— Педагог! — Благие намерения Олега выслушать всех до конца, а потом так же уверенно и спокойно опровергнуть все их домыслы, разлетелись в пыль. — Да какой же вы педагог?! — продолжал он, яростно наращивая громкость, чтобы перекрыть попытавшуюся его остановить Анну Абрамовну. — Вы не педагог! Вы, я не знаю, садистка какая-то! Да любой полуграмотный прапорщик обладает большим чувством такта, большим пониманием психологии подростка, чем вы! Педагог! Да вас к детям на пушечный выстрел подпускать нельзя! Допрашивать девушку о её чувствах, о её, возможно, первой любви! Да как вы только додумались до этого?! Как у вас язык повернулся вопросы такие задавать?! Вы же женщина, мать! Как вы могли её на это судилище вызывать?! Потребовать от неё доверия и откровенности! Откровенности потребовать нельзя, её заслужить нужно! И не дай Бог, вот так ею воспользоваться!
— Вы зря кричите, Олег Дмитриевич, — спокойный голос Тамары Витальевны заполнил наступившую тишину, — криком ничего не докажешь. Мы никого не судим, мы просто хотим разобраться в ситуации. Согласитесь, у нас ученицы и учителя целуются не каждый день. Впрочем, вы сами только что назвали ваши с Малышевой отношения любовью. А перед этим признались, что такие же отношения вас связывают с Ольгой Ивановной. Ну она человек взрослый, ей самой решать… Но вот совращать несовершеннолетних учениц вам никто не позволит. И если родители Тани, которые, безусловно, будут возмущены, напишут заявление… Дело не ограничится простыми разговорами о вашем моральном облике. Мы долго терпели ваши выкрутасы, ваши пьянки с учителем физкультуры, гулянки у вас дома, в которые вы пытались втягивать наших молодых учительниц, ваши постоянные разговоры, ваши инсинуации по поводу мнимых взяток в нашей школе. Ваши прогулы, наконец!
— Какие прогулы? — не понял Олег.
— Как какие? Все зимние каникулы вы не появлялись в школе, хотя это были рабочие дни!
— Но ведь я говорил, что уезжаю! Я же отпрашивался!
— Не помню. Вы заявление с просьбой предоставить отгулы писали? У меня, во всяком случае, его нет. А на подобный случай должен издаваться специальный приказ… У вас, вообще, очень оригинальные представления о трудовой дисциплине! Вас ещё месяц назад нужно было увольнять за прогулы. В общем, мы долго надеялись, терпели, но терпению нашему настал конец! Я думаю, что профсоюзная организация, в лице Людмилы Антоновны, выразит общее мнение.
Олег посмотрел на поднимающуюся с места Людмилу Антоновну, но дожидаться её выступления не стал. Он тоже встал.
— Ладно, не трудитесь. Я всё понял.
Он резко повернулся и, неловко задев стул, направился к выходу из кабинета.
— Олег Дмитриевич! — голос директора настиг его на пороге.
«Да пошли вы!» — буркнул он себе под нос и хлопнул дверью.
Глава 22
— Дурак ты, Олежка! Хотя и большой, и умный, а — дурак!
Они сидели вдвоём с Володькой в маленькой забегаловке за пластиковым столом и пили водку из тонких пластмассовых стаканчиков. Выйдя из кабинета директора, Олег, словно запущенная ракета, пробежал по школьным коридорам, залетел к себе в класс, сел, тут же вскочил, снова сел и, поняв, что успокоиться не сможет, оделся и пошёл домой. К Ольге он не заходил, у него не было сил с ней объясняться.
Дома сразу стало тоскливо. Ни есть, ни читать, ни заниматься чем-либо он просто не мог и, пометавшись по комнатам, он схватился за телефон. Первым он набрал всё-таки номер Ольги, но та ещё не пришла с работы. Володька был дома, и они встретились в этой маленькой забегаловке, «гадюшнике», как её называли в округе, что стояла рядом с рынком. Публика здесь была, в основном, торговая, ели чебуреки с подозрительной начинкой, запивали бурдой под названием кофе, или пили принесённую с собою водку. Зал не отапливался, поэтому все сидели прямо в куртках, зачастую не снимая с головы даже засаленные шапки. Много было азербайджанцев, иноязычный гортанный говор забивал мягкую русскую речь, понятен и знаком был всем только единый для всех языков русский мат. Никто ни на кого не обращал внимания, каждый был сам по себе.
