У мамы, конечно же, была шизофрения, или что-то в этом духе, хотя психиатр её не обследовал и диагноза ей никто никогда не ставил. Чудила она не постоянно, а периодически, чаще всего ранней осенью и весною. Сейчас был как раз такой период. Во всём остальном она оставалась вполне разумной, да и бред её безумием не выглядел, в нём была своя логика, своя стройность, так что посторонний человек, выслушав материнский рассказ о происках спецслужб, обычно ей верил и проникался сочувствием. Правда, идея о преследовании ФСБ появилась всего года три-четыре назад, до этого мать много лет боролась против пытавшейся её извести соседки с третьего этажа, а до этого было ещё что-то. Знали о материнских заскоках только домашние, да двое самых близких друзей, на людях мать никогда ни о чём подобном не заговаривала, выглядела элегантной женщиной с небольшой чудинкой, придающей ещё большее обаяние. Выйдя на пенсию, она осела дома, и приступы стали затягиваться, особенно после смерти отца. Она перестала ограничиваться разговорами, несколько раз звонила в милицию, иногда запиралась изнутри и не соглашалась открывать даже Ольге. Во время обострений мать стало страшновато оставлять дома одну, но и сделать было ничего невозможно. Нанять сиделку было абсолютно нереально, даже на еде приходилось экономить, а больница… Когда-то, когда Ольга училась классе в десятом, она заговорила об этом с отцом. «Нет! — моментально отрубил тот. — Пока я жив, в сумасшедший дом она не попадёт. — Он посмотрел на дочь тяжело, с какой-то нехорошей злостью. — Знаешь, близкие существуют не только для того, чтобы счастье-удачу делить, звание мужа, да и дочери тоже, ещё и обязанности налагают. «И в богатстве и в бедности, и в радости и в печали, и в здоровье и в болезни», — процитировал он. — Пока я жив, в сумасшедший дом она не попадёт!»
Тихонько зазвонил телефон, Ольга не успела ещё снять трубку, как в дверях комнаты возникла мать в фартуке, с ложкою в руке.
— Не бери! — трагическим шёпотом проговорила она. — Не бери, это они!
— Ай, мама, прекрати! — отмахнулась Ольга и взяла трубку. Это был Стас.
— Привет, малыш! Куда пропала? Вся в трудах и заботах? А я тут пропадаю без любви и ласки! Приходи, навести одинокого, может, спасёшь от гибели.
Стас, видимо, опять был «под балдой».
Они познакомилась на какой-то студенческой тусовке два года назад, там она «запала» на высокого, длинноволосого парня. Был он немного, всего года на три старше, но упорно называл её «малыш». То ли работал, то ли нет, не раз говорил про какие-то «крутые дела», легко и самозабвенно врал, называя себя то программистом, то журналистом, то писателем, то туманно намекал на некие спецслужбы. Причём, как поняла позже Ольга, в эти моменты Стас сам искренне верил в то, что говорил. Никогда не смущался, попавшись на собственных противоречиях, и тут же придумывал что-нибудь новенькое. Было в нём нечто от большого ребёнка, живущего в мире своих фантазий. Но общаться с ним было приятно, все проблемы казались легко разрешимыми, все неудачи — чепухою.
— Тебе нужна работа? Хочешь в фильме поработать? — вешал, бывало, Стас лапшу на уши какой-нибудь очередной дурёхе. — Мне Ромка говорил, ему как раз такой типаж нужен. Кто такой Ромка? Это же режиссёр известный, я его хорошо знаю, он сейчас, правда, в Испании, какие-то эпизоды снимает, как только вернётся, я ему сразу позвоню.
И дурёхи верили, уж очень убедительно это звучало. Когда-то на подобную лажу попалась и Ольга. Несколько месяцев она верила в россказни Стаса, была его любовницей, потом засомневалась, потом поняла, что ей примитивно врут, и страшно обиделась. Полгода не отвечала на его звонки, вешала трубку, но он продолжал периодически звонить, не испытывая при этом никакой неловкости, не делая попыток извиниться, всё продолжат нести весёлую чепуху вперемешку с враньём. В конце концов, они начали снова иногда встречаться, но Ольгу больше ни завораживали, ни оскорбляли фантазии Стаса, она относилась к ним так же спокойно, как к немытой посуде на его кухне.
Сейчас она молча слушала весёлую ахинею, которую тот нёс, и думала, что совершенно замоталась на работе, что нужно иногда и расслабляться и, если по-быстрому принять душ и рвануть к Стасу прямо сейчас, можно успеть вернуться домой до полуночи и даже выспаться к урокам.
