— Товарищи, — против обыкновения спокойно, не повышая голоса, заговорил Семенов. — Пока непосредственной опасности для лагеря, нет. Но нужно быть ко всему готовым. Поэтому лагерь следует немедленно перенести подальше от опушки, к краю болота. — Он коротко улыбнулся. — Завтракать будем на новом месте. Сейчас Данилин, Сумков и Кривенко заберут кухонное хозяйство и вместе со мной идут на новое место. Остальным разбирать палатки. После завтрака всем рубить лес на опушке, снимать дерн. К лагерю огонь не подпустим.

— Правильно! Дело! Это по-нашему! — раздались голоса. Вскоре палатки выстроились в ряд в полукилометре от старого места. Отсюда по возвышенностям противоположного берега далеко на северо-востоке угадывалось русло реки, которую все считали Далдыном.

Целый день участники экспедиции рубили лес. К вечеру была сделана широкая просека. Сняли дерн, и вдоль опушки протянулась трехметровая лента оголенной земли.

К вечеру дым сгустился. Можно было смотреть на солнце, и свет его не резал глаза. Оно потускнело и напоминало красную родинку на теле.

Семенов и Великанов собрали маленькое совещание. Пригласили и Александра. Слово взял начальник отряда.

— Мы сделали все возможное, чтобы не допустить огонь к лагерю, и я уверен: мы его остановим! Но лагерь затянут пеленой дыма. Завтра она, видимо, сгустится. При таких условиях летчики не смогут нас обнаружить. Самолет должен прилететь через шесть дней. Весь вопрос в том, сколько времени продлится пожар. Товарищ Васильев — местный житель. Что он думает об этом?

Александр сидел на походном стульчике, словно аршин проглотил. Ему никогда не приходилось присутствовать на таких совещаниях.

Особенно смущал его академик Великанов. Ученый, большой человек. Он смотрел на Александра внимательно, с любопытством, он, видимо, привык видеть вокруг себя умных, знающих людей и ждал от него ясных, точных, вразумительных слов. И как это Павлову удавалось держаться с ним запросто?..

Александр подумал, прикинул, рассчитал. Нельзя с учеными людьми говорить так, с бухты-барахты.

— Если повернет ветер, то дым над нами рассеется, — начал он. — Но на перемену ветра надеяться нельзя. Я считаю: огонь подойдет к опушке завтра. Если не загорится трава, пожар около лагеря завтра же кончится. Густого дыма не будет, останется пелена. Она продержится еще дня два или три, пока тлеют угли и пока не выгорит тайга к востоку. Как только огонь дойдет до реки, пожар совсем кончится. Через три дня, самое большее через четыре, опять увидим голубое небо.

Великанов дружески улыбнулся Александру.

— Прогноз весьма оптимистический. Товарищ Васильев исходит из здравого смысла, и я с ним согласен. Летчики нас найдут, главное — отстоять от огня лагерь.

Фанин взъерошил шевелюру, мрачно сказал:

— Все это так, но прилетит ли самолет? Я хочу сказать: дойдет ли Павлов? Огонь мог отрезать ему все пути. Возможно, его нет в живых, и мы тут прождем напрасно. По-моему, пока не поздно, следует идти к Сарыну. Туда самолет прилетит наверняка.

Все головы повернулись к Александру. Все ждали, что он ответит на это.

— Павлов — опытный таежник, — сказал Александр. — Пожар не мог застать его врасплох. Если бы он увидел, что пройти нельзя, то вернулся бы.

— Я тоже так думаю, — поддержал Федул Николаевич. — Но не мешает подготовить путь к возможному отступлению. Товарищ Васильев, могли бы вы найти дорогу к Сарыну?

Александр нерешительно кашлянул.

— Не знаю, Федул Николаевич… Попробую. Сначала надо бы сходить посмотреть окрестности.

— Хорошо, отправляйтесь завтра с утра.

Обсудили еще, кое-какие мелочи, вопрос о переноске лагеря, порядок дежурства ночью и разошлись.

Картина, открывшаяся взору, поразила Александра. Казалось, солнце опустилось не на северо-западе, а на юге. В той стороне над тайгой полыхала алая заря, кроваво-красная туча, закрывавшая полнеба, медленно меняла свои очертания, надвигалась. Мало кто спал в эту ночь. Люди ходили от палатки к палатке, курили, разговаривали.

