Семенов искал выхода из создавшегося положения. Можно было свернуть экспедицию, возвратиться в Москву и набрать новых рабочих. Но это отсрочило бы работы самое меньшее на год. Семенов не мог уйти из тайги с пустыми руками. Тогда он обратился к ближайшему якутскому колхозу «Улуу тогой» («Великая дуга») с просьбой выделить людей в помощь экспедиции. Правление колхоза постановило послать на поиски алмазов сильных, выносливых охотников.

Экспедиция пополнилась новыми участниками. Среди новичков был двадцативосьмилетний колхозник Александр Васильев. Бывший фронтовик, он хорошо говорил по-русски, отлично знал тайгу. Васильев согласился быть проводником. Он оказался на редкость выносливым человеком. После целого дня пути по бездорожью, когда все валились с ног от усталости, он оставался свеж и бодр, словно только что выспался. Когда колхоз посылал его в экспедицию, один из членов правления сказал:

— Нам жалко тебя отпускать, Александр Александрии. Ты хороший охотник, знаешь тайгу, как углы своего дома, и никогда не возвращаешься с промысла с пустыми руками. Таким же был твой дед Бекэ. Говорят, что он нашел драгоценный камень и продал его купцу. Может быть, и ты сумеешь найти такой камень. Тайга тебя любит, поезжай в экспедицию.

Отец Александра, тоже член правления, согласился.

— Все, что тут говорили — правильно. Поезжай, сынок.

Исследования притоков Мархи не дали ничего. Приближалась осень, а с нею период дождей.

Экспедиция перебралась на зимовку в Сунтар. Ее контора разместилась в бревенчатом домике на окраине городка. Здесь производилась обработка материалов.

Конец августа выдался на редкость сухой и теплый, и это угнетало Семенова.

— Поспешили на зимние квартиры, поспешили, — говорил он Белкину, поглядывая в окно. — Какие дни даром пропадают!

Он с досадой крутнул в пепельнице папироску и стал мерить шагами комнату.

— Все равно бесполезно, — отозвался главный инженер. — Только бы людей вконец измучили.

Они сидели в кабинете начальника экспедиции. Дощатый стол, покрытый зеленой клеенкой со следами чернил, три некрашеные табуретки — вот и вся обстановка. Сизый папиросный дым волокнами тянулся к открытому окну. В комнату влетел слепень, покружил, стукнулся о второе закрытое окно, заметался по стеклу, жужжа пронзительно и заунывно. Федул Николаевич следил за его бестолковыми попытками выбраться на волю, и его охватывало чувство безнадежности, как будто не слепень, а он сам ткнулся головой в глухую стену.

В кабинет вошел радист, подал телеграмму. Семенов пробежал глазами текст: «Академик Великанов вылетел Сунтар вашу экспедицию встречайте». Федул Николаевич широко улыбнулся. Давно не видел Белкин такой щедрой улыбки на его лице.

— Что там?

Федул Николаевич молча положил перед ним телеграмму. Он вдруг понял, что его раздражает какой-то монотонный звук. Это слепень настойчиво пытался пробиться сквозь стекло на волю. Федул Николаевич открыл окно. Слепень несколько секунд ползал по переплету, словно еще не веря в избавление, потом с ликующим жужжанием пулей вылетел навстречу голубому небу.

Большая жизнь лежала за плечами. Невозможно было узнать в маленьком сухоньком старичке с седой бородкой клинышком, в черной академической шапочке прежнего румяного, русоволосого приват-доцента Великанова, Владимир Иванович имел взрослых внуков.

Революцию он принял без колебаний. «Бал кончился, — вспомнились ему слова учителя, — начинается работа». Много работы выпало на его долю в годы первых пятилеток. Он исколесил всю страну. Переваливал через горные кряжи, продирался сквозь дебри, никогда не видевшие человека. Он искал железную руду, медь, свинец, нефть. Он много сделал для своего народа и мог бы успокоиться: жизнь прожита не даром. Ученый мир высоко оценил его заслуги в области открытия новых месторождений. После войны его избрали академиком. Но беспокойство, странное, гнетущее беспокойство застряло в душе, словно заноза. Оно мучило его уже около полувека, с того памятного дня, когда он, самонадеянный юноша, приехав из Парижа со Всемирной выставки, произнес перед Федотовым клятвенные слова: «Я найду их!»

