«За каникулы я подработаю, — несколько возбуждённо думала она, — а там Анечка что-то говорила про дополнительные занятия. Это же, если каждый месяц по столько подрабатывать…»
В этот момент в класс зашел Вовка.
— Ольга Ивановна, спасай! — увидав, что в классе никого нет, Володька по-шутовски преклонил колено перед Ольгой и, словно в мольбе, протянул к ней руки.
— Ну что вы, сударь, встаньте, — Ольга моментально подхватила игру, — Вы не ошибаетесь? В силах ли хрупкая женщина спасти могучего, отважного мужчину?!
— В твоих руках счастье, судьба, а может, и сама жизнь трёх очень симпатичных людей! — Володька всё же поднялся с колен (а вдруг кто войдёт?), но продолжал молитвенно простирать к ней руки.
— Сразу трёх?
— Сразу трёх!
— И?
— Скажи «да», и ты будешь для меня всегда образцом мудрости и милосердия!
— Что — да?
— Просто «да», и никаких больше вопросов!
— Не могу же я согласиться, не зная, на что. Мало ли что ты от меня потребуешь?! С вами, мужчинами, ухо востро держать нужно!
— Оля! — В Володькином голосе появились устало-осуждающие нотки то ли отца, то ли старшего брата, общающегося с глупой девчонкой. — Неужели ты могла заподозрить меня в чём-то неприличном, меня, который встретил тебя здесь, который тебя холил и лелеял…
— Ой-ой-ой! Какие мы хорошие!
— Ну, Оленька! — В его взгляде было столько мольбы и собачей преданности, что устоять было невозможно.
— Ладно, доверяюсь вашей чести, сударь!
— Что — ладно?
— Да! Да! Не морочь мне голову, говори, что нужно, раз пообещала, то сделаю.
— Отлично, завтра встречаемся в половину второго. Одежда — парадная, идём на день рождения.
— К кому?
— Завтра и узнаешь.
— Володь, прекрати, я же сказала «да», значит, пойду всё равно, но я должна знать к кому.
— Оля, завтра Олегу исполняется двадцать пять, мы идём к нему, — Володька посмотрел на Ольгу с некоторой неуверенностью: согласиться-то она согласилась, но женщина есть женщина, заявит сейчас, что никуда не пойдёт, и поди, попробуй её уломать снова.
Ольга с полминуты молчала.
— А почему он сам не приглашает?
— Слушай, Оль, я не знаю, что там у вас и как, но если Олежка тебя чем обидел, то это не по злому умыслу, а по бестолковости своей. Могу только сказать, что он хочет видеть тебя и только тебя. И помни — ты обещала!
— Хорошо, — ответила Ольга после небольшой паузы.
Глава 13
Придя после ужина в номер, Вика плюхнулась на кровать. Из-под полуопущенных век она наблюдала за сидящей в кресле задумчивой Ольгой. «Сказать или не сказать, — вертелось у неё в голове. — Нет, надо сказать, всё равно узнает».
— Слушай, Лёль, а я сегодня утром, на пляже, пока ты дрыхла, Олега твоего встретила. Он сказал, что вечером нас опять в баре ждать будет.
Ольга молчала.
— Там же, где и вчера.
Ольга молчала.
— Ждёт уже, наверное. Алё! Ты глухая?!
— Нет, я не глухая, можешь не орать. Ну пошли, раз ждёт, а то ещё решит, что я от него прячусь, — Ольга встала с кресла, повернулась перед зеркалом и, разглаживая складки сарафана, провела ладошками по бокам от пояса вниз. Сарафан плотно охватывал её тело, подчёркивал упругую грудь, тонкую, ничем не стянутую талию, красивые бёдра. — Я ничего?
— Ничего, ничего, — буркнула Викуля, завистливо поглядывая на Ольгину фигуру и мысленно костеря себя последними словами. «Дура я, дура! — думала она, пока они шли к бару. — На фига я ей сказала? Пришла бы одна, он бы и не спросил ничего, сам же говорил, чтобы я одна приходила».
Олег с изумлением смотрел на практически пустую бутылку. Неужели это он, в одиночку, уговорил без малого литр сорокаградусного напитка? Нет, быть того не может! Кто-то ему явно помог! Он осмотрелся вокруг, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд на нечётких, расплывающихся лицах.
«Лица! — думал Олег. — Это не лица, а морды! Вот этот, например, ну точно, нашего, российского розлива. Туша как у бегемота, что вдоль, что поперёк, ряха блином, ну свинья свиньёй, даже нос пятачком. А вон та придурошная старуха, у которой из шорт торчат вместо ног две жердинки с синюшными разводами вен, смахивает на сушёную селёдку. А с ней сидит, ну вылитая коза, так же губами шлёпает и рогами трясёт. Зоосад! Ну морды!»
