Когда юный граф проснулся, то перед ним появился мажордом.

— Доброе утро, ваша светлость.

— Спасибо, Мирамист. Есть какие — то новости?

— Нет, ваша светлость, особых новостей нет. Есть, правда, посетитель до его светлости виконта. Я приказал усилить вашу охрану.

— Почему?

— Это очень опасный человек. Убийца.

— Говори.

— Он убил дворянина, был приговорен к повешению, но по распоряжению его светлости виконта, милорд Равсан его освободил.

— И этот человек здесь?

— Да, ваша светлость.

— Пригласи его сюда.

— Но, ваша светлость, это опасный человек. Убийца.

— Я сказал.

— Слушаюсь, ваша светлость. Я прикажу его обыскать и позову в ваши покои стражников.

— Нет! Обыскивать не надо. Мы будем наедине.

— Как? Но…

— Я сказал!..

Когда в покои Дара ввели Ловкача и по приказу графа солдаты личной сотни с тяжелым сердцем, выполняя распоряжение Дарберна, оставили их наедине, оба старых знакомых молча смотрели друг на друга.

— Ну, здравствуй, Ловкач.

— Здравствуйте, ваша светлость, — настороженно ответил Ловкач.

— Значит, все остальные погибли?

— Наверное, ведь от храмовников не уйти.

— Ты же ушел.

— Повезло, к тому же я был не в жертвенной колонне.

— Ты с чем — то пришел?

— Я к Саш…, то есть милорду виконту.

— Говори.

— Но я к нему.

— Он мой брат. Побратим. Я могу его разбудить, но он лег на рассвете. Сашка и так не высыпается.

— Я нашел коня.

— Вороного?

— Да. Он здесь.

— Откуда он?

— У хозяина постоялого двора «Лысый медведь». Думаю, это тот самый, кого вы ищите.

— Почему так думаешь?

— Конь пасся на лугу, его охранял человек хозяина двора. С арбалетом. Без тайного слова не подпускал. Я подошел, сказал, что от милорда из Ларска и дело срочное, снова нужен конь, а слово скажу на ухо.

— Откуда ты узнал про тайное слово?

— Ниоткуда. В последний момент понял, что нужно так ответить, а то получил бы болт в грудь.

— Конь здесь, а тайного слова ты не знал. И как получилось?

— Я же Ловкач. Зарезал его, коня взял.

— Ты, гляжу, стал заправским убийцей. Когда — нибудь дождешься петли… Ладно, не хмурься. Коня предъявят барону Ангольцу, может и опознают. А ты пока подожди… Эй, Мирамист!

— Да, ваша светлость, — на пороге появился мажордом.

— Разыщи барона Ангольца. Да, и еще пригласи баронета Равсана.

— Слушаюсь, ваша светлость.

— Все — таки решил отомстить? Наверное, правильно. Я, наверное, тоже.

— Что тоже?

— Отомстил бы за всё.

— За всё? Ты имеешь в виду, что меня били, издевались?

— Да.

— Раньше… Нет, раньше, наверное, отомстил бы. Но как — то мы с Сашкой вспомнили о тебе. Ты ведь его тогда сильно избил. И ограбил. А он на тебя зла не затаил. Поэтому и у меня нет зла. А Равсана я вызвал, чтобы он арестовал того трактирщика. Если окажется невиновным, отпустим.

— А я — то думал, что по мою душу этот Равсан.

— Так, значит, ты считал, что я тебя казню?

— Считал.

— Сашка мне сказал, что ты долги отдаешь. Вот ему сейчас отдал. Так?

— Так.

— Что будешь делать после?

— Не знаю. Уйду. Только не в Лоэрн. Решу куда.

— А мне долг не хочешь отдать?

— Какой?

— Ты же сам сказал, что думал, что я велю тебя казнить.

— Понял. И что ты…, простите, что ваша светлость хочет?

— Если тебе без разницы, где сейчас жить, останься на какое — то время в Ларске.

— А зачем, если не секрет?

— Не секрет. Сашке сейчас трудно. Все эти нападения, предатели… А тебя не зря прозвали Ловкачом. Денег дам. На жизнь хватит. Вдруг придет время, что снова нужна будет твоя помощь?

— Хорошо.

