Дорогая моя каланча…

Народ обмирал, когда ворота пожарной части распахивались; как будто занавес в театре отдергивался, и на улицу, словно на свободу из заточения, вылетали длинные дроги, запряженные четверкой ломовых битюгов, а за ними — бешеные тройки с паровыми машинами и еще дроги в тройке, на которых с напускной невозмутимостью сидели в ряд усатые бравые черти в сияющих касках. А впереди-то! Мчится впереди вестовой в медной каске, с медной трубой в одной руке и пылающим факелом в другой! Сторонись, народ: в дым и пламень летят пожарные!

Знаменитейшая и одна из первых в Москве пожарных частей появилась в 1823 году, и создал ее граф Ф. В. Ростопчин. Называлась она Тверской и помещалась как раз напротив дома генерал-губернатора, там сейчас памятник Юрию Долгорукому, а точнее — за его спиной, где маленький скверик. Сто лет простояла первая в Москве каланча в самом центре древнего города, и он хорошо с этого места просматривался.

Сигнализация была отменно налажена, судя по тому, какой из трех степеней случался пожар — скрытый, слабый или сильный, на каланче поднимался сигнал: днем шары с крестами, а ночью фонари. И не для кого-нибудь сообщение вешалось, а для простых обывателей.

Ни следа не осталось от того оплота пожарного дела — время все стерло, засыпало, а для верности и асфальтовой шкурой покрыло. Другое время пришло и люди — другие. Но осталась в Сокольниках самая старая, да и самая красивая каланча в Москве, больше 110 лет стоит незыблемо, подобно сторожевой башне неприступного замка, и все перипетии, пертурбации времени ей нипочем! Ломали в Сокольниках деревянные, хотя и вполне приличные дома, строили новые, а она стоит, невозмутимо обозревая все у ее подножия происходящее.

Помню, мы, мальчишки, удивлялись, глядя на дежурного, расхаживавшего под шляпой наверху каланчи: что у них, телефона нет, что ли? Телефон был, конечно, еще в 1913 году поставили, а глаз надежнее. Пока люди поймут что к чему, пока сообразят позвонить — а тут уж знают. Вплоть до 1978 года на этой каланче велись круглосуточные визуальные бдения — высокая башня, 42 метра, да еще на холме расположена, на расстояние до семи километров Москва с нее просматривалась: Лефортово, Богородское, Измайлово, Красные Ворота, Ростокино отсюда как на ладони были видны.

Постучался, преодолев неожиданную робость, вошел. Широкая лестница, вся обитая солдатскими сапогами, обшарпанные стены — эх, думаю, обихода за старушкой нет никакого… А поторопился, подумав об этом.

Был у меня, конечно, соблазн: залезть на самый верх каланчи, отговорили: винтовая лестница в полной разрухе, пыль на ней едва ли не вековая осела и чернота в ходе, как во чреве лежащего на дне мутной реки крокодила. А два шестиметровых стальных шеста до блеска отполированы руками и животами пожарных. Прежде тут стояли деревянные шесты, по которым усатые лихачи спускались к уже запряженным дрогам. За столетие с лишним мальчишеский способ не устарел, и нынешние бравые ребята в совершенстве им пользуются всякий раз, как едут на вызов.

Еще в начале века в районе Сокольников до девяноста пожаров в год случалось, теперь — в десять раз меньше, но на спокойную жизнь тут рассчитывать не приходится.

В середине XIX века полицмейстер Москвы, старый кавалерист Огарев, как пишет Гиляровский, страстный любитель балета и пожарного дела, ввел определенность в лошадиных мастях для каждой пожарной части. Тверские, к примеру, были желто-пегими битюгами, а Яузские — потом Сокольнические — чисто вороными. И очень гордились тогда пожарные своей особенной мастью.

Теперь масть у всех едина: красные драконы вылетают в огонь. Вот и в Сокольниках сверкающие лаком красавцы: три машины, готовые в любое мгновение выехать, да две в резерве. Одна — машина света и связи уникальна, таких немного в столице.

Уже уходил, как что-то заставило меня обернуться. Все-таки чертовски красива эта каланча! И бдит, не дремлет старушка.

Аромат шашлыка влечет издалека

Доподлинно известно, когда шашлыки в Москве появились: в семидесятых годах XIX века, у некоего Автандилова, содержавшего кавказский погребок с кахетинскими винами. Когда он переехал на Мясницкую — в просторный винный магазин, шашлыки исчезли надолго. И лишь лет через двадцать в Черкасском переулке некто Сулханов, тоже из кавказских краев, прямо у себя дома открыл исключительно для своих, приезжих людей столовку с кавказской кухней — тайную, без разрешений на то. Но слава пошла по Москве, и москвичи с удовольствием стали туда заходить. В конце концов прикрыли незаконнорожденное заведение, и вновь шашлычное дело заглохло в Москве. Это только потом повсеместная мода на шашлыки возродилась.

Для начала определим статус шашлыка. Такую формальность необходимо соблюсти, дабы избежать разногласий. Так вот, подлинным шашлыком можно считать только тот, что приготовлен из баранины. И никакой другой. Все остальное, пусть даже и очень вкусное, но приготовленное из свинины, говядины, из разнообразной птицы и прочего, — только нечто похожее на шашлык. Точно так же, как «шампанским» может называться только вино, изготовленное в провинции Шампань по методу «шампенуаз». А все остальное «шампанское» — на самом деле вино, более или менее похожее на шампанское.

После этого небольшого, но принципиального уточнения перехожу к другому важному наблюдению, сделанному на улицах нашей столицы в поисках подлинного шашлыка.

С настоящим шашлыком в Москве проблемы. Потому что бараны, как и бананы, в Подмосковье «не вызревают». Правда, бананами Москва совершенно завалена, несмотря на неблагоприятные для этого фрукта климатические условия. Ошеломительно и показательно, что почти все бананы нам поставляет… Финляндия. Где, как известно, бананы так же, как и у нас, не вызревают.

Долго ходил я в своем ностальгическом путешествии по старой Москве, в поисках дорогих, но утраченных во времени мест. В шестидесятых годах шашлычных в нашем городе было множество. И все одинаково недорогие, доступные, хотя и чистотой не все и не всегда блистали, и в очереди постоять приходилось. Но если уж прорвался — так и дорвался!

А теперь нет тех милых, дорогих сердцу местечек. Знаменитая на всю Москву шашлычная «Эльбрус» на Пушкинской площади, где ныне скверик с фонтаном. Ни духа «Эльбруса» и ни следа… А было такое желанное место. Всегда многолюдно и шумно, проворные старушки официантки, непонятным образом успевающие повсюду. Стены, исписанные студенческими автографами, источали дымный и сочный шашлычный дух… Шашлыки здесь были неплохи, недороги, потому студенты и колготились тут начиная где-то с обеда. А уж студенты Литвуза, обосновавшегося в соседнем здании, постоянно сюда набеги делали. Только и осталось воспоминание, теплое, отдающее дымком шашлыка. Видел я, как чугунным шаром, прикованным цепью к стреле автокрана, бомбили стены «Эльбруса», и что-то горькое угнездилось в душе…

А вот соплеменник «Эльбруса» — «Казбек», что на Пресненском валу, пережил застойно-застольные времена. Наверное, потому и возомнил бог знает что о себе и поднял голову выше Эвереста, превратившись из доступного заведения в архидорогую шашлычную.

Но и зажившийся «Казбек» долго не протянул — закрыли. Теперь здесь дорогой ресторан. Только на выгоревшей с торца стене можно прочесть название некогда популярного у москвичей заведения.