— О боже! — восклицает Ланни и падает на кровать.

— Нам надо уехать. Будет лучше, если я отвезу тебя в город.

— Я не могу просить тебя снова рисковать ради меня.

— Но здесь я тебя бросить не могу, верно?

Люк одевается. Ланни бежит в ванную и плещется под душем. Люк проводит рукой по подбородку и чувствует, что отросла щетина. Прошли сутки после того, как он в последний раз брился. Он решает посмотреть, все ли в порядке на автостоянке. Просовывает палец между планками жалюзи и смотрит. Полицейская машина стоит рядом с универсалом.

Он опускает руку:

— Проклятье. Они еще здесь.

Ланни отрывает взгляд от чемодана, в который спешно укладывает вещи:

— Что?

— Эти два копа, они еще здесь. Похоже, лицензионную табличку проверяют.

— Думаешь?

— Возможно, хотят удостовериться, что у нас нет приводов. — Люк теребит нижнюю губу, он размышляет.

Вряд ли канадские полисмены мгновенно получат ответ насчет регистрации автомобиля в США. Данные придется прогнать через компьютер, на это потребуется время…

Люк поворачивается к Ланни:

— Мы должны уходить, немедленно.

— А они не попытаются нас задержать?

— Брось свой чемодан, брось все. Просто оденься.

Они, взявшись за руки, выходят из номера и направляются к универсалу. В дверце полицейской машины опускается стекло.

— Эй, — кричит полицейский, сидящий справа. — Вам пока нельзя уезжать.

Люк отпускает руку Ланни и подходит к полицейской машине:

— Почему? Мы ничего плохого не сделали. Мы показали вам документы. У вас нет никаких причин нас задерживать. Между прочим, это уже смахивает на притеснение.

Офицеры переглядываются. Они не слишком уверены в себе, и слово «притеснение» им не очень нравится.

— Послушайте, — продолжает Люк и разводит руками, показывая, что в них ничего нет. — Мы просто едем поужинать. Вам кажется, что мы собираемся удрать? Мы оставили в номере багаж, мы заплатили до завтрашнего дня. Если после проверки у вас еще будут к нам вопросы, вы сможете прийти к нам после ужина. Но если у вас нет оснований для ареста, удерживать меня вы никак не можете.

Люк говорит спокойно, рассудительно. Он разводит руками, он похож на человека, уговаривающего воришек не грабить его. Ланни усаживается на переднее сиденье универсала и смотрит на полицейских с легкой враждебностью. Люк идет к машине, садится за руль, заводит двигатель и плавно выезжает с парковки. В последний момент он оборачивается, чтобы убедиться, что полицейские за ними не едут.

Только тогда, когда проходит минут десять, Ланни вытаскивает из-под куртки ноутбук и кладет на колени.

— Его я оставить не могла. В нем слишком много компромата, связывающего меня с Джонатаном. Все это они могли бы использовать как улики, если бы захотели, — объясняет она, словно бы чувствуя себя виноватой за то, что рисковала, вызволяя свой ноутбук. В следующее мгновение она вынимает из кармана пакет с марихуаной — будто кролика из шляпы иллюзиониста.

У Люка перехватывает дыхание:

— Ты и траву забрала?

— Я подумала: если они поймут, что мы не вернемся, они обязательно обыщут номер… а за это можно арестовать. — Она убирает пакет в карман и устало вздыхает: — Как думаешь, мы в безопасности?

Люк смотрит в зеркальце заднего вида:

— Не знаю… Теперь они зафиксировали номера. Если они запомнили наши имена… мое имя… Тогда придется расстаться с универсалом. — Люк чувствует себя просто ужасно из-за того, что попросил машину у Питера. — Пока не хочу об этом думать. Расскажи мне еще что-нибудь о себе.

Скоростное шоссе до Квебек-Сити разделено на четыре полосы. Оно темное, как бездействующая взлетная полоса. Облетевшие деревья и унылый пейзаж напоминают Люку о Маркетте, крошечном городке в заброшенном северо-восточном уголке Мичигана, где поселилась его бывшая супруга. Однажды Люк приезжал туда, чтобы повидаться с девочками, — вскоре после того, как Тришия переехала к своей школьной любви. Тришия и две дочери Люка теперь живут в доме ее дружка, на ферме с вишневыми садами. Пару раз в неделю там гостят его сын и дочь.

