Днем в городской квартире в Майкопе несколько мальцов десяти-двенадцати лет, адыгейцев и русских, сгрудились у телевизора.

На экране — кадры из представления Конного театра Мухтарбека Кантемирова «Прощай, Русь. Здравствуй, Русь!»: святой Георгий в алом плаще на серой, в яблоках лошади.

— Вот он, вот он! — слышатся возгласы.

— Что он — так и приедет?

— Ага, жди!..

«Святой Георгий» приподнимает с земли и усаживает перед собой русоволосого мальчика…

И в это время вошедший в комнату старый черкес, явно аульчанин, выдергивает из гнезда штепсель:

— Городские бездельники! В мои времена никому в ауле не пришло бы в голову начать рассказывать сказки или даже петь героические песни о славных сражениях, пока не село солнце, вы слышите?!.. Пока оно тебе светит, ты должен в поте лица трудиться, чтобы добыть свой хлеб. А вы с утра до ночи сидите перед этим разноцветным ящиком…

— Это не ящик! Это фильм о джигите, который должен завтра приехать к нам…

— Да, отец, — говорит вошедший в комнату человек средних лет в форме полковника МЧС — Мурад Гунажоков. — Это тот самый мой друг-осетин, Мухтарбек Кантемиров, я говорил тебе…

— Включите, дедушка! — просит кто-то из ребятишек.

Но старик говорит почти торжественно:

— Я умею только выключать эту штуку!

Полковник включает «видик»:

— Сейчас он на съемках фильма в Крыму, но дал слово вырваться…

— Джирджис? — с уважительным удивлением спрашивает старик, вглядываясь в экран. — Если наш кавказский святой Георгий, как у русских, если Джирджис дал слово — должен приехать обязательно! Надо срочно приготовить кунацкую, а вы сидите, бездельники! Что с вас взять? Слово хачеш вы видели только на вывеске гостиницы, а что это такое… ты уже зарезал Мурад? Для такого гостя — лучшую в отаре!

— Вот моя отара, отец, — с ноткой некоторой вины говорит полковник, покачивая бумажник.

— Опять на базар, — ворчит старик. И тут же меняет тон. — Надеюсь, ты знаешь, что должен купить мясо молодого здорового сильного быка, если этот джигит тоже будет участвовать в нашем празднике? — и смотрит на мальчишек, взглядом прощая им недавний «проступок». — А что может быть полезней для наших младших, ым?

И вот дорогой гость сидит за столиком-треногой, традиционным анэ, по бокам от него — Мурад и отец в черкеске и в папахе, чуть неподалеку — еще взрослые, а по обе стороны двери замерли двое мальчишек, по первому жесту готовых услужить старшим…

— Для нас ты не только особо уважаемый дальний гость, — значительно говорит старик-аульчанин, воздевая руку. — Ты еще и высокий гость. Я видел… по этой штуке… Святой Георгий по-нашему — Джирджис…

— По осетински — Уастырджи, — улыбается Мухтарбек. — Но это в театре…

— Мурад говорил мне, что ты не только учишь скакать на лошади в той академии, где он опять учился, но у тебя есть этот самый театр. Но почему он называется конный, скажи, — в него ходят лошади?

— Бывает, конечно. Другой раз заходят. Такие… такие…

— Жеребцы?

— Не только жеребцы! — в тон ему отшучивается Мухтарбек. — Но вообще-то конный он потому, что актеры в нем практически не слезают с лошади…

— А зрители? — переспрашивает старик. — Зрители тоже приезжают на лошадях?.. Или на вонючих от разбавленного бензина иностранных машинах, на которых теперь кто только не ездит.

— Tyт, пожалуй, стоит подумать…

— Будь моя воля, первым делом пересадил бы на лошадей наших больших начальников. Во-первых, стало бы ясно, чего он стоит: если не умеешь управлять лошадью, как можешь народом управлять?.. И сразу, еще до газеты или до этого… еще до разноцветного ящика можно будет видать, какое они дурное опять приняли решение…

— Как бы ты об этом узнал, отец? — спрашивает Мурад.

