Мать строго посмотрела на меня:

— Я говорю это тебе как любящая мать, Ланор: ты должна перестать водить дружбу с господином Джонатаном. Вы уж не дети. Если так будет продолжаться, ничего хорошего из этого не выйдет.

Я не чувствовала, как мою кожу обжигает пар, исходящий от кипящей воды. Я не мигая смотрела на мать.

Она, заметив, как я потрясена, поспешно продолжала:

— Ты должна понять, Ланор, — какой парень захочет жениться на тебе, если всем видно, как сильно ты влюблена в Джонатана?

— Я не влюблена в Джонатана, — возразила я хриплым голосом. — Мы с ним просто друзья.

Мать негромко рассмеялась, и ее смех меня обидел:

— Ты не можешь отрицать своей любви к Джонатану. Это слишком очевидно, моя дорогая, и столь же очевидно, что он таких чувств к тебе не питает.

— Да ему и не надо питать ко мне какие-то чувства, — запротестовала я. — Мы просто друзья, уверяю тебя, мама.

— О его ветрености знает весь город…

Я провела ладонью по взмокшему от пара лбу:

— Я знаю. Он мне все рассказывает.

— Послушай меня, Ланор, — умоляюще проговорила моя мать. Я отвернулась, но она обошла вокруг котла и встала передо мной. — Влюбиться в такого красавца, как Джонатан, очень легко, и в такого богача — тоже, но ты должна побороть свои чувства. Тебе не суждено стать его женой.

— Как ты можешь говорить такое? — Эти слова сами сорвались с моих губ. Я вовсе не собиралась ничего такого говорить. — Ты не можешь знать, что суждено мне и Джонатану.

— Ох, глупая девочка, только не говори мне, что ты не отдала ему свое сердце. — Мать обхватила руками мои плечи. — Даже не надейся стать женой сына старосты. Семейство Джонатана ни за что этого не допустит, а твой отец этого не переживет. Жаль, что мне приходится говорить тебе эту горькую правду…

На самом деле, мать могла бы ничего не говорить мне. Умом я понимала, что наши семьи не равны. Я знала, что мать Джонатана возлагает большие надежды на супружество своих детей. Но девичьи мечты истребить трудно, а моя мечта жила во мне, сколько я себя помнила. Мне казалось, что я родилась с желанием быть с Джонатаном. Втайне я всегда верила, что такая сильная и настоящая любовь, как моя, в итоге будет вознаграждена, а теперь меня заставляли смириться с горькой истиной.

Моя мать вернулась к работе. Она взяла длинную палку и стала перемешивать белье в кипящей воде.

— Отец собирается подыскать тебе жениха, вот почему пора положить конец вашей дружбе. А замуж мы тебя должны выдать раньше, чем твоих сестер, — продолжала мать. — Так что ты понимаешь, как это важно, верно, Ланор. Ты же не хочешь, чтобы твои сестры остались старыми девами?

— Нет, мама, конечно, я этого не хочу, — обреченно ответила я, не глядя в глаза матери.

Я смотрела вдаль и всеми силами удерживалась от слез. Но вдруг я заметила, как что-то мелькнуло в лесу за нашим домом. Это могло быть что угодно — доброе или опасное. Может быть, мой отец и сестры возвращались с покоса, а может быть, кто-то шел по лесу от одной фермы до другой, а может быть, олень объедал зеленые ветки. Я стала следить глазами за крупным темным силуэтом. Нет, это был не медведь. Всадник верхом на коне. Вороной конь в нашем городке был один, и принадлежал он Джонатану. Я гадала, зачем ему могло понадобиться проезжать здесь, если только он не хотел увидеться со мной. Но Джонатан проехал за нашим домом и направился к ферме наших соседей. Там жили новобрачные Иеремия и София Якобс. Зачем Джонатану мог понадобиться Иеремия, я понятия не имела.

Я подняла руку и заправила под чепчик выбившиеся кудряшки:

— Мама, ты говорила, что Иеремии Якобса на этой неделе нет дома? Он куда-то уехал?

— Да, уехал, — откликнулась мать рассеянно, продолжая перемешивать кипятящееся белье. — Он уехал в Форт-Кент. Хочет купить пару тягловых лошадей. Сказал нашему отцу, что вернется на следующей неделе.

