернее сказать, но история Петровского замка, вероятно, все же дополнилась в озаренные пламенем пожаров дни 1812 года. В начале сентября, когда пожар из Замоскворечья, подхваченный неистовым ветром, достиг Кремля, где отсиживался Наполеон, еще не потерявший надежды заполучить ключи от Москвы, Тверская уже горела. Предполагается, что по берегу Москвы-реки бежал император именно сюда, в Петровский дворец. Известны и покои, что занял он, — на царской, мужской стороне, отделенной от царицынской половины великолепнейшим Розовым, или, как его еще называют, — Красным, аванзалом. И снова вспомним «Евгения Онегина»: «Отселе, в думы погружен, глядел на грозный пламень он…»

Давно уже, с 1923 года, во дворец тихо и незаметно залетели сталинские соколы, а поточнее — Военно-воздушная академия имени Н. Е. Жуковского, основоположника современной аэродинамики.

Вхожу в круглый зал, и от изысканного великолепия дух захватывает. Просторный, наполненный воздухом зал шестнадцати метров в диаметре и такой же высоты, заботливо и бережно ухоженный, выглядит так, будто его только-только отстроили. Роскошная лепнина по стенам и вогнутой поверхности купола, сложный рисунок ее завораживает, заставляя неотрывно ее разглядывать. Но в куполе лепнины нет — это роспись такая. Различить невозможно. Когда-то, перед коронацией, Николай I заехал во дворец, но увидев дворец в разрушении — подтекала кровля, лепнина обрушилась, ведь целых двенадцать лет после 1812 года дворец бесхозным стоял, — не остановился здесь, единственный из всех русских царей после Екатерины. Однако хорошо, что все своими глазами увидел: выдал денег на реставрацию и восстановление всего, что при французах разрушилось. Пятнадцать лет первая в жизни этого дворца реставрация длилась.

А в Розовом зале по стенам барельефы всех русских князей дотатарского времени — от Рюрика, Олега и Игоря. Над дверями же — барельеф князя Владимира, Крестителя Всея Руси. Тут же, от покоев царицынских уходит вниз загадка-лестница, круто изогнутая, приглушенно-зеленого цвета с золотом, все шорохи скрадывающая, будто бы на тайное свидание призывающая… Да только какая уж тайна теперь. Если только военная: молодые офицеры, красавцы подтянутые, на каждом шагу. Ну да, Екатерина Великая молодых офицеров любила, вниманием не обижала и всенепременно потом за выказанную любовь к императрице вознаграждала.

А вот через эти двустворчатые двери Николай II выходил к белому коню с серебряными подковами и верхами спускался по Тверской к Успенскому собору Кремля, где на него возложили корону, от которой пришлось потом ему отказаться, но которая все же ему стоила жизни…