Олег, конечно, понимал, что мысли о женитьбе возникли у него не сами собою, а так или иначе были внушены Милой, но, как бы не возражая в принципе, испытывал некоторое инстинктивное, непонятное ему самому сопротивление.

«А почему нет? — задумывался он порою. — Что мне мешает? То, что она парикмахер? Чепуха! Если захочет, то выучится на кого угодно. Я ей помогу, в конце концов. А не захочет, ну и что? У каждого своя работа. Она меня любит. Кажется. Нет, точно — любит. Я её? Наверное, тоже. Осенью мне уже двадцать семь. Пора. Чем она не жена? Тем более, опыт семейной жизни у неё уже кое-какой есть. Характер? У всех свой характер. У меня тоже. Я, в конце концов, на что? Я старше, буду её сдерживать, воспитывать».

Но, несмотря на такие мысленные уговоры, он всё не решался сказать последние слова, после которых, как он считал, отступать уже нельзя.

Олег решил праздновать свой день рождения дома, пригласить Милу и заодно познакомить её и родителей друг с другом. Но Серёга услал его в очередную срочную поездку, из которой он вернулся лишь в конце ноября. Вернулся на день раньше, чем планировал, закончил дела, поменял билет и, бросив дома вещи, поспешил к Миле на работу.

На ступеньках крыльца перед парикмахерской стояли, закуривая, два парня. Один, кудрявый, крепкий, в распахнутой кожаной куртке, стоял спиной к ступенькам, загораживая проход и сквозь зубы выговаривал:

— Слышь, Лёха, у Милки-парикмахерши завтра её перец заграничный прилетает, она сегодня ни в какую, а без неё и Женька не соглашается.

— Дык завтра же, чё она сегодня-то? В первый раз, что ли? Или она чё, — хохотнул Лёха, — боится к утру не девочкой остаться? Сказал бы, чтобы не боялась, заштопаем, если чё. Ты чё, мужик, стричься-бриться? — он заметил остановившегося Олега. — Ты проходи, проходи, не тушуйся, постригут, а хорошо попросишь, — он снова хохотнул, — может, и ещё чё сделают, побреют или как.

Оглушенный Олег прошёл мимо них в стеклянную дверь парикмахерской и остановился. Неужели они говорили о его Миле? Не может быть! Ну а о ком же ещё, всё правильно, у неё и подруга на работе — Женя.

— Слышь, Жень, вошёл, что ли, кто?

— Да не, Мил, это Санька ушёл.

Голоса девушек звучали глухо, откуда-то сбоку. «Из подсобки, — понял Олег, — чай пьют». Он сам не раз сиживал в этой малюсенькой, только-только на двоих, подсобке и пил чай, а то и просто целовался с Милой. Олег замер.

— Вот придурки-то! — прозвучал голос Милы.

— Кто?

— Да Саня с Лёхой! Я же Лёхе говорила, чтобы не ходили сюда, когда Олег в Москве.

— Его же сейчас нет.

— А вдруг прилетит?

— Слушай, я не пойму, как у тебя с Лёхой, он что, всё про Олега знает?

— Ага.

— И что?

— А ничего. Ему это всё по фигу. Он на мне жениться не собирается.

— А ты бы хотела?

— На фига мне такой кобель в мужьях? У чужих баб отлавливать?

— А что же ты с ним… Уже года два, наверное?

— Хорошо с ним. Он беззаботный какой-то, весёлый. С ним как оторвёшься по полной… Легко так становится, будто на крыльях летишь.

— А Олег?

— За Олега я замуж пойду.

— Он что, предлагал?

— Нет ещё, всё никак не дозреет.

— Думаешь, дозреет?

— А куда он денется? Мямля он просто. Всё думает, размышляет. Умный слишком. Умный, умный, а — дурак.

— Почему?

— Слушай, он по всему миру на халяву мотается, ни разу ничего толкового не привёз. Так, барахло какое-то. Другие вон, кожу везут, шубы, тут продают. Такие бабки наваривают — закачаешься. А этот…

— Ну и зачем тебе он в мужья нужен? Так и будет барахло таскать.

— Ага! Вот погоди, пусть только женится, будет потом всё, что нужно делать, уж я позабочусь. А пока пускай помечтает… Слышь, он меня в институт поступать агитирует! Умора! Нужен мне его институт! Я и так, считай, академию жизни закончила.

— Ну и дура, а я бы учиться пошла. Сейчас высшее образование ого как нужно.

