Несколько дней спустя корабль вошел в бостонскую гавань. К вечеру он встал у причала, но я дождалась сумерек и только тогда робко покинула палубу. В это время на корабле было тихо: другие пассажиры высадились, как только мы пришвартовались, и большую часть груза успели выгрузить. Матросов — по крайней мере, тех, чьи лица я запомнила, — я на палубе не увидела. Скорее всего, они уже наслаждались прелестями жизни на суше и веселились в каком-нибудь портовом кабаке. Питейных заведений вблизи порта было великое множество. Похоже, в мореплавании этот бизнес играл роль поважнее древесины и парусины.

Всю дорогу дул попутный ветер, поэтому мы прибыли в Бостон намного раньше, чем рассчитывал капитан, но очень скоро эта весть могла дойти до монастыря, и оттуда в порт должны были кого-то прислать за мной. На самом деле, капитан уже с любопытством поглядывал на меня, пока я сидела на палубе, и поинтересовался, не нужно ли подвезти меня, если я не знаю дорогу.

Мне не хотелось в монастырь. Я представляла его себе чем-то средним между работным домом[13] и тюрьмой. Там меня ожидало наказание, там меня должны были всеми возможными средствами «исправить», исцелить от любви к Джонатану. Монахини должны были отнять у меня ребенка — то последнее, что соединяло меня с моим возлюбленным. Как я могла допустить такое?

С другой стороны, мне было очень страшно сходить на берег одной. Неуверенность, испытанная мною в Кэмдене, в Бостоне стала в сотню раз сильнее. Этот город казался мне громадным, бесконечным. Как мне вести себя здесь? К кому обратиться за помощью, где остановиться — особенно в моем положении? Я вдруг резко ощутила себя неотесанной деревенской девушкой, приехавшей в большой город из глуши.

Трусость и нерешительность заставили меня задержаться на корабле, но в конце концов боязнь лишиться ребенка вынудила меня рискнуть. Я решила: уж лучше буду спать в грязном проулке и зарабатывать на пропитание мытьем полов, чем позволю кому-нибудь забрать у меня дитя. Оставив сундук в портовой конторе, я в страхе пошла по улицам Бостона с одной маленькой сумочкой. Я надеялась, что заберу сундук, как только где-нибудь пристроюсь. Правда, монахини могли забрать его, обнаружив, что я пропала.

Уже почти стемнело, и меня поразило то, какой бурной была жизнь на улицах города. Люди выходили из пабов на улицы, толпы шагали по тротуарам, мимо проезжали кареты и повозки, нагруженные бочонками и ящиками, большими, как гробы. Одна улица шла на подъем, другая — на спуск. Я шла, обходя встречных, уворачиваясь от повозок. Уже через пятнадцать минут я не могла сказать, в какой стороне порт. Бостон казался мне суровым, негостеприимным местом. Сотни людей прошли мимо меня в тот вечер, но никто из них не обратил внимания на мое искаженное страхом лицо, на мои испуганные глаза, на то, как я бреду, не разбирая дороги. Никто не спросил, не нужна ли мне помощь.

Сумерки сменились темнотой. Зажглись фонари. Извозчиков стало меньше, люди заторопились по домам. Лавочники закрывали ставни, запирали двери. От страха мне сдавило грудь: где же я буду спать ночью? И завтрашней ночью, и потом… «Нет, — сказала я себе, — наперед загадывать нельзя, иначе я совсем отчаюсь. Пока надо найти ночлег на сегодня. Нужно что-то придумать, а не то я пожалею, что не отправилась в монастырь».

Я могла пойти только в паб или в гостиницу. Причем только в самую дешевую, учитывая, сколько у меня осталось монет. Я шла по жилому кварталу, пытаясь вспомнить, где в последний раз видела заведение. Может быть, ближе к порту? Возможно, но возвращаться обратно я опасалась. Мне казалось, что так я только укреплюсь в мысли о том, что не соображаю, что делаю, что мое положение — просто хуже не бывает. Я не помнила, как попала в этот район, с какой стороны пришла. Так что в каком-то смысле лучше было идти вперед.

Я впала в ступор. Стояла посреди улицы, гадая, куда идти, и не обращая внимания на извозчиков. Меня попросту могли переехать. Я не сразу заметила, что рядом со мной остановилась карета, не сразу услышала оклики.

