— Спасибо, — бормотал я. — Ну, братцы, спасибо!..
— А ты ещё спрашиваешь, чего они тебя угощают, — нарочито серьезным тоном укорил Ирбек. — Награда нашла героя!
— Через столько-то лет, да! — подхватил я. — В виде бараньей лопатки.
— Лопатка — ладно, а вот почки вас ещё ждут, — пообещал Валерий.
— А я сразу, как только вы с нашим Ирбеком вошли, начал припоминать, — весело говорил Дацоев. — Где-то, думаю, эту личность…
— Насчет личности, — словно припомнил Ирбек. — Не рассказывал тебе, как мы с Асуаном ехали из Ростова?..
…За Асуном он поехал, когда понял, что земляки его не только ждут праздника — готовы сделать всё, чтобы он надолго запомнился: один только новенький шатер просторного «шапито» чего стоил!
Во Владикавказе «коневозки» не нашлось, в Целинном, что под Ростовом, тоже помочь не обещали, и тогда он отправился туда на грузовике: Асуан как всегда обрадуется встрече с хозяином — неужели не постоит потом в кузове на привязи? При такой, как у них в последние годы, жизни и не к такому поди привык!
Нет!
Характер стал проявлять ещё при погрузке, а стоило всего ничего от конзавода отъехать, как забастовал по полной программе.
Жеребца явно беспокоил и встречный ветер, довольно крепкий в тот день, и поднимаемые им с пола опилки… Да и потом, потом: столько не видеться, и вдруг хозяин, которого он заждался, преспокойно садится себе отдельно… Зачем тогда приехал? Куда везет?
Сперва Асуан стучал копытами, дергался, потом начал биться так, что в таком положении ехать с ним дальше стало небезопасно.
— И что — ты? — спроси я примолкшего Ирбека.
— А что мне оставалось? — сказал он с видом человека, который потерпел поражение. — Забрался в кузов, стал впереди него, и он лизнул ухо, шею на плечо мне положил и тут же, тварюга, успокоился… Так до Владикавказа и ехали!
— Всю дорогу стоял?
— Представь себе.
— Н-не очень, признаться, представляю, — сказал я. — Мало того, что ветер…
— Я был в кожаной куртке, хорошо, что надел — как знал, веришь…
— Ну, Ирбек Алибекович! — только и сказал я.
Дацоев с Фарниевым тоже покачивали головами.
Он будто отмахнулся:
— Это все ладно… Самое главное, что каждый встречный мент останавливал. Я сперва слезал, пробовал что-то объяснить, потом уже протягивал деньги прямо из кузова — все быстрей…
— Ну, Асуан! Ну, любимчик твой…
— А их, ты веришь, — ну, как нарочно кто им сообщил, что можно хоть полста да содрать. А кому и полста мало: вынь сотенную — и весь разговор. Чем больше звездочек на погонах, тем больше сумма…
— Надо было отсюда своего мента брать, — задним числом подсказал Дацоев. — Для сопровождения. Наверняка бы дешевле обошлось…
— Да ребята бы и так небось, — поддержал Валера Фарниев. — Но кто ж знал?
— В Нальчике деньги закончились, я уперся: веди меня, говорю, к своему начальству, сержант!.. Гляжу, в будке у них русский полковник. Вытащил я все свои документы: и что заслуженный, и народный, и чемпион… как знал тоже: весь этот хлам с собой в тот раз захватил, — посмеивался Ирбек. — Долго он все это рассматривал… долго! Потом говорит: а ведь это личность, сержант!.. Ты знаешь, какая это личность?.. А тот глаза вытаращил: может стоять в кузове?
Опытный рассказчик, Ирбек примолк, давая нам вволю посмеяться и продолжил тоном «русского полковника»:
— Может, сержант. Может! Но не должен. Один!.. Поэтому забирайся-ка в кузов. Проводишь до следующего поста, а там пусть они дадут человека: скажешь, приказ! Сопроводить до места прибытия… все понял? Я проверю. И — руку под козырек: честь имею, товарищ народный артист Советского Союза!
— Смотри ты! И помогло?
— Мало сказать! — посмеивался Ирбек. — Только и того, что денег не вернули… Да я бы уже не смог их взять — рука не действовала. Так горячо каждый пожимал, когда прощался. На каждом посту…
— Повезло с полковником, Юра!
