— Господи, Ланни, мне с трудом верится, что ты — там самая девочка, которую я поцеловал в гардеробе церкви много лет назад. — Джонатан бросил на меня опасливый взгляд. Похоже, он не знал, как себя вести. — Судя по всем этим разговорам насчет свободы чувств, ты не станешь возражать, если я попрошу тебя о еще одном поцелуе? Просто для того, чтобы убедиться, что здесь со мной — та самая Ланни, которую я когда-то знал?

Этого шага с его стороны я ждала. Джонатан встал, наклонился ко мне и прижал кончики пальцев к моим щекам, но поцелуй получился робким. От этой робости у меня чуть не разорвалось сердце.

— Ты должен знать: я думала, что никогда не увижу тебя, Джонатан. А уж тем более не гадала, что хоть раз еще твои губы коснутся моих губ. Я думала, что умру от тоски по тебе…

Мой взгляд скользил по его лицу, и мне казалось, что надежда увидеться с Джонатаном была тем единственным, что помогло мне сохранить рассудок. И вот теперь мы были вместе, и я не собиралась упустить свой шанс. Я встала, прижалась к Джонатану. Он промедлил всего секунду и заключил меня в объятия. Я была благодарна ему за то, что он все еще желал меня, но в нем все переменилось с тех пор, как мы в последний раз были вместе — стал другим даже запах кожи и волос моего возлюбленного, по-другому его руки обвивали мою талию, изменился вкус его губ. Все стало иначе. Джонатан стал медлительнее, нежнее, печальнее. Его чувственность утратила пылкость, яростность. Может быть, так было из-за того, что мы находились в его доме, где прямо за запертой дверью кабинета могли оказаться его мать или жена. А может быть, он был охвачен угрызениями совести из-за того, что изменяет бедняжке Евангелине…

Удовлетворив страсть, мы лежали на кушетке. Голова Джонатана покоилась на моей груди, затянутой в красивый шелковый корсет, отороченный тончайшими кружевами. Я нежно гладила волосы возлюбленного, и мое сердце трепетало от блаженства. И все же я тайно ликовала из-за того, что пробудила в нем желание. Что же до его жены, которая покорно ожидала его по другую сторону от двери — разве не она украла у меня Джонатана, если на то пошло? Таинство брака мало что значило, если он по-прежнему желал меня, если его сердце принадлежало мне. По моему телу пробегали сладкие судороги — подтверждение силы его желания. Невзирая на все, что случилось с нами за годы разлуки, я была более чем когда-либо убеждена, что связь между нами нерушима.

Провинция Квебек, Канада

Наши дни

Неподалеку от съезда со скоростного шоссе Люк останавливает машину перед кафе. Ему нужно немного передохнуть. Слишком долго он смотрел на серую ленту дороги — глаза устали. Как только они садятся за столик в кабинке, Люк просит у Ланни ноутбук, чтобы просмотреть новости и проверить свою электронную почту.

В почтовом ящике — несколько обычных писем от администрации больницы, типа «Напоминаем сотрудникам о том, что нельзя оставлять машины на восточной парковке, так как этот участок территории используется для уборки снега». Больше никто Люку не писал. Похоже, пока никто не заметил его отсутствия. Люк рассеянно водит курсором по экрану. Нет, все так и есть, нет смысла проверять. Он уже готов выключить компьютер, когда слышит мелодичный сигнал. Кто-то только что отправил ему электронное письмо.

Люк думает, что это спам — какое-нибудь милое, но безличное предложение от банка или еще что-нибудь в таком роде. Но письмо от Питера. Люку не по себе. Он превысил предел дружелюбия своего коллеги. Питер ему даже не друг, а скорее хороший знакомый. Просто в округе не так много анестезиологов, а поскольку Люк — сотрудник реанимационного отделения, они с Питером видятся чаще, чем другие доктора. Из-за обрушившихся в последнее время на Люка неприятностей он стал менее общительным, чем обычно, но Питер — один из немногих докторов, который с ним по-прежнему общается.

«Где ты? — написано в письме. — Я не думал, что ты собираешься уехать на моей машине так надолго. Пытался дозвониться тебе на мобильный, но ты не берешь трубку. Все в порядке? Не было ли аварии? Ты не пострадал? Я волновался за тебя. ПОЗВОНИ МНЕ».

