Похоже, я его задела.

— Я все-таки кое-где бывал, кроме Сент-Эндрю. Например, во Фредериктоне.

У семейства Сент-Эндрю были партнеры по торговле древесиной во Фредериктоне. Лес сплавляли по Аллагашу, а затем — по реке Святого Иоанна до Фредериктона. Там лес грузили на корабли или пережигали на древесный уголь. Чарльз возил туда Джонатана, когда тот еще был подростком, а я про этот город слышала мало. Но теперь мне стало ясно: Джонатан не проявлял особого любопытства к миру за пределами Сент-Эндрю.

— Фредериктон — это не Бостон, — улыбнулась я. — К тому же, если бы ты приехал в Бостон, ты мог бы познакомиться с моим работодателем. Он — европеец, дворянин, почти принц. Но самое главное — то, что он — истинный ценитель удовольствий. Человек, следующий велениям сердца. — Я попыталась лукаво усмехнуться. — Даю слово: он изменит твою жизнь навсегда.

Джонатан пытливо на меня посмотрел:

— Ценитель удовольствий? А тебе-то откуда об этом известно, Ланни? Ты вроде бы сказала, что ты у него работаешь переговорщицей.

— Можно посредничать и в других делах.

— Признаюсь, ты разбудила мое любопытство, — сказал Джонатан довольно равнодушно.

Отчасти я мысленно оплакивала прежнего Джонатана, потому что теперешнего по рукам и ногам сковала ответственность. На самом деле, его вовсе не интересовали те искушения, которые я ему предлагала. И тем не менее я была уверена: прежний Джонатан никуда не делся, нужно было только пробудить его.

После этого дня мы с Джонатаном часто проводили вечера вместе. Я быстро поняла, что друзьями он так и не обзавелся. Почему — этого я понять не могла, поскольку многие молодые люди в городке только выиграли бы от дружбы с Джонатаном Сент-Эндрю. Однако он был неглуп. Эти молодые люди были теми самыми мальчишками, которые в детстве завидовали его красоте и богатству и сторонились его. Им не хотелось мириться с тем, что их отцы во всем зависели от церковного старосты.

— Когда ты уедешь, мне будет тебя не хватать, — сказал мне Джонатан в один из таких вечеров, когда мы с ним сидели в кабинете и курили хороший табак. — А ты не подумывала остаться? Тебе же не обязательно возвращаться в Бостон — если все дело только в деньгах. Я мог бы дать тебе работу, и тогда ты жила бы здесь и могла бы помогать своей семье. Ведь вы потеряли отца.

Я гадала, продуманное ли это было предложение, или оно возникло только что. Но даже если бы Джонатан действительно подыскал для меня какое-то место, его мать была бы против того, чтобы на ее сына работала падшая женщина. Но насчет возможности помочь семье Джонатан был прав, и у меня заныло сердце. Правда, я не могла избавиться от леденящего душу страха: что будет, если я ослушаюсь приказа Адера.

— Знаешь, теперь, когда я познала жизнь в большом городе, я не смогу от нее отказаться. И ты бы чувствовал то же самое.

— Я тебе уже объяснял…

— Не надо принимать поспешных решений. В конце концов, перебраться всей семьей в Бостон — это непросто. А ты поезжай со мной — погостить. Своим скажи, что едешь по делам. Посмотришь, по вкусу ли тебе окажется этот город. — Я старательно вычистила мундштук трубки тонкой проволочкой (этому я научилась, куря с Адером кальян) и постучала чашечкой по краю серебряной пепельницы, чтобы вытряхнуть пепел. — Между прочим, с точки зрения дела для тебя такая поездка действительно была бы полезна. Адер тебя возьмет под свою опеку, познакомит с людьми, которые тоже владеют лесопилками, и так далее. И в свет он тебя выведет. Ведь здесь, в Сент-Эндрю, нет никакой культуры! Ты просто не представляешь, сколького ты себя лишаешь. Спектакли, концерты… Но вот что тебя наверняка больше всего заинтересует… — Я наклонилась к Джонатану и прошептала так, словно открывала удивительную тайну: —…так это то, что Адер очень схож с тобой, когда речь заходит о мужских радостях.

— Неужто?

Глаза Джонатана вспыхнули. Он ждал продолжения.