— Он Софию одну оставил, да?

Темный силуэт всадника исчез за деревьями.

Мать кивнула:

— Да, но он знает, что ей нечего бояться. Недельку без него она спокойно проживет. — Мать подцепила палкой мокрое шерстяное платье. От него шел пар, с него ручьями стекала вода. Я взялась за палку с другой стороны, мы вдвоем отнесли платье под дерево и принялись его выкручивать. — Дай мне слово, что ты откажешься от Джонатана и больше не станешь с ним встречаться, — таковы были последние слова матери.

А я думала только о маленьком доме нашей соседки; я представляла себе вороного коня Джонатана, нетерпеливо переступающего с ноги на ногу у крыльца.

— Обещаю, — сказала я матери. Мне было так легко солгать ей, словно это слово ничего не значило.

Осень была в разгаре. Листья на деревьях стали багряными и золотыми. Роман Джонатана с Софией Якобс продолжался. В эти месяцы мои встречи с Джонатаном стали более редкими, чем когда-либо, и до боли краткими. Конечно, виновата в этом была не только София — ведь и у меня, и у Джонатана хватало разных дел, но я винила во всем только Софию. Какое право она имела на такое внимание со стороны Джонатана? На мой взгляд, она совсем не заслуживала общения с ним. Худшим из ее грехов было то, что София была замужней женщиной, и, сохраняя отношения с Джонатаном, она вынуждала его грешить, обрекая и его, и себя на адские муки.

Однако причины, по которым, как я считала, София не заслуживает Джонатана, этим не исчерпывались. София была далеко не самой красивой женщиной в нашем городке. По моим подсчетам, по меньшей мере двадцать девушек такого возраста были красивее ее. Себя я из скромности в это число не включала. Да и по положению в обществе она была не ровня Джонатану, и хозяйкой была не бог весть какой. Шила, правда, более или менее сносно, а вот пироги, которые она приносила на церковные праздники, были бледные и неровно пропеченные. Без сомнения, София была умна, но опять же: если бы кто-то собрался выбрать самую умную женщину в городе, вряд ли бы ему в голову пришло ее имя. Так почему же она завладела Джонатаном, которому должно было доставаться только все самое лучшее?

Я пряла лен, размышляла об этой странной связи и мысленно ругала Джонатана за его ветреность. В конце концов, разве он не сказал в тот день на выпасе Мак-Дугалов, что будет ревновать, если я полюблю другого парня? А сам тайком шастал к Софии Якобс. Девушка, не так сильно влюбленная, сделала бы правильные выводы из такого поведения, но я не желала делать никаких выводов. Я предпочитала верить, что Джонатан выбрал бы меня, если бы только знал о глубине моих чувств. По воскресеньям, после службы в церкви, я ходила по лужайке одна и бросала безответные взгляды на Джонатана. Я надеялась, что мне удастся сказать ему, как сильно я люблю его, как хочу быть с ним. Порой я бродила по тропкам, ведущим к дому Сент-Эндрю, и гадала, чем сейчас занимается Джонатан. Иногда я впадала в мечтания и представляла, как руки Джонатана прикасаются ко мне, как я прижимаюсь к нему, как мои губы сливаются с его губами. Стыдно подумать, как наивны были тогда мои представления о любви! Будучи девственной, я представляла себе любовь целомудренной и утонченной.

Без Джонатана мне было одиноко. Это время было словно бы прелюдией к тому, какой станет моя жизнь, как только Джонатан женится и обзаведется семейством, а я выйду замуж за другого. Нам предстояло разлететься по разным орбитам, нашим путям не суждено было пересечься. Но в ту пору этот день еще не настал, и София Якобс не была законной супругой Джонатана. Она была захватчицей, заявившей права на его сердце.

Сразу после первых заморозков Джонатан пришел повидаться со мной. Как он изменился! Он словно постарел на несколько лет. А может быть, просто исчезла его обычная веселость? Джонатан казался серьезным и очень взрослым. Он нашел меня на покосе, где мы с сестрами собирали последнюю сухую люцерну, чтобы убрать сено в амбар, на корм скоту долгой зимой.

— Позвольте помочь вам, — сказал Джонатан, спрыгнув с коня.