Александр заставил себя заснуть. Предстоял трудный день. Наконец-то он сможет проверить свои предположения и точно установить, где находится экспедиция.

Утро наступило с опозданием. Солнце едва проглядывало сквозь густой дым. Теплый гаревой ветер затруднял дыхание.

Александр положил в карманы две банки консервов и отправился в путь. Лагерь между тем готовился к обороне, люди, вооруженные лопатами, выходили на линию огня. Пожар приближался к опушке. Он извещал о себе густым гулом, будто поток, прорвавший плотину. Вскоре, из сплошного гула начали выделяться более определенные звуки: треск воспламенившейся хвои, глухие, мягкие, словно били кулаком по подушке, звуки падающих деревьев. Дым совершенно скрыл солнце, туманом опустился на равнину. Стало сумеречно. Людей душил кашель, на глазах выступали слезы. Вскоре между стволами блеснули первые оранжевые язычки. Загорелись деревья на опушке. Фронт огня был невелик, метров десять. Но вот пламя вырвалось на опушку в другом месте, в третьем… Стало нестерпимо жарко. Защитники лагеря отступили за ленту оголенной земли. Они задыхались от дыма.

Владимир Иванович, несмотря на протесты Семенова вставший с лопатой в шеренгу, вдруг выронил лопату, схватился за грудь, зашатался. Его подхватили на руки. Двое рабочих отвели старого академика шагов на двести и положили на землю. Глотнув свежего воздуха, он пришел в себя. Сказал провожатым:

— Идите назад, до лагеря доберусь сам… — Растерянно улыбнулся и добавил: — Годы…

Фронт пожара расширялся. Отдельные его участки сливались в сплошную ревущую полосу. Через час пылала из края в край вся опушка перед лагерем. Красный горячий пепел, мелкие искры перелетали через головы защитников лагеря и опускались в траву. Трава вспыхнула, но огонь в одном месте тут же погасили. Но вот предательские оранжевые язычки побежали по траве сразу в двух местах. Люди кинулись туда, а и это время трава загорелась у края земляной ленты. Федул Николаевич, старавшийся не выпускать из поля зрения всю картину, заметил новый очаг и начал забрасывать землей. Но пламя уже усилилось, оно бежало по траве с огромной скоростью, и Семенов с ужасом понял, что если никто не подоспеет на помощь, то через десять-пятнадцать минут запылает вся равнина. Он начал затаптывать огонь. Почувствовав боль в коленке, взглянул на себя: на нем загорелись брюки. Он сбил огонь и продолжал втаптывать в землю горящую траву. Лицо, красное от жара, мокрое от пота, разрисованное черными полосами, было страшно. Семенов затаптывал пламя до тех пор, пока кто-то не тронул его за плечо. Обернулся — Мефодий Трофимович.

— Батюшки, да ты будто из преисподней, товарищ начальник! — ахнул старый мастер. — Отдохни…

Но отдыхать не пришлось: в двадцати шагах мелькнула в траве коварная оранжевая змейка.

К четырем часам опушка перед лагерем выгорела. Кое-где черными скелетами стояли обугленные стволы. Дымом исходила земля. Огонь передвинулся на восток, к реке. Там вплотную к лесу подступало болото, тянувшееся до самой реки. Обширным зеркалом ржавой воды оно отсекало равнину от опушки леса, и можно было не опасаться, что огонь доберется к лагерю с востока.

Оставив у опушки дежурных, люди вернулись в лагерь. От усталости они еле волочили ноги. Они были голодны, многие получили ожоги, но сейчас на это никто не обращал внимания. Каждый мечтал об одном: скорее добраться до постели.

— Всем спать! — распорядился Федул Николаевич, вошел в палатку, упал на топчан и мгновенно уснул.

Через пять минут в лагере бодрствовал один Великанов.

Стемнело. Владимир Иванович зажег свечу и при ее колеблющемся свете продолжал писать. Он никогда не упускал возможности изложить на бумаге свои наблюдения, выводы. Записанные мысли приобретали стройность, логическую последовательность. С пером в руках легче было размышлять.

Около палатки послышались шаги: