Но Ольгу подобные мысли не занимали. Она сидела, открывая одну тетрадь за другой, подчёркивая надоевшие одинаковые ошибки, и вяло думала: «Вот негодники, все у кого-то одного списывали, одна и та же дурацкая ошибка почти у всех. Нет, чтобы самим подумать, тут и сложного ничего нет». Она взглянула в окно. «Хорошо, что теперь так долго светло, ещё на рынок нужно зайти, мама, наверное, опять весь день почти ничего не ела». Она вздохнула и снова перевела взгляд на тетради. «Что с ней делать? Сколько это может продолжаться?»

Дверь распахнулась, и в класс вошел Олег.

«Наконец-то! — подумала она. — Где же ты был? Почему не позвонил мне вчера? Почему сегодня весь день не заходил? Или всё правда?»

Он подошел к поднявшей голову Ольге, положил ей руку на плечо и, прикоснувшись губами к макушке, резко втянул ноздрями запах её волос.

— Всё сидишь?

— Сижу, — Ольга откинула голову, прижавшись затылком к его груди, боясь высказать свои сокровенные мысли, заговорила о постороннем. — Надо тетрадки добить, домой брать совсем не хочется. А ты что?

— Я? Я сейчас с Тамарой беседу имел.

— И?

— И… — Олег секунду помолчал, — подал заявление, по собственному…

— Уходишь? А я?

— Ну ты, надеюсь, тоже со мной. Сколько можно этот гадюшник терпеть?

— С тобой? — Ольга как-то странно, будто ждала чего-то, взглянула на Олега. — С тобой? — повторила она и, не дождавшись единственно важных для неё слов, продолжила: — Куда? В качестве кого?

— Почему обязательно «в качестве»? — Олег раздраженно дёрнул плечом. — А что, неужели ты останешься? После всего, что было?

Ольга невидящим взглядом смотрела сквозь грязное стекло школьного окна куда-то туда, далеко, в блестящую, залитую весенним солнцем и искрящимся снегом даль.

— Олег, ну куда я пойду? Март уже, скоро весенние каникулы, а там и учебный год кончится. — Она выпрямилась, отодвинувшись от Олега, и продолжала говорить без интонаций, монотонно, будто заученный урок, не глядя на собеседника. — Куда я пойду? Работу с бухты-барахты найти… Да и дети, как я их брошу? Учителя сейчас не найдут, они без математики останутся. Нет, нужно подождать немного, хотя бы до июня.

— Подождать?! Ну уж нет! И так заждался. — Он говорил раздраженно, но все еще пытался поймать её взгляд, убедить в своей правоте. — Нужно было ещё под Новый год уходить. А ты, значит, остаёшься?!

— Ну, Олег, ну пойми…

— Не надо, — оборвал он её, — всё я понял.

Олег резко повернулся на каблуках к двери и зашагал вперёд, размахивая руками, будто прорываясь сквозь невидимую паутину, будто разгребая ставший вдруг упругим воздух.

— Олег! — шёпотом прокричала в закрывшуюся дверь Ольга. — Олег!

— Оля?! — Олег смотрел и не узнавал. Нет, конечно, он узнавал её, её глаза, руки, изгиб шеи, даже эту маленькую родинку под правой грудью он, оказывается, всё ещё помнил. И всё-таки, это была другая Ольга.

— Оля, ты здесь… Как? Откуда?

Ольга молчала, смотрела на Олега и как-то грустно улыбалась.

— Ну вы, Олег, странные вопросы задаёте. — Вика не выдержала Ольгиного молчания. — Откуда, откуда?! Оттуда, откуда и все — купила тур и прилетела отдохнуть. А вы знакомы? Ольга, ты бы представила меня?!

Она растерянно переводила взгляд с Ольги на Олега. Но на неё никто не обращал внимания.

— Олег, — наконец проговорила Ольга, — откуда ты здесь? Как? — Она, кажется, даже не замечала, что повторяла те же вопросы, на которые только что не ответила сама. — Какое подводное плавание? Впрочем, да, у тебя же был разряд. Но почему Египет?

— Египет? Так получилось, долго рассказывать. Вот видишь. Действительно, странно встретиться в Африке! Надо же! А ты как?

— Я? Я по-старому, всё там же.

— В школе, у Тамары?

— Да.

— Замуж не вышла?

— Нет, а ты женился?

