«Жду ли я Олега? — думала она. — Нет, не жду. Мне даже жаль, что мы здесь встретились. Всё давно в прошлом и вернуть ничего нельзя. Тот египтянин сказал, что Олег вернётся сегодня или завтра. Лучше бы он не возвращался. Мне так спокойней».

Олег закончил свои дела, как и планировал, восьмого к обеду, и, даже не перекусив, рванул в аэропорт. Но рейса на Хургаду не было. «Только завтра, завтра, пожалуйста, но сегодня, увы…» — отвечали ему.

«Что делать? — думал Олег. — Завтра они уезжают, завтра уже поздно. А я должен обязательно увидеть Ольгу! Должны же мы поговорить, в конце концов! Мы должны были поговорить ещё три года назад, но не сделали этого. Из-за глупости своей. Конечно, это моя вина и я должен сделать первый шаг. Чёртов Серёга! Не мог кого-нибудь другого сюда отправить, и без меня бы разобрались. Из этого Шарм-эль-Шейха теперь не выберешься. Через Красное море на автомобиле не переедешь.

— Эй! Мистер! — Ему радостно махал тот самый служащий, с которым он недавно разговаривал. — Мистер! Через час летит туристический рейс в Луксор. Есть одно свободное место. Если вам срочно, то оттуда на автомобиле до Хургады всего двести пятьдесят километров. Вы полетите?

— Лечу!

Самолётик был маленьким, заполненным французами-туристами, летящими на двухдневную экскурсию. Они все были слегка навеселе, что-то выкрикивали, часто разражаясь хохотом.

В Луксоре Олег, наплевав на всё, нанял за сумасшедшую по здешним меркам цену автомобиль, при условии, что его довезут за три часа.

— Это не автомобиль, — ошалевший от такой удачи водитель всё нахваливал свою видавшую виды машину, — это не автомобиль, а птица! Долетим ещё быстрее!

— Давай, лети, — буркнул Олег, усаживаясь поудобнее, теперь он знал, что успеет. — Лети, голубь.

Машина рванула с места и понеслась сначала по узким улочкам города, потом по его окрестностям, распугивая местных крестьян и кур. Но скоро живительное соседство Нила сошло на нет, зелень стала менее пышной, а потом и вовсе исчезла, за стеклом заструилась каменистая пустыня, пахнув запахом зноя и смерти. Машина была старенькая, поскрипывала, вздрагивала, ёкала своими внутренностями, но бежала резво. «За сто идём», — отметил Олег. Кондиционер не работал и только врывающийся в открытое окно горячий воздух создавал иллюзию свежести.

«Нужно было машину с кондиционером найти, — запоздало подумал Олег. — Приеду весь как чёрт грязный, вон уже песок на зубах скрипит, сначала — в душ, а потом Ольгу найти. Чего я ждал? Что она прибежит ко мне и на шею бросится? Осёл! Почему за эти два с половиною года ни разу не дозвонился ей? Обиделся, когда увидал её тогда, целующуюся? А сам-то, что, верность ей хранил? Как же я жил без неё? Как я вообще прожил это время?»

Сейчас, когда он вспоминал, эти два с половиной года показались ему какими-то ненастоящими. Словно он смотрел фильм о совершенно чужом человеке. Этот человек жил в каком-то ненастоящем мире, решал какие-то ненастоящие проблемы, жил какой-то ненастоящей жизнью.

Он очень много ездил. Дома бывал мало. Родители отнеслись к его новой работе по-разному. Мать обрадовалась. Сама, бывшая учительница географии, она, правда, в школе давно не работала, но помнила всё прекрасно.

— И правильно, что уволился, — говорила она, — нечего тебе в этом дурдоме делать. Я сама, когда мы под Мурманск переехали, в военный городок, сначала всё в школу рвалась. Но школа там была маленькая, вакансий не было, и мне, к счастью, туда устроиться не удалось. Только когда я стала работать в штабе, вольнонаёмной, я поняла, от какой каторги оторвалась. Пойди я в тогда школу, не было бы у нас ни семьи нормальной, ни жизни. И тебе нужно нормальную жизнь строить, карьеру делать, положения добиваться. Вот поездишь годик-другой, мир увидишь, языки отшлифуешь, связями обрастёшь, а потом и в Москве осядешь. Тогда и жениться можно будет. А в школе… Что в школе… Так всю жизнь учителем и проработаешь. Языки скоро забудешь — не с детьми же практиковаться. Потом и захочешь уйти, а некуда будет. Правильно сделал, что уволился.

