Сквозь деревья в сгустившихся сумерках он увидел белую крышу избушки. В окнах почему-то не было света. Он запыхался: трудно бежать по снегу. Кто-то шагнул навстречу из-за угла.

— Догор Игнатьев?..

Перед ним стоял человек в оленьей дохе, подпоясанной широким ремнем, перехлестнутой крест-накрест ремнями поуже, в руке опущенное дулом вниз короткое ружье, именуемое маузером. Под низко надвинутой меховой шапкой узкие, как щели, глаза смотрят колюче, настороженно.

— Павлов?

Губы тойона дрогнули в улыбке.

— Узнал меня, Бекэ? Я думал, ты совсем стал большевиком и больше не узнаешь старых друзей… — Голос его вдруг стал злым. — Куда вез комиссара, собака?!

— Ты… ты что сделал с догором Игнатьевым?

Бекэ чувствовал, как ярость тугой петлей перехватывает горло.

— Э, так русский комиссар — твой догор? Может, ты большевик?

При этом Павлов выразительно покрутил маузером перед лицом Бекэ.

— Ты правду сказал, Павлов. Я — большевик. Я, охотник Бекэ, — большевик!

Он бросился на Павлова головой вперед. Толчок был настолько сильным и неожиданным для бывшего старшины, что тот рухнул на спину.

— Большевик, большевик я, — задыхаясь от ярости, хрипел Бекэ, пытаясь добраться до шеи врага. Ему это удалось. Он сдавил горло. Он вложил в свои заскорузлые пальцы всю силу ненависти, начало которой положила смерть пятерых детей, ненависти, накопившейся за десятилетия полуголодной жизни, десятилетия несправедливости. Бекэ не чувствовал страха, Бекэ испытывал небывалый прилив сил, потому что перед ним, выкатив полные ужаса, набухшие кровью глаза, лежала старая, темная, плохая жизнь, которую надо было уничтожить…

— Большевик я… Больш…

Что-то сильно и горячо ударило Бекэ в левый бок, зазвенела тайга, загрохотало в сопках, вспыхнул яркий огонь в глазах и потух.

Павлов сбросил с себя мертвого Бекэ, с трудом поднялся, погладил горло, прокашлялся, сплюнул сгусток крови. Постоял, огляделся. Левой рукой, — в правой все еще сжимал маузер, — обыскал труп. Кисет с табаком и трубку швырнул на снег, хотел бросить и сложенную вчетверо холстину, но, случайно развернув, увидел, что она исписана. Вошел в избушку. Перешагнул через лежавшее у порога тело Игнатьева, зажег светильник. Попытался прочесть написанное на холсте, но буквы были незнакомые, нерусские. Сложил холст, сунул в карман. Запряг в нарты оленей. Снес тело Бекэ в избушку, обложил ее сухим хворостом и поджег.

К утру на месте заимки остались только дымящиеся головешки.

В 1922 году, когда отряды белобандитов осадили красных в городе Вилюйске, Павлов со своими приспешниками совершил налет на Сунтар, расстрелял захваченных коммунистов, ревкомовцев, комсомольцев и нескольких милиционеров. Он узнал, что за два дня до налета на Сунтар ушла в тайгу небольшая группа во главе с комиссаром Игнатьевым. Павлов устроил засаду и уничтожил группу Игнатьева. После этого он двинулся на Нюрбу, но столкнулся с отрядом красных, который разбил и разогнал его банду. Сам Павлов едва спасся и некоторое время скрывался в одиноком таежном зимовье. Сюда и привела судьба комиссара Игнатьева и Бекэ. После расправы с ними Павлов долго рыскал по тайге, по вилюйским селениям и юртовищам в надежде примкнуть к белогвардейскому отряду.

В нагрудном кармане английского френча лежал кусок материи с непонятными письменами. Павлов надеялся с помощью образованного человека узнать содержание странной записки.

Но везде его встречала нерадостная весть: белые разбиты, путь к Якутску открыт для красных, они всюду. И Павлов ушел на Марху, в глухой таежный край…

Прошло двадцать пять лет. Но бывший старшина не забыл об алмазах. Два лета посвятил путешествию на Иирэлях. Ловя рыбу на Мархе, зорко вглядывался в прибрежные отмели. Как будто злой дух отводил ему глаза — алмазов не находил.

Настало такое время, когда он начал избегать смотреть в воду, потому что видел там изрезанное морщинами старческое лицо. Чем ближе к концу подходила жизнь, тем острее становилась обида на большевиков. Они лишили его не только богатства, они разрушили его мечту. В старческой душе тлела злоба. Она с каждым годом набирала силу, потому что не находила выхода. Лишь однажды радость живительным потоком ворвалась в иссохшую душу. Это случилось в тот день, когда он узнал о нашествии германской армии, о начале войны. В тот день он достал водки и напился до бесчувствия.