— Тогда на несколько месяцев я рассчитываю. Только давай больше без убийств. Вот тогда точно попадешь к Равсану…

Когда Сашка после почти бессонной ночи, наконец, проснулся, его ждали новости. Барон Ангольц опознал в коне, пригнанном Ловкачом, коня, на котором в замок Шелвака прибыл фальшивый гонец из Ларска. Стража, посланная баронетом Равсаном, хозяина постоялого двора не застала. Тот рано утром уехал в Ларск и больше не появлялся. Арестованные слуги ничего не знали. Какие — то дела хозяин, по их словам, делал через доверенного человека, но того нашли на соседнем поле убитым.

Послали проверить подозрительные дома, которые подпадали под район тайного выхода в город из подземелья. В том районе жили в основном гендованцы. Было еще трое иностранцев. Один из них, некий Минрал, выходец из Крайтона, исчез в тоже утро, что и Гридас, хозяин постоялого двора. Допросив его слуг, узнали, что какой — то человек настойчиво домогался до их хозяина, даже разбудив его. А потом господин Минрал срочно собрался и куда — то выехал. А еще они сообщили, что к их господину часто заглядывал человек, адрес которого они хорошо знают. Их хозяин частенько приглашал его к себе. По указанному адресу тоже никого не застали. Постоялец исчез в тот же день, что и Минрал и Гридас.

Солдаты, дежурившие у восточных городских ворот, вспомнили, что еще днем из Ларска спешно выехало трое мужчин, по описанию похожих на разыскиваемых. Дорога, по которой они поехали, вела в Пирен. Значит, опять Черный Герцог мутит воду против Ларска!

Лешка взбунтовался через три недели. Он пришел вечером к виконту и с ходу выпалил:

— Милорд, я не буду больше. С меня хватит.

— Что не будешь?

— В вашей сотне. Этим мальчиком на побегушках.

— Интересно… Ты не будешь. Это чье решение?

— Мое!

— Очень интересно. Но ведь ты не командир полусотни, не так ли?

— Ну так.

— Решение о твоем изгнании из сотни может принимать только ее командир. Хелг. Твоего желания никто не спрашивает.

— Но я не хочу, чтобы меня вечно шпыняли. И били!

— Это только твои желания. Которые, кстати, полезно держать при себе. А что касается твоего ухода из сотни, то с чего Хелгу тебя изгонять? Вряд ли он тебя прогонит. Поэтому не дергайся, служи дальше.

— Но это я сам не хочу. Я сам ухожу!

— Ты не понял. Уйти сам ты не можешь. Ты не наемник. Поэтому твой уход будет считаться дезертирством. А дезертиров здесь… вешают. Если они, конечно, не благородные. Тем вместо виселицы рубят головы. Или не вешают, а только ограничиваются плетьми.

Лешка побледнел.

— И хочу тебе напомнить, что это не я просил тебя вступить в мою полусотню, а ты сам просил. И если не ошибаюсь, ты клялся, что если я замолвлю Хелгу о тебе словечко, ты меня не подведешь. Слово давал?

— Давал.

— И разреши мне полюбопытствовать, из — за чего весь этот шум? А?

— Я там для них мальчик на побегушках. Сделай то, принеси это. И смеются надо мной. И чуть что бьют.

— Бьют? Это уже серьезно. Дело совсем другое. Как бьют? Как часто?

— Два раза били. В конце недели.

— Ах, вот оно что. В первый раз тебя пороли за плохую чистку лошадей, причем неоднократную, а еще за непочтительность к командирам и дерзость. Так?

— Ну так.

— Но ведь мало пороли. Потому что сейчас ты врываешься к виконту. Что — то требуешь, грубишь и во…

— Я не грублю!

— Перебиваешь меня. И грубишь, разговариваешь как с равным.

— Простите… Милорд.

— Уже лучше. Вчера тебя выпороли за то, что утопил сапоги. Один у Хелга и оба у десятника. И они ведь день ходили в сырых сапогах.

— У меня так получилось. Я же не специально.

— Я надеюсь, что у тебя дальше пойдет дело лучше.

Лешка засопел, глядя исподлобья на виконта.

— Сапоги не нравится чистить? И лошадей? Так?

Лешка только кивнул головой.

— А когда ты три недели назад напрашивался, о чем думал? Будешь ездить с гордым видом в моей полусотне. Заниматься фехтованием. Учебные поединки. Наверное, так?

Лешка стоял и молчал.

— Быть в полусотне очень престижно. Но это тяжелый труд. Вот тот же Альвер, как он каждую тренировку работал! Как проклятый. С ног валился, а тренировался. И не скулил.