Во время этого визита Люку показалось, что Тришия со своим возлюбленным не счастливее, чем была с ним. Правда, может быть, ее смутило то, что Люк увидел ее в обшарпанном доме, возле которого стоял «Шевроле Камаро» возрастом не младше двенадцати лет. Но, с другой стороны, дом Люка в Сент-Эндрю был ничуть не лучше.

Девочки, Вайнона и Джолин, были грустны, но этого следовало ожидать; они только что приехали в этот городок и никого тут не знали. У Люка, можно сказать, сердце разрывалось, когда он сидел с ними в пиццерии, куда повел их на ланч. Девочки молчали. Они были слишком маленькие и не понимали, кого винить в случившемся, на кого злиться. Когда он забирал дочерей из дома, они были мрачные, надутые, и ему даже думать не хотелось о том, что придется опять отвезти их к матери и попрощаться с ними. Было очень больно. Но Люк понимал: ничего не поделаешь, за одни выходные такое не решается.

Однако к концу его пребывания в Маркетте все стало чуть лучше. Девочки немного освоились на новом месте, обрели какую-то почву под своими крошечными ножками. Конечно, они плакали, когда Люк обнял их на прощанье, и долго махали руками вслед его машине. До сих пор у него ныло сердце, когда он вспоминал о них.

— У меня две дочери, — говорит Люк. Ему нестерпимо хочется с кем-нибудь поделиться подробностями своей жизни.

Ланни поворачивает к нему голову:

— Это их фотография там стояла — в твоем доме? Сколько им лет?

— Пять и шесть. — Люк вдруг ощущает отцовскую гордость — или то, что от нее осталось. — Они живут со своей мамой. И с мужчиной, за которого она собирается выйти замуж.

Вот так. Теперь о его девочках заботится чужой дядя.

Ланни садится так, чтобы лучше видеть Люка.

— Долго ты был женат?

— Шесть лет. Сейчас мы в разводе, — добавляет он и тут же понимает, что этого можно было и не говорить. — Зря я женился, это было ошибкой. У меня как раз заканчивалась практика в Детройте. Родители начали болеть, и я понимал, что придется возвратиться в Сент-Эндрю… Наверное, мне просто не хотелось возвращаться сюда одному. А тут я бы вряд ли кого-то нашел. Всех знал наперечет, вместе выросли. Пожалуй… я увидел в Тришии свой последний шанс.

Ланни пожимает плечами. Похоже, ей неловко. «Видимо, я переборщил с откровенностью, — думает Люк, — хотя сама она весьма откровенна со мной».

— А ты? — спрашивает он. — Ты была замужем?

Его вопрос вызывает у Ланни смех:

— Если ты думаешь, что я только тем и занималась, что пряталась от остального мира, то ты ошибаешься, — говорит она. — Настал момент, когда я прозрела. Я поняла, что Джонатан никогда не будет принадлежать мне. Я поняла, что это — не для него.

Люк вспоминает тело мужчины в морге. Да, такому красавцу женщины явно пачками бросались на шею. Бесконечные заигрывания и откровенные предложения. Столько желаний, столько искушений… Как можно ждать, что такой мужчина свяжет свою жизнь с одной женщиной? Конечно, Ланни хотелось, чтобы Джонатан любил ее так сильно, что нашел бы в себе силы быть ей верным, но разве можно было его винить за то, что он не оправдал ее ожиданий?

— Значит, ты нашла кого-то другого и влюбилась? — Люк старается вложить в свой вопрос надежду.

Ланни снова смеется:

— Знаешь, странно слышать такие речи от мужчины, который женился от отчаяния и в итоге развелся. Ты просто безнадежный романтик. Я сказала, что была замужем. Я не говорила, что влюблялась. — Она поворачивает голову к окошку. — Но на самом деле это не совсем так. Всех своих мужей я любила. Но не так, как Джонатана.

— Всех? Сколько же раз ты была замужем?

У Люка снова неприятное чувство. Ему становится неловко, как в то мгновение, когда в мотеле Данрэтти он увидел неубранную постель.