— Да, милорд.

— Хм. Пусть будет, как будет. Будешь мне время от времени докладывать…

Через неделю кончились листья, но Сашка уже пошел на поправку. Он все реже и реже впадал в забытье, прорезался аппетит. После полутора лет мучной, почти однообразной пищи, еда, которой кормил его с рук Эйгель, казалась нежнейшим деликатесом. Тем временем Унни привез еще двадцать листочков. Управляющий при этом предусмотрительно не появлялся, делал вид, что про листья ничего не знает.

А вот спина заживала медленно и даже листья плохо обезболивали, когда он пытался пошевелиться.

— Что, спина страшная?

— Да уж, такого не видел. Все запекшееся, только вокруг клейма почти не тронуто. Карим специально клеймо не трогал.

— Вот и клеймо сгодилось. Шутка у меня такая.

— Ты еще и шутишь?

— А что остается делать?

— Может быть, ты и прав. Жив остался, теперь все хорошо будет.

— Ты уверен?

— Конечно. Брат своего добился, тебя наказал. Теперь отпустить должен.

— Наивный ты, Эйгель.

— Почему?

— Не отпустит. Это только отсрочка. Это как игра в кошки — мышки.

— Что за игра?

— Кошка поймает мышку. Немного отпустит, та обрадуется, что свободна, бросится бежать и снова к кошке в лапы. Вот так и играет, пока не надоест. Надоест — съест.

— Нет, мой брат не такой.

— Не такой? И пятьдесят плетей, а не тридцать.

— Но это же я двадцать добавил. Я же не знал, что они к тридцати идут. Думал, что всего двадцать.

— А твой брат не думал, он знал. И играл с тобой, хотел тебя поймать. И поймал.

— Нет. Не так. Просто ты оскорбил его и наш род. Как тебе это вообще в голову взбрело? И плетей за это ты заслужил. Но не так сильно, мой брат слишком жесток.

— То есть пятьдесят много. А двадцать в самый раз? Спасибо, ты очень милостив, — с иронией ответил Сашка.

— Не надо! Я в самом деле к тебе отношусь хорошо. Очень хорошо. И если бы ты не был рабом, а только простым простолюдином, я вел бы с тобой как с равным. — И уже намного мягче: — Ксандр, я ведь и в самом деле к тебе хорошо отношусь.

— Будь я простолюдином? Но я ведь раб. Тогда что же ты носишься со мной, рабом? Кормишь, выхаживаешь. Жизнь спасаешь.

— Ты мне тоже жизнь спас. Даже два раза.

— Из — за этого? Вот оно что… Спасибо, милорд, что разъяснили. Я — то, наивный, было подумал… Спасибо, что поставили раба на его место.

— Ты!.. Ты!..

— Простите, милорд, что не могу поклониться, но как только спина заживет, буду кланяться.

— Ксандр, не оскорбляй меня, пожалуйста… Я ведь не только из — за того, что ты спас мне жизнь. Тогда, в Гендоване, у меня действительно появился друг. Их у меня никогда не было… Ну, почему же ты раб?! Почему мне так не везет!

— Вся твоя проблема, Эйгель, в том, что ты аристократ, благородный. Если ты был простолюдином, все было бы проще. Для тебя. Да и для всех. Сейчас еще не поздно, а года через два — три уже не исправить, обратно не повернуть. И тогда, если меня увидишь, то спесиво проедешь мимо. А ведь из тебя мог бы выйти неплохой парнишка.

— А сейчас я плохой?

— Нет, не так. Ты иной, чем те, кого я знал. Те тоже разные. И хорошие и плохие. Понимаешь, знатность не может гарантировать, что человек не подлец. Не трус. Вот приятель твоего брата. Бредар, так его зовут? Ты хотел быть на него похожим? Сейчас ты на распутье. Можешь стать таким, как Бредар. А, может, и нет. Каждый выбирает собственный путь.

И благородные бывают разные и рабы разные. Бредар — негодяй. Я так считаю. А есть такой рыцарь, Ястред. С ним оруженосец был, Хелг, из дворян. Когда я сбежал от храмовников, они меня, замершего и в лохмотьях, подобрали на дороге два года назад. Отогрели, накормили, дали денег на дорогу. Хелг мне свою запасную одежду отдал. Оборвышу, сбежавшему из рабства. А что сделал бы Бредар, окажись он вместо них? Или твой братец?

