Я ждал звонка от Сабрины и боялся, что она не позвонит. Стоило мне отойти от телефона, как он зазвонил. Трубку сняла моя мать и сразу же позвала меня: – Тебя спрашивают.

У меня во рту все пересохло. Первые слова для нее я приготовил заранее и повторял их не меньше двадцати раз, чтобы выучить наизусть. Но стоило мне сказать «алло», как все вылетело у меня из головы. К тому же она позвонила мне, не догадываясь, кто я такой, поэтому первое, что она сказала, было:

– Ты кто?

– Я… Лоренцо. Я не знаю, помнишь ли ты меня, мы встретились на вечеринке у Альберто. Ну, в общем… мы даже целовались.

– Конечно, помню.

– Я хотел тебя спросить, ты не против, если… ну, в общем, если мы еще раз встретимся?

– Разумеется, если ты этого хочешь. Я чуть позже буду в центре, мы можем встретиться у театра, в четыре часа, тебя это устраивает?

– Да, да.

Мне казалось, что это сон. Я решительно заявил отцу, что должен уйти из бара в половине четвертого, и ровно в четыре уже стоял перед театром.

Я стал встречаться с Сабриной. Мы провели вместе почти две недели. В первый раз, когда я шел к ней домой, я жутко боялся, что кто-то вдруг выскочит из-за угла и расхохочется мне в лицо, крикнет, что это просто розыгрыш. Его вполне могли устроить те же самые парни, которые высмеивали мой пиджак. У меня чуть ли не неделя ушла на то, чтобы я поверил в себя и убедился, что все происходящее со мной было правдой: почти половина того времени, сколько длился наш роман. Одним словом, я не привык в жизни к хорошему и быстро делался подозрительным. Когда я целовался с ней, я иногда открывал глаза и озирался по сторонам, не кроется ли здесь какой-нибудь обман. То, что о ней рассказывали, мне казалось неправдоподобным. Она была слишком красивой и милой. У меня порой появлялось искушение напрямую задать ей этот вопрос, но я так и не осмелился спросить ее об этом, а, возможно, просто не хотел знать правды. Зато не переставал спрашивать себя, почему она водится со мной. Я даже подумал, что этим она, наверное, хочет насолить своим родителям. Прежде всего, своему отцу, который бросил семью из-за молодой секретарши. Как в самых банальных мелодрамах.

Но как-то раз мы с моим другом Алессандро подметили одно странное совпадение.

– Привет Алекс, как дела?

– В порядке, а у тебя?

– У меня появилась девушка.

– Обалдеть! Наконец-то и у тебя… И кто она?

– Ее зовут Сабрина.

– И мою девушку зовут Сабрина.

– Она живет на холме.

– Ни фига себе… И моя тоже!

Когда он назвал мне фамилию, я не поверил своим ушам. Мы оба гуляли с одной и той же девочкой. Мы сразу же зашли в телефонную кабину и набрали ее номер.

– Привет, Сабрина. Со мной здесь рядом Алессандро, так вот, он говорит, что ты с ним тоже встречаешься.

Две секунды молчания, потом ту-ту-ту-ту-ту-ту. Она повесила трубку.

Алессандро, казалось, взбесился. А я чувствовал себя так, словно меня растоптали. Если бы я составил список женщин, которые причинили мне больше всего страданий, то Сабрина заняла бы в нем одно из первых мест, несмотря на то, что вместе мы провели чуть больше десяти дней. Она принесла мне чересчур горькое разочарование. В таком возрасте сердце еще слишком ранимо, достаточно пустяка, чтобы его разбить.

На следующий день Сабрина позвонила мне в бар и уговорила прийти к ней домой. Я пришел. Она просила у меня прощения и говорила, что в отличие от Алессандро и других мальчишек до него, я был единственным, кто ее понимал. Еще она сказала, что я был с ней очень нежным, не таким, как все остальные, которые только и думали, как затащить ее в постель. И, действительно, с Алессандро она этим занималась, а со мной нет, потому что я вел с ней романтические разговоры и клялся в вечной любви. Она очень хотела заслужить прощение и уговорить меня не бросать ее. Даже полезла делать мне минет. Я, как дурак, отказался, тогда она вытащила из ящика свитер, который купила для меня. Когда я его увидел, у меня ёкнуло сердце. Это был голубой свитер с цветными ромбами на груди. От Les Copains. Меня покорил не сам свитер, а то, что стояло за ним. Такие свитера носили молодые мажоры. Они по утрам не бегали по судам и не просили вычеркнуть их имя из списка должников; им никогда не доводилось сносить хамство взбеленившегося директора банка; они в жизни никогда не драили сортиры и не брали в руки тряпку; они были сынками тех, кто походя травил меня и моего отца. Я должен был их ненавидеть, а вместо этого я им завидовал. Я хотел быть одним из них.