— Женщины на него буквально бросаются. Самые разные. Дамы из высшего общества, простушки… А когда они ему надоедают, у него всегда есть возможность взять жриц любви.

— Жриц?

— Проституток. Бостон просто кишмя кишит проститутками всех мастей. Там есть публичные дома. Есть уличные шлюхи. Актрисы и певички, которые с радостью станут твоими любовницами, если ты готов дать им крышу над головой и тратить на них деньги.

— Ты хочешь сказать, что для того, чтобы найти женщину, которая готова со мной общаться, я должен пойти к актрисам или певичкам? Что, все мужчины в Бостоне платят за женское общество?

— Если хотят, чтобы женщина принадлежала им безраздельно, — проговорила я, с трудом владея собой. — Я говорю о женщинах, поднаторевших в искусстве любви, — добавила я, надеясь распалить любопытство Джонатана. Настало время вручить ему один из подарков от Адера. — Вот подарок от моего работодателя, — сказала я и протянула Джонатану маленькую коробочку, завернутую в лоскут красного шелка. Это была колода карт. — От джентльмена — джентльмену.

— Забавно, — пробормотал Джонатан, разглядывая карты по очереди. — Я видел подобные карты в Нью-Фредериктоне, но те были не такие… яркие. — Он взял шелк, чтобы завернуть колоду, и тут из красного лоскута выпал второй подарок, о котором я забыла.

Джонатан ахнул.

— Боже милосердный, Ланни, кто это? — спросил он, держа в руке миниатюрный портрет Узры. Судя по блеску в глазах, он был зачарован ее красотой. — Она не настоящая? Художник выдумал ее?

Мне было безразлично, как звучит его голос. Конечно, в принципе не следовало джентльмену так говорить в присутствии женщины, к которой он питал какие-то чувства… но что я могла поделать? Портрет должен был ввести Джонатана в искушение — так и вышло.

— О нет, заверяю тебя, она настоящая, из плоти и крови. Она — наложница моего работодателя. Одалиска, которую он вывез из какой-то страны на Великом шелковом пути.

— Похоже, у твоего работодателя не все так просто в доме. Он открыто держит при себе наложницу в Бостоне? Не думал, что там такое одобряют. — Джонатан перевел взгляд с портрета на меня. — Я не пойму… Почему твой работодатель прислал подарки мне? В чем его интерес? И что ты ему обо мне такого наговорила?

— Он ищет себе подходящего компаньона и решил, что вы с ним — родственные души.

Джонатан явно испытывал подозрения. Он, похоже, боялся, что интерес к нему незнакомого мужчины может быть связан с его капиталом. Я решила продолжить атаку:

— По правде говоря, мне кажется, что бостонское общество его разочаровало. Там так много всяких зануд. Он так и не сумел встретить бостонца, который был бы ему по душе, который был бы таким же искателем соблазнов и удовольствий…

Но Джонатан, судя по всему, меня уже не слушал. Он смотрел на меня так пристально, что я испугалась — не сказала ли я, сама того не желая, чего-нибудь оскорбительного.

— В чем дело? — спросила я.

— Дело в том, что ты… так сильно изменилась, — негромко произнес Джонатан.

— Не стану спорить. Я изменилась целиком и полностью. Вопрос только в том, огорчили ли тебя эти перемены?

Джонатан заморгал. В его темных глазах мелькнула тень боли:

— Должен признаться… да, пожалуй, немного огорчили. Даже не знаю, как сказать, чтобы не обидеть тебя, но ты — не та девушка, какой была, уезжая отсюда. Ты теперь такая… умудренная опытом. Скажи, ведь ты любовница этого господина, верно? — растерянно спросил Джонатан.

— Не совсем. — Я вдруг вспомнила слова, которые слышала несколько лет назад. — Я его духовная супруга.

— Его «духовная супруга»?

— Мы все таковы. Одалиска, я, Тильда…

Я решила пока не упоминать о Донателло и Алехандро. Я понятия не имела, как отреагирует Джонатан на перечисление членов свиты Адера.

— У него три жены под одной крышей?

— Не говоря уже о других женщинах, с которыми он проводит время…

— И ты не имеешь ничего против?

— Он может дарить свои чувства кому пожелает — так же, как и мы. Тебе это, конечно, кажется неслыханным, но… да, у меня нет никаких возражений.