Я встала с постели и попыталась разыскать свою сумочку. Посмотрела под кроватью, в шкафу и вдруг почувствовала, что к моим ногам прикасается мокрая и холодная ткань. Оказывается, панталоны у меня забрали. На мне была набедренная повязка, впитывавшая всю гадость, вытекавшую из меня. Тряпка была грязная, она дурно пахла. Я никак не могла выйти на улицу в таком виде. Меня приняли бы за безумную и отвели в приют. Мне нужна была одежда, мне нужен был мой плащ, но у меня все отобрали.

Но я знала, где найти одежду. В комнате, где стояло множество сундуков. Там, куда меня привели в самую первую ночь.

Я вышла из своей комнаты. Было тихо, слышался только негромкий разговор двоих слуг, натиравших воском перила лестницы. В коридоре было пусто. Я добрела до лестницы, но была так слаба, что на следующий этаж мне пришлось карабкаться на четвереньках. Потом я с трудом поднялась на ноги и прислонилась к стене, чтобы отдышаться. Какой же коридор вел к комнате с сундуками? Все коридоры выглядели одинаково, а дверей было такое множество… У меня не было ни сил, ни времени заглядывать в каждую комнату.

Я стояла у стены, готовая расплакаться от отчаяния и боли, заставляя себя не отказываться от намерения бежать отсюда, и вдруг я увидела ее. Я увидела привидение.

Краем глаза я заметила движение и решила, что это помощница кухарки, которая возвращается в комнаты для прислуги, расположенные высоко, в мансарде. Но нет, та, которая стояла на лестничной площадке, не была служанкой.

Она была очень маленького роста. Если бы не полный живот и широкие бедра, ее можно было бы принять за ребенка. Ее женственную фигуру украшало одеяние из тончайшего шелка. Широкие панталоны и туника без рукавов, едва прикрывавшая грудь. Грудь у нее роскошная — полная и высокая. Наверное, при взгляде на ее грудь у мужчин текли слюнки.

Она была не только наделена пышными формами. Ее лицо красиво. Миндалевидные глаза казались больше, будучи подведенными углем. В ее пышных локонах сочетались медный, багряный и золотистый цвета. Распущенные волосы ниспадали волнами до поясницы. Алехандро очень верно описал цвет ее кожи. Кожа у нее была цвета корицы. Впечатление было такое, что кое-где сверкают блестки, а в целом казалось, что эта женщина вытесана из драгоценного камня. Все это я вспоминаю сейчас, но потом я видела ее не раз и знаю, что она живая, из плоти и крови. Но в то мгновение она показалась мне видением, сотворенным воображением мужчины, его представлением об идеальной женской плоти. Я смотрела на нее со страхом и восторгом. Я боялась, что, если я пошевелюсь, она исчезнет. Я не спускала с нее глаз, а она с опаской глядела на меня.

— Пожалуйста, не уходи. Мне нужна твоя помощь.

Я устала стоять и привалилась к перилам. Женщина попятилась назад. Ее босые ноги бесшумно ступали по ковру.

— Нет, нет, прошу тебя, не покидай меня. Я больна, и мне нужно уйти из этого дома. Пожалуйста, мне нужно, чтобы ты помогла мне, иначе я умру. Тебя зовут Узра, да?

При звуке своего имени женщина отпрянула еще на несколько шагов, развернулась и исчезла в темноте около лестницы, ведущей к мансарде. То ли в это мгновение меня покинули силы, то ли я так расстроилась из-за того, что она убежала от меня, но я опустилась на пол. Потолок у меня над головой закружился, словно фонарь на скрученной веревке. В одну сторону, потом — в другую. А потом — темнота.

Чуть погодя — негромкие голоса, прикосновение пальцев.

— Почему она вышла из комнаты? — Это был голос Адера, недовольный и тихий. — Ты же говорил, она не может вставать.

— Видимо, она крепче, чем кажется, — пробормотал Алехандро.

Кто-то поднял меня на руки. Я казалась себе невесомой, наполненной воздухом.

— Отнеси ее в комнату и на этот раз запри дверь. Она не должна покинуть этот дом. — Голос Адера слышался все тише. — Она умрет?

— Проклятье, откуда мне знать? — еле слышно произнес Алехандро, а потом добавил погромче, чтобы его услышал Адер. — Думаю, это зависит от вас.