Но прошли годы, и надежды его рухнули одна за другой.

Когда на его избушку набрел отряд экспедиции, он подумал, что судьба сжалилась над ним, предоставив ему случай отомстить за себя. В старике, облаченном в телогрейку и болотные сапоги, он узнал молодого человека, который сорок лет назад приезжал в тайгу искать алмазы. Узнал, конечно, не по внешности, а потому, что помнил имя и фамилию того алмазоискателя. Интуиция подсказала Павлову, что нужно назваться настоящим именем. Ведь кроме Великанова никто из пришельцев его не знал, а старое знакомство могло пригодиться. Планы мщения один за другим возникали в голове Павлова. Со времен гражданской войны у него сохранился маузер с полной обоймой патронов. Ночью перебить сонных гостей — и концы в воду. Однако слишком рискованно. К тому же на место погибшей экспедиции придет другая. Но когда ему предложили стать проводником, он решил действовать не торопясь. Экспедиция ищет алмазы. Пусть сначала она найдет их, тогда ее можно уничтожить. В тайге для этого есть немало способов. Ему показали карту. Он увидел место залегания алмазов. Где-то в этом районе в 1923 году шайка Павлова напала на эвенков, вырезала целую группу. После Павлов заезжал туда. Трупы эвенков кто-то похоронил, очевидно, родственники. Земля на могильных холмиках имела странный светло-голубой цвет. Возможно, те люди покоятся в алмазной земле. Он скоро узнает, так ли это. Если алмазы есть, они будут принадлежать ему.

И в его голове созрел новый хитроумный план.

…Отряд покинул избушку Павлова еще затемно. Александра несли на самодельных носилках. Сперва хотели оставить его до выздоровления под присмотром фельдшера в избушке. Но, во-первых, фельдшер сказал, что «в этой берлоге пахнет черт знает чем, а больному нужен свежий воздух», во-вторых, рискованно было лишать медицинской помощи всех остальных работников отряда и, в-третьих… и, в-третьих, Александр с такой мольбой смотрел на Федула Николаевича, что тот махнул рукой и приказал готовить носилки.

Павлов уверенно шагал вперед. Он знал: никто сейчас не мог его контролировать. Через плечо висела сумка из оленьей кожи. В ней хранились все его ценности: самородок золота граммов на двести, фляжка со спиртом, кисет с медвежьей желчью, запасная обкуренная трубка, тряпка с непонятными письменами, некогда взятая у Бекэ, и сильно потертый маузер, поставленный на боевой взвод. Неожиданности не застали бы его врасплох…

Вечером подошли к реке. Противоположный берег был обрывист. Ясно различались волнистые слои песчаника. Павлов отлично звал, что это Марха.

— Вот Далдын, — сказал он. — Завтра доберемся до места.

На следующий день дважды переправились через излучину реки, попетляли еще немного среди болот, и наконец Павлов остановился.

— Здесь.

Отряд оказался на небольшом полуострове, с трех сторон окруженном непроходимыми болотами. С юга подступала тайга. Раскинули палатки, подготовили буровую машину.

С утра следующего дня начали забивать шурфы. Все были настолько уверены в успехе, что растерялись, когда из первой скважины вместо голубого кимберлита вынули желтую глину с прослойками песка и ржавой болотной грязи.

— Странно, — в раздумье сказал Семенов. — Видно, вас занесло в сторону.

Великанов хмуро мял в руках глину.

— Н-да… Впрочем… Необходимо сперва найти на местности овал кратера.

Искали несколько дней, попутно забивали шурфы. Однако поиски их ни к чему не привели.

Александр лежал в отведенной ему отдельной палатке, которую все именовали персональным госпиталем. Фельдшер поминутно заглядывал к нему, потому что других больных не было. От него-то Александр и узнал о возом проводнике Алексее Павловиче Павлове. От отца он слышал, что в их местности, на Большой Ботуобии, жил богатый тойон Алексей Павлов. Во время гражданской войны он стал белобандитом. Отец рассказывал, как они с дедом наткнулись в тайге на убитых Павловым и его людьми краевых бойцов. Одного из них, комиссара, им удалось выходить. Дед повел его в Сунтар и с той поры исчез. Летом около сгоревшего зимовья отец нашел его трубку, пролежавшую несколько месяцев под снегом. Прошел слух, что Бекэ и его спутник убиты Павловым, но правда ли это — никто не мог сказать. Старшина Павлов тоже пропал бесследно. Одни говорили — убежал за границу, другие — убит в стычке с краевыми.