– Еще раз спасибо за вчерашнее. Все было очень здорово. – А потом спросила название книги, о которой я ей рассказывал накануне вечером. Я написал ей на бумажной салфетке: Герман Гессе, «Игра в бисер».

Мы начали встречаться и по будням. Я не хотел, как оголтелый, сразу же лезть к ней под юбку, но в то же время боялся, что наши отношения могут перейти в опасную фазу, о которой мне уже рассказывали знакомые ребята, когда девушка говорит: «Подожди, не надо, давай не будем портить нашу дружбу».

Примерно через неделю, вечером, я набрался смелости и стал ждать ее у выхода из офиса. Когда она вышла, я попросил ее вернуться назад, и последовал за ней. Я посмотрел на нее, слегка подтолкнул к углу холла и там впился в нее губами, с силой прижимая ее к стене.

– Ты с ума сошел, – сказала она мне. Потом сама поцеловала меня. Ее поцелуй был коротким, она боялась, что кто-то из сослуживцев появится в холле.

После первого поцелуя мы стали всюду ходить вместе. Прошел месяц, а этого у нас еще не было. Мы целовались, моя рука скользила ей под юбку, под трусики. В первый раз, когда я дотронулся до ее влажноватой, податливой плоти, прятавшейся под пушистым бугорком, меня всего обдало жаром, мое лицо горело. Я нежно, почти с трепетом прикасался к ее расселине.

Она не хотела, боялась заниматься любовью в машине, о гостинице и слышать не желала, говорила, что туда ходят только проститутки. Вечером я отвез ее домой, и перед тем, как лечь спать, задержался дольше обычного в ванной.

Вскоре мне позвонил Роберто и мимоходом заметил:

– Кстати, в субботу вечером меня не будет, я останусь ночевать у друзей. Квартира свободна, ты не хочешь привести туда свою девушку?

Когда я передал Лючии о нашем разговоре, она сказала, что пойдет со мной. Это было в четверг, и с каждой минутой во мне все сильнее нарастало нетерпеливое ожидание. Я дико хотел ее и боялся, что при нашей первой близости я не продержусь дольше трех секунд.

В субботу после обеда, перед тем, как встать под душ, я прочистил свою пушку. Я онанировал, не думая о ней. Мне казалось гадким за этим занятием рисовать ее в своем воображении, своими похотливыми мыслями я боялся осквернить то, что должно было произойти между нами. Я захватил с собой еще бутылку шампанского, которую тайком взял из бара. Я хотел, чтобы наше свидание было как в кино, хотя вино мне никогда не нравилось. Мы вместе застелили постель чистыми простынями. И я, и она, мы оба смущенно молчали. Было немного неловко вдвоем стелить постель, зная, что последует за этим, это все равно, что вместе с неприятелем выбирать поле битвы. Мы присели на диван и начали разговаривать вполголоса, потому что я опасался, как бы нас не услышали мои родители. Мы выпили шампанского, слегка обнялись, поцеловались. Я даже поставил музыку. «Смотри, не перепутай пластинку», – советовал мне накануне Роберто. На столике он оставил для меня стопку пластинок: Сэм Кук, Стив Уандер, Марвин Гайе, группы The Commodores и Roxy Music.

Наконец, мы переспали. Впервые. Три раза подряд. Мне казалось, что я всю жизнь ждал этого. Так, верно, и было на самом деле.

Моя любовь не знала предела. Она стала моей первой девушкой, а я был ее парнем. Я чувствовал себя Богом. Великим и могучим. Мне впервые в жизни довелось испытать пленительное ощущение ее и себя, как единого целого: она была моей девушкой, я безраздельно принадлежал ей.

Мир на время перестал быть безжалостным и несправедливым ко мне. По утрам меня уже не бросало в дрожь, когда я вспоминал об ожидавших меня заморочках. «Да плевал я на них, не велика беда! Все равно я потом увижусь с ней и забуду про все», – такие мысли теперь проносились в моей голове. Я послал весь мир куда подальше. С Лючией мне было хорошо. Мы вместе гуляли, болтали, занимались любовью. Мы часами лежали, обнявшись, в постели и выводили взглядами на потолке обещания в вечной любви.

