А на дорожку с шашкой наголо вылетает конник: рубка лозы.

Он уже в годах, Владимир Удалов, главный ветеринар Республики Адыгея, но он, живущий в Майкопе, — и нынче чемпион Кубани, Краснодарского края.

Старая школа берет свое: затихает молодежь, в которой наверняка шевельнулось полузабытое чувство родства с миром джигитства…

Явно доволен гость — тоже ведь давно пожилой, но сохраняющий орлиную осанку настоящего горца…

— Человек на лошади не может состариться! — кричит хатияко.

И Мухтарбек вдруг беззащитно, как мальчик, говорит:

— Папа выезжал на арену цирка в Москве, когда ему было девяносто пять.

— Девяносто пять?

— Все в цирке вставали, когда это слышали…

Тут тоже почти все дружно встают: сперва удачный прыжок на лошади через белую бурку и вслед за этим — через черную, которая поднята еще выше.

Заканчивается сражение на шестах — начинаются состязания в «поднятии абаса». Девушки кладут на траву платочки, и джигиты один за другим подхватывает их одними губами…

Но вот одна из девушек вынимает из уха и кладет на платочек крошечную сережку.

Замирают зрители: не слишком ли? Удастся ли поднять и то, и другое?

Решится ли кто-нибудь?..

Есть!

Разогнувшийся в седле всадник бросает уздечку — в поднятых вверх руках и то, и другое.

— У нас в гостях! — громко начинает хатияко. — Знаменитый осетинский джигит! Сопредседатель гильдии каскадеров России Мухтарбек Кантемиров!

Гость кланяется публике, а хатияко, будто бы про себя бормоча, на самом деле громко говорит в микрофон:

— Неужели скажет, что может выступать только на собственном коне, но конь в этот раз остался у него дома?!

— На этот раз конь не нужен! — откликается вышедший в круг Мухтарбек. — В нашей гильдии каскадеров у меня есть и своя прямая обязанность, я руковожу секцией метателей… И ножики я с собой прихватил: чтобы поддерживать себя в форме, приходится каждый день упражняться… будем считать это тренировкой, можно?

— Можно? — переспрашивает публику хатияко.

Публика дружно гудит, и вот уже ножи, брошенные из разных положений, один за другим вонзаются в заветную «десятку».

С явным усилием вытаскивают их из деревянной подставки наши знакомые мальчишки, наперегонки несут гостю, отдают, глядя на него с восхищением.

— Хотите научиться? — спрашивает Мухтарбек.

Оба радостно кивают: еще бы!..

— Не только этому, — продолжает Мухтарбек. — Всему тому, что должен знать и уметь джигит?

Ну, еще бы!..

И начинается незапланированное распорядком праздника действо…

— Эти ребята хотят пойти ко мне в ученики, — положив руки на плечи стоящим по бокам от него мальчишек, громко обращается к публике Мухтарбек. — Уверен, что и тут, в вашей прекрасной и мужественной Адыгее, найдутся люди, способные научить их джигитству… Помните, конечно, кто такой аталык. Это воспитатель. Учитель маленького джигита, на время заменивший ему родителей… Акан — это ученик. Когда-то аталык забирал у отца мальчика пяти-шести лет и в шестнадцать возвращал его опытным воином. Представляете, чему мальчик за это время должен был научиться? Представляете, каких трудов ему это стоило! Потому что лихо скакать на лошади, работать шашкой или вот… ножи метать… для настоящего джигита не главное, — и слегка наклоняется к мальчишкам, заодно приближая их к себе. — А что главное?.. Главное — научиться блюсти горский этикет… Рыцарский кодекс чести… уже знаете, что это?

Оба мнутся: метать ножи — да, а что касается этих мало пока понятных слов…

— У моего народа это — намыс… достоинство, — с чувством говорит Мухтарбек.

— У нас — адыгагэ! — торжественно поддерживает ставший серьезным хатияко.

— Адыге хабзе! — кричат из публики.

— А что в этом кодексе главное? — спрашивает Мухтарбек.

— Человечность! — за всех отвечает хатияко.

— Почтительность, — добавляет Мухтарбек. — Уважение к старшим…

— Мужество! — из шутника все продолжает преображаться в мудрого наставника хатияко. — Светлый разум.