Отец отреагировал иначе. «Ты — взрослый мужчина, тебе и решать», — вот и весь его сказ. Только однажды вечером, когда Олег вернулся из двухмесячной поездки по Италии, сидя на кухне за чаем, в то время как мать с трепетом следила за перипетиями событий в очередном сериале, они разговорились.

— Слушай, — отец уже много лет разговаривал с ним скорее как с младшим товарищем, чем как с сыном, — не очень понял, ты сам из школы уволился или тебя выжили.

— Выжили.

— Да? А что так?

Олег молчал. Односложно ответить было невозможно, а рассказывать всё…

— Нет, если не хочешь, то не говори. Сам разберёшься.

— Понимаешь, пап, не сошлись мы с начальством характерами.

— Характер характером, а дело делом.

— Я не очень точно выразился. Дело, конечно, не в характерах. У нас оказались очень разные взгляды на то, как нужно наше дело делать.

— На флоте решает всегда капитан. А ты, я так понимаю, был в ранге лейтенанта.

— Школа — не армия, не корабль.

— Принципы управления везде одинаковы.

— Принципы, а не беспринципность.

— Хм. А знаешь, беспринципность, она, наверное, везде тоже одинакова.

— Так же как и подлость.

— Да, так же как и подлость. Только с подлостью у мужчин принято бороться.

— А как с ней бороться, если эта подлость в шкуре праведности прячется? Если она всё «из самых лучших побуждений» творит, если она людей уродует, но так, что они сами этой подлости только спасибо говорят.

— Да, это тоже бывает. Только что же, получается, что ты от этой подлости попросту сбежал?

— Ушёл.

— Знаешь, есть поговорка, тебе, безусловно, известная: «Мужчина в жизни должен посадить дерево, построить дом и вырастить сына». Знаешь такую?

— Знаю, только это не поговорка.

— Не важно. Важно, что в ней иносказательно зашифрована правда про мужчин. Заметь, первые две вещи, которые должен делать мужчина, связаны с его делом, а третья — с семьёй. Причём смотри, о каких делах речь идёт. Не денег он должен заработать, не земли нахапать, не стада развести, а дерево посадить и дом построить. Это действительно так. Мужчина ощущает себя мужчиной, если у него есть дело, которое радует его душу — это посаженные деревья, дело, которое приносит пользу ему и людям — это построенный дом, и, наконец, семья, дети — его продолжение во времени. Но в первую очередь именно дело, которое и ему по душе, и людям на пользу. И дело это мужчина бросать не может, не имеет права. Так что, если ты из школы ушёл, поняв, что это не твоё дело, тогда ты правильно поступил. А если ты просто столкнулся с трудностями и убежал…

— Не убегал я и не ушёл бы. Но они, чтобы меня выжить, ребёнка не пожалели и дали понять, что ни перед чем не остановятся, что не только меня с грязью смешают, но и человека, который мне тогда близок и дорог был. Знаешь, когда ты дерёшься и бьют тебя — это понятно, а когда из-за тебя бьют других…

— Да. Это уже и не подлость даже… А всё-таки убегать — не дело. Когда бьют, отвечать нужно, обязательно нужно, иначе подлость от безнаказанности наглее становится. Она, подлость, считать начинает, что так и должно быть, что она права. Конечно, с ней не сразу справишься. Можно отступить, чтобы собраться с силами. Ты же теперь битый, а значит — умный, осторожней будешь.

— Не хочу. Не хочу я с ветряными мельницами сражаться. Ты знаешь, мама, пожалуй, права. Нечего мне в школе делать. Работа там адская, а зарплата такая, что без слёз не взглянешь. Если бы вы денег не переводили, я бы, пожалуй, и не протянул на свою зарплату. Стыдно мужчине такие деньги получать.

— Мама? Мама, конечно, права. Только она по-своему, по-женски права. Был бы ты девкой, я бы с тобою этот разговор не вёл. Это только глупцы считают, что правда должна быть одна, причём — их правда. У мужчин и у женщин правда разная. У женщины главное — семья, дети, это и есть их дело, их предназначение. А себя самих они от семьи и детей не отделяют, для них это всё — одно целое. Они к чему хочешь приспособятся, им всё правильно, что им, а значит, их детям, на пользу. Опять же, на пользу в их понимании. Мужчины — другие, мужчины за идею часто на каторгу шли.