Я все никак не мог понять, почему жизнь поворачивается ко мне спиной. Почему именно ко мне? Я был прилежным, воспитанным мальчишкой, грубого слова никому не сказал, упорно трудился. Больше других своих сверстников, больше своих друзей. Если они в школе заваливали экзамены, родители отправляли их в частные лицеи, где за плату они за год проходили два курса, и их переводили в следующий класс. Они катались на мотоциклах, о которых я только бредил; они носили одежду, о которой я мечтал; жили в домах, в которых мне хотелось жить; отдыхали на каникулах в таких местах, которые мне могли только сниться. А меня постоянно унижали, я работал с утра до вечера и не мог купить себе ничего из того, что хотел. Я уже стал думать, что мир отвернулся от меня, а, возможно, и сам Бог. Однако в «Обрученных» я прочел, что «Бог никогда не потревожит счастья своих детей, если только не готовит их к еще большему счастью». Видно, в книгах не всегда пишут правду. Я не просил награды за перенесенные лишения, я просто хотел знать, почему все, что я ни делал в жизни, никто так ни разу и не оценил по достоинству.

Возможно, кое в чем ее мать была и права. Многое в моей жизни оставалось для Лючии загадкой, она не знала, как я носился с неоплаченными векселями, какие неприятности поджидали меня в банках. Я никогда ничего ей не рассказывал. О чем-то она догадывалась, но, казалось, не придавала этому особого значения.

Я помню, как в субботу отец спросил, нет ли у меня свободных денег, ему было нужно срочно расплатиться с поставщиком. Он сказал, что вечером я смогу взять эти деньги из кассы. Я тогда ответил ему, что точно не знаю и должен подумать. На самом деле деньги у меня были, но я в тот день собирался пригласить Лючию в кино и ресторан. В конце концов я дал ему деньги. Вечером, перед закрытием бара, пришел другой поставщик, которому отец просто никак не мог отказать. Он уже три раза просил его зайти в следующий раз. Короче, в тот вечер денег у меня не оказалось. Я сказал отцу, что он обещал их вернуть. В ответ я услышал только:

– Мне жаль. Я отдам их тебе в понедельник.

Я отправился домой и заперся в своей комнате. Я расплакался, потом позвонил Лючии и сказал ей, что заболел.

Наверное, ее мать была права, стараясь разлучить ее со мной.

Но я любил ее. Я любил.

Я потом рассказал Лючии о разговоре с матерью. Она заплакала, стала извиняться за нее. Мы продолжали встречаться, надеясь, что рано или поздно ее мать перестанет воевать со мной.

Но, однажды, когда я ждал Лючию под окнами, на балкон вышла ее мать и заорала мне:

– Я что, плохо тебе объяснила, или ты думаешь, что я шучу? Я же тебе сказала, чтобы ты прекратил встречаться с моей дочерью… Теперь тебе все понятно?

Я ей ничего не ответил.

Через неделю раздался еще один звонок. На этот раз она была еще более решительной:

– Мой брат работает в налоговом управлении и я уже говорила с ним. Если ты не перестанешь волочиться за Лючией, я заставлю твоего отца закрыть бар. Я не шучу. Прекрати встречаться с моей дочерью и не смей говорить ей, что я тебе звонила и предупредила тебя. Иначе я немедленно позвоню брату.

Она снова не дала мне ни слова сказать. На этот раз она взяла верх. Она нашла мое слабое место и целилась прямо туда. Через несколько минут после этого разговора я убежал в туалет, меня рвало.

Я сдался, как только дело коснулось моей семьи. К тому же я убедился, что Лючия была мне не по зубам, и ее мать, не считая угроз, оказалась права.

Я оставил Лючию в слезах, так ничего и не объяснив ей. После того дня, когда мне приходилось относить заказы в их офис, я входил в комнату, потупив голову и избегая ее взгляда. Она заходила в бар, искала встречи со мной, требовала объяснений, настаивала, чтобы я одумался и вернулся к ней.

Я избегал встреч с Лючией, и постепенно в груди у меня все отмерло. Я больше ничего не чувствовал и ничего не боялся. Мне ни с кем больше не хотелось общаться. Но по ночам мне стало трудно засыпать, а утром подниматься. Я стал мало есть, иногда вообще ничего не ел. Я быстро худел. Ходил весь бледный.