Иногда, в периоды особенного увлечения работой, беспокойство затухало, как бы пропадало совсем, но потом с новой силой овладевало душою ученого. Сибирские алмазы стали его главной жизненной задачей. Он говорил о них всюду, где была хоть какая-нибудь возможность, так что коллеги иногда подшучивали: «Вы, Владимир Иванович, уподобились Катону Старшему с его знаменитым «Карфаген должен быть разрушен», на что Великанов неизменно отвечал: «Но ведь Карфаген-то все же был разрушен».

Он торопился. Немного дней осталось ему ходить по земле, а так хотелось увидеть, подержать в руках алмазы, владевшие его воображением со времен далекой юности. Он много сделал для организации экспедиции к берегам Нижней Тунгуски.

Возраст не позволял ему принять и ней участие, но он добился, что возглавил экспедицию его ученик Федул Семенов, не менее учителя преданный идее открытия сибирских алмазов.

Тем временем Владимир Иванович занимался другим, не менее важным делом. Его включили в комиссию по составлению геологической карты Советского Союза. Дело это было новое и нелегкое. Требовалось изучить десятки тысяч аэрофотоснимков, определить геологическую структуру многих территорий, по которым еще не ступала нога человека. И все это для того, чтобы в конце концов установить возможность залегания полезных ископаемых.

Рассчитанная на двадцать лет работа комиссии подготовляла базу для будущих грандиозных пятилеток, семилеток, десятилеток, для грядущего коммунистического размаха народного хозяйства.

В распоряжении комиссии имелись аэрогеодезические предприятия, оснащенные новейшей техникой, специально оборудованными самолетами. Глаз фотообъектива проникал в самые отдаленные, труднодоступные районы страны. Горы, покрытые дремучими лесами, ледники, непроходимые ущелья, долины бурных рек, запечатленные на фотобумаге, покорно ложились на столы ученых.

Занятый неотложными делами, Владимир Иванович не переставал думать о далекой Амакинской экспедиция: «Дорогой друг Федул, как, чем помочь тебе? Промывка породы по берегам рек — занятие неблагодарное, много в нем от старозаветной кустарщины, а сколько энергии затрачивается попусту! Вы напоминаете слепца, который ползает под яблонями в поисках опавших плодов, в то время как тысячи спелых яблок висят над головой его.

Необходимо искать кимберлитовые трубки, эти своеобразные кладовые природы, хранящие в своих недрах огромные запасы созревших еще миллионы лет назад ценнейших плодов — алмазов. Найти их — значит устранить кустарщину, значит придать делу промышленный размах».

Владимир Иванович занялся в свободные часы изучением иностранных геологических карт. Особый интерес у него вызвали аэрофотоснимки алмазоносных районов Конго. Рассматривая их, он пришел к неожиданному и многообещающему выводу: кимберлитовые трубки, то есть жерла древних вулканов, можно определить по их очертаниям на местности.

Через день после того как он сделал это открытие, из Якутского аэрогеодезического пункта в его лабораторию поступила планшетка квадрата Е-12 с координатами широты и долготы. Владимир Иванович сверил координаты по карте: планшетка заключала в себе снимки участка речки Далдын, что в бассейне Вилюя.

Волнуясь, он скомандовал лаборанту:

— Пленки Е-12 немедленно в стереоскоп.

Лаборант, худощавый молодой человек с соломенно-желтыми волосами, начал возиться около стереоскопа. «Господи, как он медленно!» — поморщился Владимир Иванович и, по-молодому сорвавшись с места, принялся спускать черные шторы на окнах.

— Владимир Иванович, да я сам… — начал было лаборант.

— Дождешься вас, — сварливо отозвался академик, с азартом дергая непослушные шнурки.

В лаборатории наступила абсолютная темнота. Но вот в стереоскопе вспыхнули сильные лампы. На экране, занимающем целую стену, появился увеличенный в несколько сот раз кадр пленки: берег реки, покрытая кустарником местность.