«От него?» — успела подумать я, проваливаясь в забытье. Как же, интересно, от Адера могло зависеть, выживу я или умру? Но долго размышлять я не смогла. Еще пара секунд — и я погрузилась в невесомую и беззвучную бесчувственность.

— Она умирает. Не протянет и до конца дня.

Это был голос Алехандро, и его слова были не предназначены для моих ушей. Мои веки затрепетали. Алехандро стоял у моей кровати рядом с Адером. Оба решительно скрестили руки на груди. Их лица были суровыми.

Вот он и приблизился, мой бесповоротный конец, а я так до сих пор и не поняла, что они собрались сделать со мной, почему Адер решил обмануть меня, заявив о своих чувствах, зачем он потчевал меня своим зельем и не показал меня врачу. Но в то мгновение странности его поведения уже никакого значения не имели: я вот-вот могла умереть. Если им было нужно мое тело — для вскрытия, для каких-то медицинских опытов или для сатанинского ритуала, — теперь им никто не мог помешать. В конце концов, кто я такая? Нищая бродяжка, только и всего. Я даже не их служанка. Я была ниже служанки, я была женщиной, которая позволила незнакомцам делать с ней все, что им заблагорассудится, за кров и пищу. Я бы поплакала о том, что стало со мной, но лихорадка иссушила меня настолько, что слез не было.

Я не могла спорить с заключением Алехандро: я умирала. Не могло тело чувствовать себя так ужасно и продолжать жить. Внутри у меня все горело и ныло. С каждым вдохом мои легкие хрипели, как проржавевшие мехи. Если бы мне не было так нестерпимо жалко ребенка Джонатана, которого я забирала с собой, если бы я не страшилась тяжкого груза совершенных грехов, я бы молила Бога о милосердии и ниспослании мне скорейшей смерти.

Только об одном я жалела: о том, что больше никогда не увижу Джонатана. Я так сильно верила в то, что мы предназначены друг другу, что сама мысль о разлуке с ним казалась мне невероятной. Я не могла поверить, что умру, не имея возможности прикоснуться к его лицу, что он не будет держать меня за руку при последнем моем издыхании. В то мгновение я осознала весь ужас моего положения. Мой конец был близок, а я ничего не могла поделать. Никакие молитвы ничего не могли изменить. А я хотела только одного: увидеть Джонатана.

— Вам решать, — сказал Алехандро Адеру, который все это время молчал. — Если она для вас что-то значит. Донат и Тильда выразились ясно…

— Это не решается голосованием, — проворчал Адер. — Никто из вас не вправе решать, кто может присоединиться к нашей компании. Вы все существуете по моей милости.

Верно ли я его расслышала? Наверное, нет. Все звуки расплывались, разлетались эхом у меня в голове.

— …И служить мне продолжаете по моей милости.

Адер шагнул ко мне и провел кончиками пальцев по моему мокрому от пота лбу:

— Взгляни на ее лицо, Алехандро. Она знает, что умирает, но продолжает бороться. Точно так же выглядел ты, и Тильда тоже… — Он похлопал меня по щеке: — Послушай меня, Ланор. Я собираюсь сделать тебе редкостный подарок. Ты понимаешь? Если я не вмешаюсь, ты умрешь. Так что мы с тобой договоримся… Я готов поддержать тебя в мгновение твоей смерти и вернуть твою душу в мир живых. Но это означает, что ты будешь целиком и полностью принадлежать мне — не только телом. Мне нужно от тебя нечто большее. Мне нужна твоя пламенная душа. Ты согласна на это? — спросил он, пытаясь встретиться со мной взглядом. — Приготовься, — сказал он мне.

Я силилась понять, о чем он говорит, но не могла.

Он наклонился ко мне очень близко, словно священник, готовый выслушать исповедь. Держа в руке серебряный сосуд с горлышком тоненьким, как клюв колибри, он вынул из него пробку, больше похожую на иглу.

— Открой рот, — приказал Адер, но я окаменела от страха. — Открой свой треклятый рот, — повторил он, — или я тебе челюсть размозжу.

Я уже очень плохо соображала и почему-то подумала, что он, наверное, хочет дать мне последнее причастие — все же моя мать была католичкой. Мне хотелось, чтобы мои грехи были отпущены. Я открыла глаза и зажмурилась в ожидании.