— Олежек, ау!
Кто-то сел за его столик. Олег прищурил один глаз, изображение двоить перестало.
— А! Вика-Виктория! С тобой на море я!
— Какая Вика?! Да ты пьяный никак!
— Клевета! Подлые инсинуации, я никогда не бываю пьяным, и вообще, я не пью!
— Ничего себе — не пьёшь! Постой, это ты один весь пузырь уговорил?
— А тебе что? И вообще, ты кто?
— Во даёт, да Вера я, Вера. Помнишь?
— А-а-а, Вера! Нет, не помню. Ты меня с кем-то путаешь.
— Ну хорош! Ты чего тут один сидишь? Пошли, я тебя домой отведу.
— Домой? Да, хочу домой. Мама холодец, наверное, сварила, а ты кто? Ты какая Вера?
— Такая. Ладно, ты не буянь, не выступай, за меня держись, и пошли.
— Куда? Мне и тут хорошо! Ща, ещё бутылочку возьмём и посидим. Вас как зовут, мадам? Мы, кажется, уже встречались?
— Олег, кончай выступать, люди смотрят, пошли!
— Что значит «кончай», я ещё и не начинал. А хотите, мадам, я вам стихи почитаю, «Озеро Чад» называется? Это озеро, кстати, не так уж и далеко отсюда.
Сегодня особенно грустен твой взгляд…
Вот и ваш взгляд, мадам, грустен. У вас горе? Скончалась любимая собачка?
— Тьфу на тебя, придурка. А ну, вставай немедленно, и — пошли! Нечего тебе перед всеми красоваться в таком виде!
— Ну зачем кричать? Я уже встал, — Олег действительно, чуть пошатываясь, встал, оглядел всё вокруг подозрительно трезвым взглядом, буркнул: — Зоосад, — и, махнув рукою, произнёс: — Ладно, пошли, Дуся.
— Да не Дуся я, — подхватывая его под руку, улыбнулась Вера.
— Всё равно хорошо, — непонятно буркнул себе под нос Олег и вдруг затянул: «Не слышны в саду даже шорохи…»
— Пошли, горе моё, — с извечною интонацией русской бабы, волокущей домой пьяного кормильца, пробурчала Вера, понадёжнее обхватывая Олега за талию и закидывая его руку себе на плечо.
Из вечерней темноты за ними наблюдали Вика и Ольга.
— Ну ни фига себе, заявочки! — протянула Вику-ля, — звал, звал, а сам… Ну, козёл! Он что, алкаш, хроник?
— Знаешь что, — сказала Ольга, не отвечая на вопрос, — пошли домой, в номер.
— И будем плакать над своей несчастной женской долей? Вот уж фигушки! Мы и без него повеселимся, тоже мне, видали мы таких…
— Ну пойдём по улице погуляем, или к морю, там на пляже посидим.
— А может, на дискотеку? Или в баре посидим? Что нам ночью на пляже делать? Там темно, нет никого, мало ли что!
— Тут же охрана, никого посторонних.
— Ага, думаешь, наших придурков мало? Сейчас поддадут и на экзотику их потянет.
— В баре их ещё больше, чем на пляже, а дискотеки мне в школе надоели: музыка гремит так, что кажется, сейчас стёкла вылетят, детишки скачут…
— Здесь тебе что, школа? Пошли, посмотрим, не понравится — уйдём.
— Ну пошли.
«Как он мог! Как он мог так поступить! — думала Ольга. — Он же об меня словно ноги вытер. Будто плюнул. Позвал и плюнул. Я переживала. А он… Пьяный, с какой-то страшной коровой…»
Музыка хотя и гремела, была вполне нормальной, под такую они сами танцевали в институте и лагере. Они уселись за столик, Вика переговорила с официантом, и вскоре перед ними оказались два украшенных дольками апельсина высоких бокала с позвякивающими в такт музыке кубиками льда.
— М-м-м! — Викуля даже прикрыла глаза от удовольствия. — Красота!
— И правда, вкусно, — Ольга тоже облизнулась. — Что это?
— Пей, какая разница. Смотри, ну и где твои дети?
Публика на дискотеке, действительно, была очень разная, от нескольких подростков, образовавших ритмично подпрыгивающий кружок в одном из углов танцевального пространства, до очаровательной пожилой пары, лет семидесяти, сидящей за столиком. Оба, он и она, были худощавы, подтянуты, в джинсиках, ну вылитые подростки, если бы не седые волосы да не морщинистая дряблая кожа. Остальные были разного возраста, худые и толстые, маленькие и длинные, одни танцевали, другие сидели за столиками.