Стас опять упоённо врал, что его вербуют на работу в ФСБ, и Ольга вдруг нашла странное сходство его болтовни с бреднями, выдаваемыми мамой. Та же странная логика, основанная на собственной фантазии, принимаемой за действительность. А ещё, под журчание знакомого голоса, ей вдруг вспомнился Олег, его взгляд, походка, наклон головы, блестящие глаза, прощальный взмах руки…
— Олюшка, дочка! Иди кушать! — раздалось из кухни.
— Ладно, Стасик, — отрезала она в трубку, — я не ела ещё, пойду, мама зовёт.
— Так ты приедешь или нет? Я не врубаюсь! — переспросил в недоумении Стас. — У меня тут для тебя шампусик есть!
— Нет, Стас, не приеду, — вдруг неожиданно для себя самой ответила Ольга, хотя ещё минуту назад готова была сказать «Да», — пей свой шампусик сам.
Она положила трубку, облегчённо вздохнула, встала, накинула халатик и пошла есть осточертевшие макароны.
Глава 8
Викуля искоса поглядывала на неподвижно лежащую в тени зонтика Ольгу. «Спит или не спит?» — напряжённо думала она, это тем более трудно было понять из-за больших тёмных очков, закрывших половину лица подруги.
— Лёль! — наконец не выдержала Вика. — Лёль! — снова тихонько, почти шёпотом произнесла она. — Ты спишь? Я пойду, пройдусь, — Ольга молчала, видимо спала.
Вика поднялась с лежака, секунду подумала и, надев длинную, до щиколоток, летнюю юбку, с боковым разрезом чуть не до пояса, направилась к пункту выдачи ласт и масок.
«Женщина всегда должна быть одета, — утверждала Викуля, — раздевать — дело мужчин, и не нужно лишать их этого удовольствия. Когда на женщине есть хоть какая-то тряпочка, в глазах мужчины всегда читается интерес: «А что там, под нею?» И он, будьте уверены, нафантазирует столько… Снимите с женщины всё — и мужчина, если это мужчина, а не сопливый подросток, пускающий слюни от вида обнажённой груди, посмотрит пару секунд и отвернётся с тоскою в глазах. Голая женщина мужчине не интересна, в ней не остаётся загадки, поэтому обнажаться нужно ровно настолько, чтобы пробуждать желание снять с тебя остальное.
Смуглый египтянин с непременной щёточкой усов радостно заулыбался при виде Вики, словно всю свою жизнь мечтал увидать именно её, и, вот, наконец, его мечта сбылась. Улыбаться-то он улыбался, но объясниться с ним оказалось весьма проблематично. По-русски он знал всего пару слов, а то, что он считал английским, не могла понять Вика, наконец, до неё дошло, что египтянин выговаривает английские слова просто по буквам, видимо, не имея никакого понятия о правилах произношения. Из жуткой смеси разноязыких слов Вике удалось понять, что Олег давно уплыл в море к коралловым рифам с туристом, но скоро вернётся, и, если он очень нужен, египтянин при этом осклабился особенно радостно, его можно подождать на причале или прямо здесь, вместе с ним.
«Сейчас, — буркнула Вика себе под нос, — нужен ты мне, стручок арабский, мне приставучих чурок и дома хватает».
— Danke schon! — мило улыбнувшись, поблагодарила она почему-то по-немецки. — Auf Wiedersehen!
На причале, уходившем в море метров на двадцать, толкалось довольно много людей. Носилась вездесущая детвора, кто-то прыгал в море, кто-то стоял возле самого края настила и с интересом глядел в воду.
«Что там такое?» — Вике стало любопытно и она тоже стала вглядываться в прозрачную голубизну. Там, будто в телевизионном экране, существовал совершенно иной мир.
Бетонные опоры пирса и небольшие камни, разбросанные то тут, то там, словно горные кряжи, были покрыты колышущейся массой лесов-водорослей. Из чёрных дырок пещер веером выглядывали длинные тонкие иглы, плавно колышущиеся в толще воды, такие же игольчатые шары были разбросаны по дну, а один из них даже медленно передвигался. «Морские ежи» — поняла Вика. Среди буро-зелёной массы водорослей и антрацитово-чёрных игл ежей яркими красными, оранжевыми, жёлтыми, или почти белыми островками возвышались изломанные линии кораллов. Пестрящее сонмище рыб украшало этот почти фантастический пейзаж. Чёрные, белые, прозрачные, жёлтые с полосками, в крапинку, длинные, словно иглы, шарообразные — всё то, что Вика видела только на экране телевизора, сейчас было перед её глазами. Серая тень мелькнула из-под опор пристани, и всё это рыбное великолепие брызнуло в разные стороны, как осколки лопнувшей лампочки. «Мурена», — услышала Вика уважительный шепоток и, скосив глаза, увидала мальчишку лет двенадцати.