— Честь! — провозглашает Мухтарбек, обращаясь и к публике, и к рядом стоящим ребятишкам. — Что еще? Что?!

— Храбрость! — негромко говорит маленький черкес Пшимаф.

— Верно: храбрость. Но что выше храбрости?

— Еще выше? — будто удивляется казачок Коля.

— Ве-ли-ко-душие! — провозглашает Мухтарбек.

— Милосердие выше храбрости! — добавляет хатияко. — Особенно сегодня. Особенно!.. Знаете, наши младшие… наша надежда… кто такой — благородный муж?.. Если человек поступает мужественно и достойно, если он поступает милосердно, это значит, что он поддерживает честь всего своего народа… всего!

— Чтобы этому научиться, требуется немало времени, наши мальчики: недаром говорится, что рыцарство — тяжелый подъем.

— Неприступная скала! — подтверждает хатияко.

— Вы готовы? — снова обращается к мальчикам Мухтарбек.

— Аж до шестнадцати лет? — спрашивает Пшимаф.

— Им надо серьезно посоветоваться с отцами, — приходит на выручку стоящий неподалеку Мурад Гунажоков.

И Коля вдруг с обезоруживающей улыбкой спрашивает в микрофон:

— А с мамой?

Когда отсмеялись вокруг участники праздника, Мухтарбек говорит:

— У них еще будет время сделать свой выбор… А пока я от всего сердца благодарю эту землю… благодарю вашу красавицу Адыгею… за это старинное зрелище. За эти уроки мастерства и удали. Доброжелательности и гостеприимства. За эти удивительные мелодии… за ваши танцы… пусть они всегда остаются такими же зажигательными и такими веселыми. От всего сердца благодарю и приглашаю в мою родную Аланию — на Джергубу. Это предзимний праздник в честь нашего кавказского покровителя святого Георгия… Добро пожаловать!

Хатияко поднимает руки, призывая к тишине:

— Наш дальний, наш дорогой гость приглашает нас на праздник в горы его родной Осетии! — и обращается к Мухтарбеку. — Они народ доверчивый, адыгейцы… А если вдруг соберутся, да все… все!.. приедут?

— Всех примем, всех! — на душевной ноте заверяет Кантемиров. — Потеснимся, но — примем! Даже горы раздвинутся встретить братьев из Адыгеи! — какое-то мгновение он стоит, словно размышляя, потом, явно решившись, делает обеими руками широкий, от доброго сердца жест, медленно обводит им всех собравшихся. — Не обижу свой народ, ничуть его не унижу, если расскажу вам, что осетинских джигитов из первой цирковой группы, созданной нашим отцом, Алибеком, еще в начале прошлого века за рубежом упорно называли черкесами… не постесняюсь сказать: черкесами величали. Настолько велико было и в Европе, и во всем мире преклонение перед вашей удалью и несгибаемым мужеством… Случается, что и нынче мы работаем на ваш черкесский авторитет, так что в этом смысле вы — наши должники!.. Но какие могут быть между братьями, между близкими счеты, если и осетины… и мы, аланы, тоже старались никогда не опускать высокой, как общие горы, духовной планки нашего седого Кавказа., Еще раз зову — всем хватит места под нашим небом и нашими бурками: пусть, как в дни праздников, они будут белыми. Всем хватит громкой славы: лишь бы она была добрая!

Мягкие очертания кавказского предгорья сменяются суровыми зубцами снежников…

Священная роща Хетагроу покрыта туманной пеленой, и сквозь нее проступает огонь и дым от многочисленных костров, пар над котлами… За длинными столами, на которых там и тут стоят большие фотографии детей в траурных рамках, и сидят, и стоят в задумчивом оцепенении, внимательно слушают и медленно говорят, не торопясь поднимают тосты, молча разносят традиционное угощение, и по всему видно, что здесь собрался единый народ, сплоченный недавней общей бедой…

Может быть, потому-то здесь резче слышен грозный предсмертный взмык жертвенного бычка и жалостливей — тонкое овечье блеянье…

За одним из столов — Мухтарбек со старыми друзьями, пенсионерами-конниками, с которыми когда-то вместе работал. Вместе с ними на краю стола — молодежь и несколько мальчиков.