По утрам я писал на салфетке «я тебя люблю» и опускал записку в ее пакет с бриошами, прятал в нем бутон цветка, клал шоколадку. С каждым днем я любил ее все сильнее и каждый раз поражался, как это возможно. Никто в ее офисе не догадывался о наших встречах. Она была частицей вселенной, отгороженной от всего и ото всех, даже от моих родителей, моей самой желанной частью мира. Но я не мечтал завладеть этой частью вселенной и сделать ее своей. Потому что, отрекаясь от своей жизни, я становился лучше.

Однажды мне пришлось долго ждать, когда Лючия выйдет из дома. Как только она села в машину, я понял, что она плакала.

– Что случилось?

– Ничего, давай поедем.

Я стал настаивать, и в конце концов она призналась, что ее мать не хотела отпускать ее со мной, потому что я бросил школу, не учился в университете, а работал в баре. В ту минуту я очнулся от долгого сна. Я посмотрел на свои колени, мне показалось, что на мне был мой рабочий фартук.

Мать Лючии безумно боялась, что ее дочь может оказаться за кассой в дешевом баре, и, собрав все свои силы, она решила объявить мне войну. Я не мог больше звонить Лючии домой, и она не могла позвонить мне. Тогда еще у всех стояли домашние телефоны с диском, и ее мать повесила на диск маленький замочек, так же, как мы это делали в баре. Теперь я провожал ее домой, прощался, и у меня не оставалось больше никакой возможности связаться с ней. Каждый раз, когда я заезжал за ней, она задерживалась, и я понимал, что ей опять пришлось ссориться с матерью.

– Хочешь, я с ней поговорю? Она тогда увидит, что со мной все в порядке, и, быть может, успокоится. Я встаю в шесть утра и работаю весь день. Я вполне нормальный парень.

– Нет, это бесполезно. Я неделю назад написала ей письмо, так она его порвала и сказала, что мне ее никогда не переубедить.

Младшая сестра Лючии была помолвлена с молодым человеком из очень приличной семьи. У его отца было свое предприятие по обработке металлов. Выбор младшей дочери мать одобрила с радостью. Она постоянно отчитывала Лючию, если та в будни возвращалась домой около полуночи, но ни слова не говорила ее младшей сестре, которая приходила еще позже.

Однажды в воскресенье, когда мы с Лючией сидели в моей комнатенке, ее мать позвонила к нам домой, спросила дочь и сказала, что ее сестра с женихом собрались на бал в Ротари и зовут Лючию пойти вместе с ними. «Приходи домой, по крайней мере, переоденешься в платье, снимешь наконец свои джинсы, нельзя же вечно в них ходить».

Когда Лючия передала мне слова матери, я ей сразу даже не поверил, не знал, что и сказать. Но, в любом случае, это была ее мать, мне не хотелось осуждать ее в присутствии дочери.

– Мне, наверное, лучше пойти туда, – сказала Лючия, – иначе она меня на неделю запрет дома.

– Хорошо, я отвезу тебя домой.

Я повез ее домой переодеться и молчал всю дорогу. На бал она отправилась без меня. Я вернулся домой, надел наушники и поставил альбом Pearl Дженис Джоплин. Мне хотелось погрузиться в ее наполненный болью голос.

Я думал о Лючии. О том, что она, возможно, встретит кого-то и оставит меня. В ту минуту я узнал, что такое ревность.

Как-то утром в баре зазвонил телефон, и, к счастью, я снял трубку.

– Алло.

– Это мама Лючии.

– Здравствуйте, синьора. Я Лоренцо.

– Позови своих родителей, мне надо поговорить с ними.

– Синьора, я уже совершеннолетний, если вы хотите что-то сказать, то говорите со мной.

– Хорошо, тогда я скажу это тебе. Я не хочу, чтобы ты приходил к нам домой и уводил с собой Лючию. Я не хочу, чтобы она бывала у тебя дома. Прекрати встречаться с ней и не звони нам больше. Забудь ее и оставь нас в покое. Тебе все ясно?

– Извините, синьора, но я не понимаю, почему…

В трубке раздались короткие гудки. Она бросила трубку, не дав мне договорить.

Я пошел в туалет и посмотрел на себя в зеркало. Мне стало жалко себя и обидно за свою жизнь.

С Лючией моя жизнь становилась осмысленной и заслуживала право на существование.