— Если твой друг дружит с Джирджисом… как по-вашему? Уастырджи. Тогда он должен помнить…

— Если я правильно понял нашего уважаемого старшего, в горах был раньше обычай: привез печальную весть, соскакиваешь с седла не как обычно — сходишь с другого бока лошади…

— Слышите? — оглядывает старик-аульчанин собравшихся. — В последнее время наши большие начальники приносят нам все больше нерадостные вести… Может быть, им для езды хватило бы в конце концов одного стремени? Только с него бы и слезали на землю…

— Будем верить, что наш великий покровитель святой Георгий все-таки вразумит их, — говорит Мухтарбек.

— Без веры в это никак нельзя, — значительно говорит аульчанин.

В кунацкую входят молодые женщины с подносами, на которых горы овощей и фруктов.

— Это от родни, которая живет под Майкопом…

— Передайте: пусть великий Бог пошлет им такой урожай, чтобы пришлось звать весь аул выносить его с огорода, — благодарно говорит Мухтарбек. — Или тащить из сада.

— Вы слышали это благопожелание? — обращается к мальчишкам явно довольный старший. — Наш уважаемый гость живет в Москве, но закон гор знает, бездельники, лучше вас!

— Будем надеяться, они не зря стоят в этих дверях, через которые в дом ваш, мир ему, благодаря вам возвращается старый обычай.

— Так, так!.. Разве не надоело ему прятаться высоко в горах, скитаться по чужим государствам, где наши земляки берегут его как собственный Рлаз, да по страницам старых книжек, которые теперь никто не читает…

Один из мальчишек порывается возразить:

— Почему не читаем? Мы…

Но второй дергает его за руку.

— А ты его чтишь, выходит, в Москве., — продолжает старший.

— Еще мой отец, народный артист Советского Союза, Алибек Кантемиров говорил, что вдалеке от дома обычай надо блюсти особенно свято… И мой старший брат Ирбек, светлая ему память, тоже это всегда подчеркивал: будешь чтить свой обычай вдали от родины — Москва в конце концов вспомнит свой…

— Да будет так! — поднимает стакан старший. — За сказанное… Пусть эта наша бахсыма, домашний легкий напиток из кукурузы останется в наших краях самым крепким!

— Да будет так.

— И чтобы эти наши бездельники, которых мы часто балуем, выбрали чистую родниковую воду в наших горах, а не эту шипучку, название которой настоящему мужчине стыдно произносить…

— Ничего-ничего, завтра они тоже покажут, на что способны, — говорит My рад.

— Я знаю, что гость не должен спрашивать, но все-таки…

— Что будет завтра? — понимает Мурад. — Мы приготовили тебе маленький сюрприз: позвали тебя на тот день, когда у нас в Адыгее будет джегу — старинное игрище черкесов…

Красивая долина под Майкопом заполнена конными и пешими — участниками джегу и зрителями.

Всадники в черкесках — адыгейцы и казаки, группки танцоров в национальных костюмах, музыканты — баянисты, гармонисты, трещоточники… Доули будто отбивает ритм шуму и гулу голосов.

Не у знать отца Мурада: он тут — хатияко, один из главных распорядителей, задающих и тон, и темп праздника.

В передних рядах много пожилых, а на деревянных трибунах для зрителей — стайки молодежи, в том числе одетой по самой последней моде и по последней моде бесстыдно раздетой…

Меняется ритм, звучат выстрелы: праздник начался.

Первыми на лошадях выезжают мальчишки, среди которых наши герои — адыгеец Пшимаф Гунажоков и Коля Романов.

В спину им несется принятое нынче у «голопупой» молодежи улюлюканье, но это вызывает ответное сочувствие старших:

— Аи, молодцы!

— Аферэм!

— Давай-давай, мардж!

Хатияко, которому на джегу позволено многое, жестом привлекает внимание молодых и делает вид, что пытается распоясаться, расстегнуть штаны и тоже показать пупок…

На дружный смех оглядываются мальчишки: это не над ними, нет.

— Давай, давай, джигиты!..

Одобрительно покачивает головой почетный гость в почетном же окружении: и правда, молодцы.