— Что ты! — воскликнул он. И посерьезнел. Расправил плечи и даже грудь выпятил. Сказал значительно. — Офицер!
Оба бывших джигита тоже невольно подобрались:
— Это — офицер!
— Тут ничего не скажешь, да!
Ирбек приподнял стакан:
— За общим столом потом поднимем… напомните, если что. Но давайте сейчас: за настоящих офицеров, а не этих, которые теперь набивают карманы!
И оба бывших джигита… или джигит не бывает бывшим?
Так же, как настоящий офицер?..
И оба джигита в один голос сказали:
— За настоящих офицеров!
…А мне тогда снова неожиданно представилась картина из прошлого века, совсем вроде бы недавнего, но постепенно тускнеющего за чередой стремительно сменяющих друг дружку событий нынешних…
Начало шестидесятых, Париж…
По одной из самых оживленных центральных улиц идут трое казаков в «царской» форме при «георгиевских» крестах, при кинжалах: посредине высокий пожилой генерал в серой черкеске терского войска и серой горской папахе и по бокам — два кубанца в темносиних черкесках, в низких, черного цвета, лихих «кубанках».
Все трое так озабочены важным разговором, что не заметили, как пошли через улицу на красный цвет светофора. Но вид их настолько строг, что полицейский-регулировщик вместо того, чтобы остановить их громким свистком, перекрывает движение, чуть ли не церемониальным шагом подходит, берет «под козырек», говорит со значением старшему:
— Месье генерал! Спасибо за эту встречу. Я старый служака и всегда отличу в толпе настоящих воинов!
Генерал тоже поднес руку к папахе:
— Скорее всего вы не ошиблись, месье! Этого молодого человека мы провожаем в Алжир — кровью благодарить Францию за приют, который сорок лет назад она дала русским эмигрантам!
И французский офицер четко повернулся к ним боком и с ладонью у виска торжественно перевел на противоположную сторону…
Эту историю рассказал мне тот, кого они тогда провожали, — живущий нынче в Брюсселе «на пенсионе» Мишель Антон Идванофф — Жданов Михаил Антонович, Миша, кубанский казак, бывший каскадер, один из двух последних в Европе профессиональных джигитов: пусть ещё долго здравствует там и его донской собрат Пьер Пахомофф!
Отец Михаила, хорунжий, ушел с генералом Шкуро и был потом наездником у него в гамбургском цирке: тесен мир, тесен!.. Не он ли, думал я иногда, грустно посмеиваясь, в числе других казаков упрекал осетин из группы Алибека Тузаровича, впервые выехавших на зарубежные гастроли, в Германию: хлеб отнимаете, земляки!..
В Россию Миша приезжал несколько раз: искать кубанскую родню. Так вышло, что я помогал ему, мы подружились, и в очередной приезд позвал его в Новогорск, к Мухтарбеку Кантемирову.
Когда знакомил их, Миша Жданов, давно не мальчик, воскликнул почти восторженно:
— О, как я рад, поверьте, видеть джигита-осетина! Мальчиком во Франции меня воспитывал генерал Мистулов… Он был моим аталиком, Асламбекович!
Всегда благожелательный Мухтарбек стал, казалось, еще деликатней:
— Это не ради красного словца, как говорится?.. Он знаменитый осетин! И правда, наставлял вас… чему-то учил, что — то показывал. Во Франции?
— Какое «красное словцо»! — искренне удивился наш «бельгиец». — Асламбекович был человек дела. Я, как полагается ученику, несколько лет жил у него… Правда мой отец, он был помоложе, все ещё джигитовал и кое-что зарабатывал, нет-нет, да выручал нас: то давал денег, то продуктов накупал… Асламбекович жил очень скромно. Бедно, если честно сказать. Но одет был всегда с иголочки, по виду никогда не подумаешь… Знаете, что он мне всегда говорил? Главное, чтобы ты не вырос «пантюшей»…
— «Пантюша», это — кто? — спросил Мухтарбек.
И я, уже попривыкший к доставшейся ему от наездников генерала Шкуро разговорной речи «бельгийца», перевел на принятый в Союзе цирковой жаргон:
— «Понтюша», это понтярщик, Миша!
— Великий завет, великий! — радовался Мухтарбек. — Судя по всему, понтюшей вы не стали?