Она это знала, и зашла с козырного туза. С этим свитером я попал в гадкое положение, оно поколебало мою веру в себя. Я сказал, что подумаю, однако свитер забрал с превеликим удовольствием. От минета отказался, а свитер взял: в общем, я оказался по уши в дерьме.

Больше я с ней не встречался. Я не смог забыть обиду. Но свитер все равно оставил у себя. Уж больно он был мне к лицу.

Она ушла от меня, потому что я не позволял, мешал ей любить меня, и это навело меня на одну мысль. Иногда бывает, что мы любим человека, скорее, за добро, которое мы делаем для него, а не за то, что он сделал для нас. Но мешая ей любить меня, я отнимал у нее эту возможность.

Когда мы жили вместе, я часто говорил, что мне иногда нужно побыть одному, уйти на свою территорию. Позже я понял, что она-то и была нужной мне территорией.

Она бросала меня два раза. За четыре месяца до нашего окончательного разрыва она уже пыталась уйти от меня. Я помню то, что она сказала мне перед расставанием. «У жизни нет гарантии. Жизнь не стиральная машина, если она сломалась, ее не починишь. В жизни если что разбилось, то навсегда. Можно, конечно, спрятаться от нее и строить свой мир, основанный на строгой логике, но этот мир будет иллюзорным. Тут ничего не поделаешь».

Когда она в первый раз уходила от меня, мы уже оба начали понимать, что нам необходимо поставить точку. Что-то должно было закончиться, потому что дальше так не могло продолжаться. Я не сумел пожертвовать частью себя, и тогда я пожертвовал нашими отношениями. Я не смог удержаться на должной высоте.

Когда она ушла от меня, я потерял голову. Я был не в силах жить без нее. Я пускался на все, чтобы уговорить ее вернуться. Пошел в магазин, купил красную краску и нарисовал на тротуаре перед ее домом огромное сердце. Я донимал ее телефонными звонками, доставал своими сообщениями, заколебал факсами с рисунками, которые отправлял ей на работу. Я поджидал ее у дома, усевшись на асфальте рядом с красным сердцем. Я посылал ей цветы, колечки, цветные карандаши, мыльные пузыри, и, прежде всего, веру в то, что все образуется. Своими звонками я не давал покоя ее подругам, просил их помочь мне. Однажды я напился и всю ночь простоял под ее окнами, просил впустить меня, кричал, что хочу сделать ей ребенка.

Наконец я ее уговорил, и она вернулась.

Первые дни были такими, какими им полагалось быть всегда. Меня, как никогда, переполняла любовь. В минуты нашей близости, за ужином вдвоем, дома, когда я ждал ее возвращения с работы. Я испытывал безграничное счастье любить и быть любимым. По крайней мере, мне так казалось.

Потом я не выдержал, и понемногу все вернулось на круги своя.

Мы с ней сразу же это почувствовали, какое-то время она все еще продолжала надеяться на перемены, но потом снова ушла.

В день нашего расставания она остановилась у двери, обернулась, пристально посмотрела на меня и со слезами на глазах сказала:

– Знаешь, Лоренцо, только тебе удавалось делать из меня полную дуру. До сих пор не могу поверить, что я вернулась к тебе. В начале наших отношений мне, признаюсь, было забавно и приятно нянчиться с твоими прихотями, замашками, с твоим образом жизни. Я думала, что сумею повлиять на тебя, и ты откажешься от своих бзиков. У меня почему-то появилась глупая уверенность в том, что я сумею переделать тебя, и ты добьешься того, чего заслуживаешь. Быть может, я тебя идеализировала, слишком многого от тебя хотела… Не знаю, я уже ничего не понимаю.