— А может, и пойду, видно будет. Надо только зарегистрироваться сначала, да к нему переехать. Надоело по электричкам мотаться.

— Он с родителями живёт?

— Ага. Ну это мы быстро. У них трёхкомнатная. Я им такую жизнь устрою, только рады будут разменяться.

— Слушай, я не пойму, ты же за Олега замуж собралась. Ты его что, не любишь совсем?

— Ой, да ладно тебе — «любишь», «не любишь», это всё для девочек лет четырнадцати.

— Как же ты с ним жить будешь, если не любишь?

— Да так и буду. А на крайний случай, Лёха вон есть.

Входная дверь парикмахерской скрипнула, открываясь, и Олег, вздрогнув, будто от омерзения, всем телом, бросился навстречу входящему пожилому мужчине, проскочил мимо него в не успевшую закрыться дверь, вылетел на улицу. Там он втянул сквозь сжатые зубы холодный воздух, недоумённо посмотрел на зажатую в руке собственную шапку, надел её на голову и шагнул с крыльца.

Вот после этого он и уговорил Серёгу отпустить его на год в Египет работать тренером по дайвингу. Серёга согласился с трудом, но поставил условие, что если понадобится, Олег будет выполнять его специальные задания. Олегу было всё равно. Правда, поручениями Серёга не злоупотреблял. Но возвращался после них Олег уже не в Москву, а опять сюда. Вначале Мила звонила без конца, пока он не поменял мобильник. После этого звонки прекратились.

Олег сидел в подрагивающем автомобиле. За окном было уже темно, лишь смутно угадывались обступившие дорогу горы. «Аравийский хребет, — подумал Олег, — ещё часик и всё».

«Что я делал здесь весь это год? Чего ждал? Зачем? Неужели нужно было встретить Ольгу, чтобы понять, что делать мне здесь абсолютно нечего! Нет, я вёл себя словно страус — спрятал голову в песок и решил, что все мои проблемы на этом закончились. Ничего не закончилось! Ведь я любил Ольгу и люблю до сих пор! Неужели мне нужно было столько времени, чтобы понять такую простую вещь? А туризм этот… Ну не моё это, не моё, я же это быстро понял. Чего ждал? Из-за денег? За сколько же я продал почти три года своей жизни? Сколько бы ни было, всё равно — продешевил! Прав был отец. Нужно делать своё дело, и делать его нужно до конца, а не убегать при первой неудаче. Ладно. Скоро приедем, — он ещё раз взглянул в тёмное окно, за которым смутно виднелись горы, — скоро приедем. Сегодня же найду Ольгу, хоть из кровати подниму. Ведь она же меня тоже до сих пор любит, я же почувствовал это при встрече…»

Олег услышал где-то позади слабый хлопок, но не успел понять, что произошло, только почувствовал, как казавшийся надёжным автомобиль стал уходить куда-то вбок, а его самого невидимая стальная рука стала вжимать в боковую дверцу. Это лопнуло, пропоротое осколками стекла брошенной кем-то из туристов бутылки, заднее левое колесо их драндулета. Скорость была за сто. Машину чуть тряхнуло и стало заносить влево. Водитель, выкрикнув что-то по-арабски, ударил по тормозам и принялся выкручивать руль, но автомобиль всё больше заносило, потом вдруг резко крутануло, швырнуло, покатило кувырком по шоссе, выбросило на крутой скат обочины, и он медленно, словно лениво, покатился вниз, пока не ударился о здоровенный обломок скалы. Закоротившая проводка сыпанула снопом искр, растекающийся бензин вспыхнул и рассёк окружающую тьму столбом пламени, рванул бензобак, выворачивая наизнанку металл кузова.

Когда автомобиль крутило по пустому шоссе, дверка, в которую вжимало Олега, не выдержала и распахнулась. Его вышвырнуло на асфальт, поволокло к противоположной обочине и напоследок шарахнуло спиной и головой о выступ скалы. Он не видел, как горел автомобиль, не слышал взрыва. На шоссе было пусто. Через какое-то время сознание ненадолго вернулось к нему и он почувствовал холод. «Странно, — успел он подумать, — ведь в пустыне должно быть жарко. Я и не знал, что в пустыне так холодно».

Весь день Ольга провела на пляже. Она будто хотела запасти в себе жар горячего африканского солнца, если уж не на всю оставшуюся жизнь, то хотя бы до московской весны.