Первую бутылку они выпили молча. Вовка только удивлённо причмокнул, но расспрашивать не стал. Откупорив вторую и выпив из неё первый стаканчик, Олег вздохнул и начал рассказывать.
— Дурак ты, Олежка, — повторил Вовка свой вывод. — С кем ты связался? Да они таких, как ты, сожрут и не заметят даже. Ты для них — тьфу! Уж каких… и то растирали, как плевок на асфальте. Ты что, действительно подумал, что тут в этой девчонке, как её, Малышевой, дело? Да плевать они на неё хотели! Вы там хоть облюбитесь, хоть обтрахайтесь, им — плевать. Ты что, думаешь, не бывает между учителем и ученицей… Ещё как! Года три назад у меня тоже одна была, всё на шею вешалась, а я что, железный? Ну и не выдержал как-то. Она, правда, к тому времени уже школу закончила, а всё забегала навестить. Вот я её прямо на матах и разложил… Она ко мне потом ещё с полгода раз в недельку вечерком заскакивала. Проведать… Потом перестала, наверно, нашла кого-нибудь. Ну и я вздохнул с облегчением. Тоже ещё несовершеннолетняя была. Все о таких историях знают, только помалкивают. А ты тоже: «Девочку не пожалели! В душу плюнули!» Им её душа — тьфу! Был бы это не ты, а кто другой, они бы только хихикали да сплетничали.
— Но почему? Чем и кому я так насолил?
— Вот я и говорю, что ты — дурак. Ты не просто насолил, ты на самое святое для них покусился — на бабки их. Сколько ты говорил в этом году претендентов на медаль? Семь? Вот и считай, что четыре штуки баксов они с родителей уже получили. А ты скандал поднимешь, тогда что? Тогда, может, вообще никто медаль не получит! И баксы возвращать придётся. А возвращать их из-за какого-то придурка ох как не хочется! Проще этого придурка с грязью смешать, да и избавиться от него втихую. И деньги целы, и все довольны. Тем более, что придурок этот сам на рожон лезет, про взятки какие-то разговоры разговаривает, про занятия платные… Не дай бог, комиссия нагрянет! Ей, правда, тоже заплатить можно, она и не найдёт ничего, но это же опять — расходы! А так — дёшево и сердито! А то, что при этом какая-то Малышева на что-то обидится, это, прости, несерьёзно.
— Да я об этих взятках и не говорил ни с кем!
— Здорово! Ты с разговором о журнале к кому попёрся?! А о взятках… Болтал кому-нибудь, наверняка. Да хоть Ольге.
— Думай, что говоришь! Что же по-твоему, Ольга меня закладывать побежит?
— Побежать не побежит, а вот сболтнуть, по-бабьи, это легко. Она вроде с Татьяной корешилась? Вот и могла «поделиться».
— А той-то зачем?
— Ну ты — дурак! Ты что, забыл, что она с этих платных занятий живёт? Да если их прикрыть… А к тебе у неё особые чувства с осени, когда ты её из квартиры выставил, а сам с Ольгой остался.
— Я не выставлял!
— Выставил, выставил! А такого бабы, знаешь, не прощают! И Ольгу, я думаю, она так же «нежно любит», хотя и подружку из себя строит. Да и сама Ольга, чем черт не шутит… Она же, я слышал, тоже в первой четверти взялась двоечников на каникулах до тройки «подтягивать». Так что ей твои высокие принципы…
— Врёшь!
— Ты что, не знал? Ну я не знаю, Олег, может и врали. Мне Светка что-то такое говорила, я не помню точно.
— Значит она мне всё время врала! Поддакивала, а сама…
— Да ладно тебе, Олежек, я ведь сам не видел, точно не знаю…
— Было, было, теперь я понял, почему она все каникулы на занятия к ним бегала.
— Ну и что? Она же не просто деньги брала и тройки ставила, она работала, учила их…
— Учила… — Олег пьяно качнулся и потянулся за бутылкой, но та уже была пуста. — Сейчас пойду ещё возьму.
— Может, хватит? И так уже литр оприходовали.
— Не сметь сдаваться! Моряки не сдаются!
— Эй, моряк, мне, пожалуй, хватит, завтра на работу.
— Вовка! — Олег смотрел трезвыми грустными глазами. — Хоть ты меня не бросай, сегодня, знаешь, как мне хреново! Хоть волком вой!
— Да ладно тебе, Олежка! Не боись, не брошу! Да сиди ты, сейчас скажу и принесут.
