– Нет, этот новенький. С ним я только всего один раз пила кофе, но, сдается мне, этого вполне достаточно, чтобы вычеркнуть его из списка.

– А ты носишь с собой в сумочке зубную щетку? На случай незапланированной ночи? – спросил Никола.

– Если я встречаюсь с мужчиной и не исключаю, что могу оказаться у него дома, тогда ношу.

– Зубная щетка для женщины то же самое, что презерватив для мужчины. Мужчина его берет с собой, если надеется кого-нибудь трахнуть, а женщина, если не будет ночевать дома.

– Как правило, у меня в сумке всегда лежит зубная щетка, даже если я не собираюсь оставаться на ночь в чужом доме.

– Я тоже всегда ношу с собой презерватив. Кстати, я догадался, почему пакетики с презервативами делают такими скользкими, что их трудно надорвать.

– И почему же?

– По-видимому, чтобы дать женщине последний шанс передумать, пока мужчина занят этой нудной, утомительной операцией.

– Хватить нас смешить, Никола, – фыркнула Джулия.

Они сидели со мной, стараясь отвлечь меня от грустных мыслей. Никола выдал все, на что был способен. Потом мы разошлись по домам. За исключением Джулии, она и так была дома.

Я всю ночь не сомкнул глаз. Это была одна из тех ночей, когда хочется кому-то позвонить, но ты понимаешь, что все уже давно спят. В такую ночь начинаешь думать: «Ну почему у меня нет друга в Японии?»

Правда, в ту ночь меня еще смущало и не давало покоя сознание того, что известие о ее скором замужестве взволновало и расстроило меня больше, чем болезнь отца. От этого меня не покидало чувство стыда.

Я хотел позвонить ей, я думал, что этой ночью, после известия о болезни отца мне будет проще и легче добиться разговора с ней. Я мог бы сразу сыграть на том, что мой отец умирает, тогда она не посмеет сухо и зло разговаривать со мной. Я даже об этом подумал. Я все-таки жалкий, ничтожный человечек.

Я ей позвонил. Телефон у нее был выключен.

Мне было плохо, я никак не мог успокоиться. Я воображал, что мой отец, как и я, не спит. Я и ему собирался позвонить. Я хотел, чтобы он утром приехал ко мне. Мне казалось, что жизнь вот-вот раздавит меня, я чувствовал себя совершенно одиноким.

Перед рассветом я принял душ, оделся и пошел за машиной. Вначале я ехал по городу, потом выехал на кольцо, а с него свернул на автостраду. В половине шестого я уже подъезжал к дому родителей. Я оставил машину в центре и решил пройтись пешком.

По дороге мне попался открытый бар, и я зашел в него. У бармена было заспанное лицо. Я заказал капучино, рожок и стакан персикового сока. Еще купил пачку сигарет, хотя уже почти десять лет не курю. Я позавтракал у стойки, потом сел на улице и закурил. Не знаю почему, но я вдруг уставился на сигарету в своей руке. Мой отец, в прошлом заядлый курильщик, заработал себе болезнь легких, а я, переживая за него, сижу с сигаретой в руке… После третьей затяжки я почувствовал себя глупо и выбросил сигарету. От табака остался неприятный привкус во рту. Я вернулся в бар и заказал еще одну чашку кофе, чтобы избавиться от этого привкуса. Потом я сел в машину и вернулся к дому своих родителей.

Забрезжил рассвет. Небо было очень красочным. Тени от ночных фонарей начали понемногу отступать, открывая пока еще не совсем четкие очертания города. В течение нескольких минут один край неба оставался еще темным, и на нем виднелись звезды, а на другом краю уже проступали голубые полосы. Я, как завороженный, смотрел на первое утреннее позевывание наступающего дня.

Мне всегда тяжело вставать на рассвете, но когда мне это удается, то первые лучи солнца, утренняя тишина и свежесть восхищают и очаровывают меня. Меня покоряет разлитый в мире покой. Я каждый раз волнуюсь, наблюдая восход солнца. Правда вставать до рассвета мне приходится крайне редко, я почти всегда очень поздно ложусь спать. Рассвет для меня в большинстве случаев означает окончание ночи, которую я провел на ногах. Бывает, что на рассвете, перед тем как разойтись по домам, мы с друзьями заходим в бар позавтракать, а потом я засыпаю с привкусом сладкого рожка и утреннего капучино во рту.