— Мисс! Здравствуйте, мисс! — послышался голос из глубины кареты.

Карета была очень красивая — не то что наши грубые деревенские фургоны. Темное дерево было натерто маслом, дверцы украшала резьба. В карету были запряжены две гнедые лошади, гривы которых были украшены, как у цирковых, но при этом на лошадях лежали черные траурные попоны.

— Так вы говорите по-английски или нет?

В окошке кареты появилось лицо джентльмена в странной красивой треуголке, украшенной алыми перьями. Он был бледен, светловолос, с утонченным, аристократичным лицом. При этом он как-то странно морщил губы: казалось, все время чем-то недоволен. Я смотрела на него и гадала, зачем такой благородный господин обращается ко мне.

— О, давай-ка я попробую, — послышался из кареты женский голос.

Мужчина в треуголке отодвинулся от окошка, его место заняла женщина. Она была еще бледнее мужчины, ее лицо было белым как снег. На ней было очень темное платье из муаровой тафты. Возможно, ее кожа казалась такой бледной из-за цвета платья. Она была красива, но при этом в ней было что-то пугающее. За неискренне улыбающимися губами прятались заостренные зубы. Глаза голубые, но такие бледные, что казались сиреневыми. Волосы цвета лютика очень гладко зачесаны и убраны под красивую шляпку, сдвинутую набок.

— Не бойся, — проговорила женщина, прежде чем я успела осознать, что действительно немного побаиваюсь ее.

Я попятилась назад, а женщина открыла дверцу кареты и спустилась на мостовую, шурша пышным подолом тафтяного платья. Такого красивого наряда я еще ни разу в жизни не видела. Ткань была тончайшей, тут и там она была собрана в маленькие складочки и рюши. Лиф плотно облегал тонкую осиную талию. Женщина медленно протянула ко мне руку, затянутую в тонкую черную перчатку. Казалось, она боится спугнуть трусливую собачонку.

К мужчине в треугольной шляпе подсел еще один незнакомец.

— С тобой все хорошо? Мы с друзьями заметили, что ты какая-то растерянная, — сказала женщина и чуть более тепло улыбнулась.

— Я… ну… то есть… — промямлила я, смущенная тем, что кто-то обратил на меня внимание. В это мгновение мне отчаянно хотелось человеческой доброты и понимания.

— Вы только что приехали в Бостон? — спросил второй мужчина из кареты.

Он показался мне намного симпатичнее первого. Темные волосы, добрые глаза, мягкость — все это внушало доверие. Я кивнула.

— Вам есть где остановиться? Вы уж меня простите за такие догадки, но вид у вас какой-то сиротливый. Ни дома, ни друзей? — спросила женщина, поглаживая мою руку.

— Спасибо вам за заботу. Быть может, вы могли бы указать мне дорогу до ближайшего паба, — проговорила я, теребя в руках сумочку.

Тут высокий поджарый мужчина вышел из кареты и выхватил у меня сумочку:

— Мы поступим лучше. Мы приютим вас. На сегодняшнюю ночь.

Женщина взяла меня за руку и потянула к карете.

— Мы едем на вечеринку, — сообщила она. — Вы ведь любите вечеринки, не так ли?

— Я… я не знаю, — пролепетала я.

Что-то подсказывало мне: это опасно. Каким образом трое богатых, красиво одетых людей могли взяться из ниоткуда и спасти меня? Естественно и благоразумно было повести себя осторожно.

— Не говорите глупостей. Как можно не знать, любите вы вечеринки или нет? Их все любят. Там будет полно еды и питья. Там будет весело. А потом для вас найдется теплая постель, — заверил меня высокий мужчина и бросил мою сумочку внутрь кареты. — И потом: у вас есть предложения получше? Вы бы предпочли спать на улице? Вряд ли.

Он был прав. Что бы ни подсказывало мне внутреннее чутье, я могла только повиноваться. Я даже смогла убедить себя в том, что эта случайная встреча — знак благосклонности судьбы. Господь внял моим мольбам — по крайней мере, сегодня. Эти люди были красиво и дорого одеты. Вряд они хотели ограбить меня. И на убийц они тоже похожи не были. Почему им так хотелось взять с собой на вечеринку совершенно незнакомую девушку, оставалось только гадать, но я решила не подвергать свою удачу слишком большим сомнениям.