Далее Питер перечислил все свои телефонные номера и номер мобильника жены.

Люк, стиснув зубы, закрывает письмо. «Он боится, что я его обманул. Или думает, что я чокнулся», — догадывается Люк. Он понимает, что ведет себя странно — и это еще мягко говоря. Люди в городе привыкли при нем замолкать. Никто давно не упоминает о Тришии и разводе, о смерти его родителей. Люди не верят, что он сможет совладать с этим грузом бед. До этого мгновения Люк не осознавал, что, покинув город с этой женщиной, он отвлекся от своих переживаний. Уже несколько месяцев у него ни дня не было, когда бы он не был несчастен. Впервые за долгое время он способен думать о дочках без желания разрыдаться.

Люк делает глубокий вдох и медленно выдыхает. «Не делай поспешных выводов», — мысленно говорит он себе. Питер ведет себя тактично и терпеливо. Он не угрожает, что позвонит в полицию. В данный момент Питер — самый сдержанный и здравомыслящий человек в жизни Люка. «Наверное, — думает Люк, — это потому, что Питер — новичок в Сент-Эндрю». Молодой врач пока не заразился наследственной отчужденностью этого городка, холодным эгоизмом, пуританской приверженностью к осуждению.

Люку хочется позвонить Питеру. Питер — это его связь с реальным миром. С миром, который существовал до того, как Люк решился помочь Ланни бежать от полиции до того, как он выслушал ее фантастическую историю, до того, как он переспал с пациенткой. Питер мог бы помочь Люку уйти с края обрыва. Люк делает еще один глубокий вдох. Вопрос в том, хочет ли он, чтобы его уговорили уйти?

Он снова открывает письмо Питера и щелкает значок «Ответ». «Извини за машину, — пишет он. — Скоро я ее где-нибудь оставлю, а полицейские найдут и вернут тебе». Люк размышляет над написанным и осознает: на самом деле он написал о том, что уехал и не вернется. Он чувствует невероятное облегчение. Прежде чем щелкнуть по значку «Отправить», он добавляет к письму слова: «Забери мой пикап. Он твой».

Люк заходит в туалет, а потом возвращается к машине. Ланни уже сидит на переднем сиденье и смотрит прямо перед собой с невеселой улыбкой.

— Что-то случилось? — спрашивает Люк, поворачивая ключ в зажигании.

— Ничего… — Ланни опускает взгляд. — Ты ушел в туалет, а я решила расплатиться по счету и увидела, что за стойкой есть в продаже спиртное. Ну, я попросила бутылку «Гленфиддих».[16] А барменша отказалась мне ее продать. Сказала: «Дождись, пока твой папочка вернется из туалета. Захочет купить — вот пусть он и покупает».

Люк хватается за ручку на дверце:

— Если ты хочешь, я схожу…

— Не надо. Дело же не в виски, а… Просто такое происходит то и дело. Меня тошнит от этого, вот и все. Вечно меня принимают за подростка и обращаются как с ребенком. Может быть, я слишком юно выгляжу, но мыслю я совсем не как ребенок, и мне противно, когда со мной себя так ведут. Да, я понимаю: порой юная внешность помогает, но, господи… — Она сжимает ладонями виски, качает головой и вдруг расправляет плечи. — Давай-ка устроим ей шоу. Пусть у нее крыша съедет.

Люк не успевает опомниться, а Ланни хватается за воротник его куртки и притягивает его к себе. Их губы соприкасаются в долгом поцелуе. Они не отрываются друг от друга, пока у Люка не начинает кружиться голова. За плечом Ланни, через стекло в дверце машины Люку видна застывшая за стойкой барменша. Ее губы сложены испуганным «о», глаза вытаращены.

Ланни отпускает Люка, хохочет и хлопает ладонью по приборной доске.

— Вперед, папуля! Поехали, найдем гостиницу, где мы сможем как следует потрахаться!

Люк не смеется. Он машинально вытирает губы:

— Не делай так. Мне неприятно, что меня принимают за твоего отца. Из-за этого я себя чувствую…