В то утро, однако, другой свет заставил затрепетать мое сердце: светилось окно на кухне моих родителей. В утренней тишине этот свет согревал мое сердце. Я представил маму, которая в халате стоит у плиты и следит за туркой с кофе, и отца, бреющегося в ванной.

Я вошел в дом, и почувствовал запах кофе. Мама, действительно, была на кухне, а отец занимался утренним туалетом в ванной.

– Ты выпьешь его кофе? Твой отец сегодня, кажется, не собирается выходить из ванной.

– Да, спасибо.

– Тебя покормить?

– Нет, я уже съел рожок в баре.

– Вот твой кофе… Ты когда встал сегодня?

– Я не ложился этой ночью.

Она снова поставила турку на огонь и попросила меня последить за ней, а сама пошла готовить одежду для отца.

Я сел за стол. Перед местом отца мама оставила салфетку, сверху лежали его таблетки. Пока я допивал свой кофе и следил за тем, что стоял на плите, на пороге кухни в трусах и майке показался отец. Вымытый, выбритый и причесанный.

– Ты что так рано?

– Ты не смыл пену с ушей.

Он поднял руку, собираясь стереть пену.

– Не это ухо, а другое.

– Ты во сколько встал сегодня?

– Около пяти, – соврал я.

– И ты уже здесь? Будь осторожней, у тебя снимут баллы, если засекут на радаре.

– Я выпил твой кофе, но скоро будет готов новый, пенка уже поднимается.

– И правильно сделал. Я пошел одеваться.

Когда мама вернулась на кухню, она принесла мне стопку бумаг, которые я должен был передать врачу:

– Я не знаю, нужны они или нет, но я все равно дам их тебе на всякий случай.

Она отдала справки мне, потому что отец часто теряется в таких ситуациях. Мама у меня более самостоятельная, если бы такое случилось с ней, мне бы надо было только отвезти ее в больницу. А вот отца надо всюду направлять. Если ей нужно пойти к врачу или сдать анализы, она идет одна, в крайнем случае, в плохую погоду, просит отца отвезти ее в больницу, но и тогда он остается ждать в машине. К врачу вместе с ней он не заходит.

Мой отец предпочитает держаться подальше от больниц, поликлиник и медиков, с большим трудом удается отправить его на прием к врачу или уговорить сдать анализы. Он уверяет, что лучше врачей знает, как у него дела со здоровьем, и говорит, что чем чаще к ним прислушиваться, тем быстрее заболеешь.

Я взял бумаги и стал ждать отца. Было еще рано. Я уселся на диван, пока он на минуту спустился в подвал.

– Чем он там все время занимается? – спросил я у матери.

– Он отнес туда все свои вещи… Перебирает их, переставляет, разбирает, собирает. Ты же знаешь, какой он у нас, ему нравится копаться в старье.

Я чуть было не заснул на диване. Из сонного оцепенения меня вывела эсэмэска, отправленная Джулией: ни пуха ни пера!

Мама опустилась на диван рядом со мной. Я посмотрел на нее и спросил:

– Тебе не страшно?

– Немного страшно, но я стараюсь не думать об этом, пока мы не узнали ответа.

Она прослезилась, произнося эти слова. Ближе к восьми мы вышли из дома. Я в основном молчал. Они выглядели более спокойными. Когда мы спускались по лестнице, мама даже спросила, что нам приготовить на обед.

В машине по дороге отец все пытался острить:

– Я всегда говорил, что не надо сдавать анализы, теперь видишь, что я оказался прав? Сейчас, когда мне сказали о болезни, я начал чувствовать, что со мной не все в порядке. Медики плохо влияют на нас. Я всегда говорил, что лучше держаться подальше от врачей.

Я попытался рассмеяться, но у меня ничего не получилось. Я натянуто улыбнулся, и только фыркнул носом, словно шумно выдохнул.

Однажды зимой, в субботу, нас после обеда потянуло в постель. Я помню простыни каштанового цвета и две настольные лампы с абажуром. Дом погрузился в тишину. За окном дождь лил как из ведра. Было слышно, как капли дождя барабанят по опущенным жалюзи. Мы занялись любовью, потом нас сморил сон. Когда я проснулся, я приготовил себе кофе, а потом принес чашку кофе ей в постель.