Или взять рабов. Вот там, на мельнице, был один раб. Пантюх. Мелкое ничтожество. Другой — нормальный парень. Или вот Серри, помнишь такого в гостинице? Каким он вырастет, от него зависит… Ты чего?

— Я в прошлом году накопил денег, хотел его выкупить. Приехал, а новый хозяин гостиницы разорился и всех рабов продал. Так и не нашел его.

— Ты? Серри? Раба? Почему?

— Ксандр. Тогда в гостинице ты сказал, я не поверил, посмеялся. Ну, то, что раб Серри может поступить, как… ну, смело. А благородные испугаются. Будут сидеть под столом и трястись. Ты был прав. Я… тогда… когда тебя по голове… ты спас того парня. А я под столом и я… испугался. Не подошел. А Серри, когда тебя понесли из гостиницы те бандиты, он пошел за ними, не испугался… Вот и получилось, что ты тогда правильно предсказал. Всё так и получилось. Может быть, ты и здесь прав? Но я вот такой. Такой уж я. Я баронет. Серри раб. И я никогда не буду с ним на равных. Как с тобой.

— Но ты же недавно сказал, что был бы на равных со мной, будь я простолюдин. А я раб.

— Я не знаю. Мне так сложно. Но мой брат тебя отпустит. Ты уже будешь не рабом!

— Отпустит? Ты в это веришь?

— Брат дал слово.

— Я вспомнил одну вещь. Твой брат хозяин своему слову?

— Да. А что?

— Я слышал вот такое:»Я хозяин своему слову: хочу — даю, хочу забираю назад».

— Нет. Ты не прав.

— Дай то бог.

— Какой? Ивхе или Паа?

— Это я так к слову. Храмовников у вас любят?

— Ты что?! Гадость какая! Орки!

— А они подручные жрецов, людей. На богов ваших работают. Дикие орки — мерзость, худшие враги людей, так?

— Ну.

— А многие из людей хуже орков.

— Нет! Хуже орков никого нет!

— Это что считать худшим? Орки — враги, это все знают. Они по природе такие. А некоторые люди, которые убивают, пытают, имеют дела с орками, они лучше только потому, что они люди?.. Нет, Эйгель, вот такие люди — они хуже орков, потому что они свои, потому что люди, а поступают, как орки. Оркам мы нужны, как пища. А вот этим людям? Почему им ничего не стоит убить другого, если тот косо взглянет? Не орки наши главные враги, а такие вот люди. Некоторые люди.

— Ты так много наговорил, я не понял. Знаю одно: тебе никогда не стать виконтом, а мне простолюдином. Даже, если ты это и предскажешь, как тогда. Не бывать этому. Поэтому и спорить нечего.

— В другой раз я бы поспорил, но другого раза… Предчувствия у меня плохие.

— Это из — за спины…

Так прошел почти месяц. Весна вступила в свои права, хотя по ночам еще были заморозки. Сашка уже начал понемногу вставать, хотя каждое движение отдавалось сильной болью в спине. Но он терпел, листья, которые хорошо обезболивали, уже кончились. После третьей покупки у Эйгеля кончились деньги. Последний листок он оставил впрок, так, на всякий случай. Рисмус, казалось, забыл про раба, обитавшего в подвале. Два раза он отлучался из замка, на днях вернулся в хорошем настроении. И в тот же вечер в первый раз спросил у Эйгеля о Сашке, которого они знали, как Ксандра.

Через пару дней, во время обеда Рисмус весело посматривал на брата, время от времени отпуская безобидные шутки. К концу обеда, барон, потягивая хорошее вино, сказал:

— Этот раб уже ходит? Я решил, что пора его гнать из замка. Итак уже загостился.

— Ты ему даешь вольную?

— Нет, просто отпускаю. Герцог на этот год требует отдать храмовникам двух человек. Один — хромой Ясень. Старикашка не хочет работать. А второй…

Эйгель похолодел.

— Вторым отправляю этого Ксандра.

— Но Рисмус…

— А кого мне еще отправить? Давай сына кухарки? Мариса. Не хочешь? Поэтому завтра к храмовникам пойдет Ксандр. И всё! Иного я слышать не хочу!..

По улице королевской столицы шли две пары людей. Все они были людьми Лайса. Трое стриженых парней и щербатый подросток с прической раба. Конечно, они могли бы идти и все вместе, вчетвером, ведь королевский закон о запрете собираться числом более трех человек на рабов не распространялся. Но, как говорят, береженого и боги берегут.