— Нет. Да и при такой работе… Какая семья?! А ты…

Так они и говорили, бестолково, сбивчиво, порою задавая друг другу одни и те же бессмысленные вопросы, иногда сами же на них отвечая, будто два игрока в теннис, пасуя друг другу мячик и быстро отбивая его. Чувствовалось, что за всеми этими словами скрывалось нечто другое, желание задать какие-то совсем иные вопросы, услышать какие-то совсем другие ответы. А то, что они произносили вслух, было так, по инерции, от невозможности молчать. И Вика, как зритель на теннисном матче, вертела головой, словно отслеживая полёт мяча. Наконец игроки выдохлись, запас ничего не значащих вопросов иссяк. Сейчас они смотрели друг на друга, вроде бы даже раздраженно. Говорить о пустом больше не хотелось, говорить о важном они не могли и поэтому мучительно искали повод расстаться, одновременно боясь этого расставания.

— Слушайте, ребятки, — опять влезла Вика, — я, конечно, понимаю радость вашей встречи, но кушать хочется всегда. Давайте мы с Ольгой сейчас пойдём на ужин, а вечер воспоминаний отложим. Олег, вы тут, можно сказать, абориген, всё знаете. Где можно приятно вечер провести, посидеть, потанцевать?

— А? Да-да, конечно, — Олег встряхнул головою, будто отгоняя остатки наваждения. — Вон там хороший бар возле бассейна, по вечерам очень уютно, спокойно.

— А потанцевать? — Вика капризно надула губы. — Спокойно провести вечер мы и дома можем. Нет, вы уж покажите, где жизнь бьет ключом.

— Ну можно пойти на дискотеку, правда там больше молодёжь…

— А мы, значит — старухи, по-вашему?

— Нет, конечно, но там будут в основном подростки лет по четырнадцать — шестнадцать. Сейчас школьные каникулы и много родителей с детьми приехало. Да вы не волнуйтесь, мест для развлечений тут хватает. Давайте так, я вас буду ждать после ужина в баре у бассейна, а потом сообразим, чем заняться.

— Ладно, — Викуля, окончательно взяв инициативу в свои руки, сладко потянулась, продемонстрировав кошачий изгиб спины, небольшую, но вполне выразительную грудь, и, обмотав полотенце вокруг талии, прикрыв тем самым излишне широкие бёдра, скомандовала: — Пошли, Лёлька!

Сентябрьское утро было чудесным, совсем не осенним, а, скорее, летним. Деревья всё ещё ярко зеленели своими кронами, только слегка сбрызнутыми каплями желто-оранжевой краски, трава буйно росла на газонах, лишь редкие опавшие листья, скукожившиеся на изумрудном фоне, ехидно напоминали о бренности жизни.

Ольга, цокая каблучками по выщербленному асфальту аллеи, спешила через парк на работу в школу. Вот уже третья неделя, как начался учебный год, её первый учебный год в качестве учителя математики. Если бы ей, шесть лет назад, когда она сама была ученицей одиннадцатого класса, кто-нибудь сказал, что она станет школьной учительницей, Ольга бы искренне расхохоталась, восприняв это как шутку. Нет, работать в школе она никогда не хотела.

Ольга была поздним ребёнком, мать родила её почти в сорок лет, а отцу вообще было под пятьдесят. Мать, на памяти Ольги, всегда была немного странной, не такой, как другие мамы. То безудержно весёлая, она начинала хохотать, носиться по квартире и тискать Ольгу; то угрюмо раздраженная, придиралась к любой мелочи, бранилась, начинала кричать, разражаясь, в конце концов, бурными рыданиями: то часами сидела молча, не отвечая на вопросы, глядя куда-то в пол. В детстве Ольга пугалась, плакала, не понимая, в чём она провинилась, если мама так на неё сердится. Когда подросла, стала огрызаться, кричать в ответ.

Только отец мог как-то сдерживать перепады материнского настроения и бурные проявления эмоций. Он уводил её в спальню, обнимал за плечи, долго-долго что-то шептал на ухо, и она успокаивалась.

— Ты знаешь, малыш, — как-то сказал он своей четырнадцатилетней дочери, — ты не обижайся на маму. Понимаешь, когда мы тебя ждали, у мамы очень тяжело протекала беременность. Врачи даже говорили, что она может умереть, вот она и стала такой нервной. Когда ты родилась, думали, что это пройдёт, а оно, видишь как…

— Папа, а я в чём виновата? Я же не просила меня рожать! Она же мне житья не даёт. Только и жду, когда на неё в очередной раз накатит.