Сейчас, пытаясь разобраться в своем первом увлечении, я думаю, что в любом случае, даже без вмешательства матери, я бы все равно потерял Лючию. Я прилепился к ней, потому что она была единственным источником красоты, появившимся в моей жизни.

Но я больше не хотел любить и даже быть любимым.

Домашние проблемы, первое любовное крушение с Сабриной, боль, которую мне принес роман с Лючией, школьная учительница, директор банка, нотариусы, канцелярские крысы и все прочие говноеды, моя копилка, которую я так больше и не увидел, и все остальное окончательно достали меня, и я не выдержал. Они поставили меня на колени. Я чувствовал, что никому не нужен, и научился никого ни о чем не просить.

Я не вытравил из себя только эмоции, которые приносили мне фильмы, музыка и особенно литература.

С таким грузом переживаний на сердце я еще больше пристрастился к книгам. Я поглощал их, жадно пожирал, среди книжных страниц я искал для себя убежища, где можно было бы укрыться от всех моих проблем. Я стал сторониться окружающего мира, который наносил мне глубокие раны.

– Ты никогда не задумывался, что у нас в языке наберется, пожалуй, около тысячи слов и выражений для минета и только одно для куннилингуса? – несколько дней назад обронил за работой Никола.

– Нет, честно говоря, никогда… А что, это плохо?

– Я думаю, что по мере эмансипации женщин растет и число его любителей. Хотя у многих мужчин оральный секс по-прежнему вызывает отвращение…

– Но и не все женщины берут в рот.

– Да, но таких очень мало. А знаешь, почему мужчины отказываются это делать? Потому что оральный секс с женщиной превращается для мужчины в своего рода испытание на мужество. Женщине заниматься им проще, чем мужчине. Когда она нас ласкает, наш хобот у нее перед глазами, большой или маленький, толстый или тонкий, твердый или вялый… но он всегда перед ней, как на ладони. Сосиска вся на виду, а котлета нет. Под ней скрывается тайна, темная пещера, сами женщины порой не знают, что там прячется. Ты не забывай, когда мы хотим рассмотреть свой конец, мы берем его в руку, а им, чтобы взглянуть на нее, нужно смотреть в зеркало. Тебе понятно, в чем тут разница? Ты и представить не можешь, сколько женщин не имеют даже самого смутного представления о том, что у них там внизу. И преспокойно живут с этим. Некоторые даже не могут точно сказать, где у них дырочка, из которой они писают. Один мой университетский товарищ спросил у меня: «А как же женщины писают, если пользуются тампонами?» Я называю оральный секс проверкой на мужество, потому что, оказавшись лицом к лицу с этой загадкой, целуя ее, впиваясь в нее своими губами, мы плохо понимаем, куда мы попали. Ты вспомни, мы же не раз слышали, что оттуда может внезапно высунуться рука, схватить нас за язык и вырвать его. А, вдруг, она выпустит жало, и смертельно ужалит нас? Да все что угодно может оттуда выползти.

– Ладно, хватит, с тобой все ясно… в следующий раз, когда я займусь этим, непременно припомню твои слова. Только ты мне всю прелесть момента испортил.

– Да ничего с тобой не случится, живи спокойно. Впрочем, не такой уж ты охотник до котлет, это я чревоугодник, а не ты… хотя, вдруг, и перед тобой тоже высунется какая-нибудь мордашка, подмигнет и спросит: «Ну, как, тебе нравится?»

– Неправда, я тоже с охотой уплетаю котлеты, но аппетит у меня просыпается не со всеми, а только с теми, кто мне по-настоящему нравится, я не такой всеядный, как ты.

– Все верно, но если бы ты знал, как мне это нравится. Я, знаешь ли, подхожу к постели, зажав подушку под мышкой, беру женщину одной рукой, как кролика, за обе щиколотки и задираю ей ноги вверх, а другой рукой подсовываю под зад подушку и делаю то, что положено. Это потрясающе! Это настоящее испытание на мужество, это все равно, что пройти проверку на детекторе лжи.