— Наконец-то! Отлепил жвачку! — радостно сообщил парень.

Потом откинулся на сиденье, вытянул вперед правую ногу и прищурился. Почти сразу же согнул ее и вытянул левую. А я то и дело высовывался из машины — любовался проплывающим мимо пейзажем и одновременно фиксировал каждое движение парня. Если мне вдруг что-то покажется подозрительным, то во внутреннем левом кармане у меня пистолет.

Два маленьких круга. Один возле другого. Тот, который справа, немного больше. Круги не совсем правильные, похожи на эллипсы.

Горло неприятно сдавило, и он ослабил галстук. Потом хотел наклониться — завязать шнурок на правом ботинке. Только сейчас он заметил, что шнурок развязался и волочится по полу, как дождевой червь. Но так и не наклонился, а, взяв свой рисунок, стал внимательно его рассматривать, то на расстоянии, то поднося близко к глазам. Прекрасно! Нервно водя карандашом, он изобразил именно то, что хотел. Два маленьких круга. Один возле другого. Тот, который справа, немного больше. Круги не совсем правильные, похожи на эллипсы…

Бумаги под рукой не оказалось, пришлось вытащить из пачки сигарет кусочек папиросной. Парень положил рисунок рядом с пепельницей. Дешевая рекламная пепельница с вмятинами — кажется, реклама авиационной компании. Он точно не запомнил.

Десять минут назад он зашел в кафе «Спорт» и сразу направился в глубь просторного полупустого зала.

Все столики, кроме двух-трех, были свободны. Он выбрал один у стены, рядом с большим прямоугольным зеркалом в золоченой раме, облупившейся и почерневшей от времени. Над зеркалом два безобразных ангела грубой работы, такие толстые, будто их постоянно перекармливали, да еще и заставляли принимать витамин Б-12. Ангелы самозабвенно трубили в трубы. Какая-то метафизика… Парень повернул стул спинкой к зеркалу, чтобы ангелы не маячили все время перед глазами и не раздражали его.

Выбранное им место имело еще один недостаток: рядом находился туалет. Несмотря на объявление, написанное на розовом картоне и приколотое кнопкой к двери:

дверь все время была или полуоткрыта, или распахнута настежь. И оттуда воняло. Не очень, но воняло…

Он хотел было встать и перейти за другой столик. Но поленился. Впрочем, он не собирался засиживаться. 6.11 показывали в кафе «Спорт» стрелки часов с допотопным маятником и запыленным стеклом, густо покрытым какими-то странными точечками — скорее всего, от мух. 6.13 показывали его собственные часы. В семь они договорились встретиться на почтамте, у окошка «Международная заказная корреспонденция».

От кафе «Спорт» до почтамта пять минут ходьбы. Но он выйдет раньше — надо быть на месте встречи первым. Лучше не опаздывать, а то она будет волноваться — нетерпеливо постукивать каблучками по мраморному полу зала или кусать ногти. Совсем одна в этой разношерстной толпе… Идти к почтамту нужно переулками, а потом через площадь, где в этот час слоняются всякие типы, которые так и липнут к одиноким женщинам…

— Двойной коньяк! И черный карандаш, — бросил парень официанту, сразу же подскочившему к столику.

Тучный официант, даже не почесав за ухом, как это делает — или, во всяком случае, может сделать — озадаченный человек, посмотрел исподлобья и сказал:

— Карандаш? Да еще черный? — По тону можно было ожидать продолжения: «Нет, господин, карандаши мы не подаем!»

Однако официант ничего подобного не сказал. Порывшись в карманах, он достал черный карандаш с полустертым обгрызенным кончиком.

— Не смотрите на него так, — успокаивающе сказал официант. — Он вам отлично послужит. А если послюнить, так и подавно.

У парня была авторучка в правом внутреннем кармане пиджака. Но он не хотел рисовать чернилами. Чернила нейтральны, невыразительны. Авторучкой он не сможет передать то, что задумал. Карандаш теплее, сердечнее.

Официант принял заказ — и как в воду канул. Видимо, двойного коньяка придется ждать долго.

Парень окинул взглядом кафе. Увидел других официантов. Хлопнул в ладоши. Из глубины зала, откуда-то справа, послышалось «одну минутку» или что-то в этом роде.

Как хорошо, что рисунок получился сразу! Как тогда, в детстве, когда он рисовал цветными карандашами кораблики, деревья, птиц…

Но он давно не ребенок. И на рисунке его не кораблики. Не птицы. Не дерево.

Наконец официант появился. Правда, в противоположном конце зала. Он увидел, как тот не спеша приближается с подносом, заставленным бутылками, чашками с кофе и другой посудой.

Парень схватил пепельницу, ту, дешевую, алюминиевую, с вмятинами, и поспешно прикрыл рисунок. Но тут же, передумав, отставил пепельницу в сторону. Если даже официант или кто-нибудь другой и заметят эти два маленьких круга, так разве смогут догадаться, что они обозначают?

Глотнув коньяка, он ощутил во рту такой же привкус, как от ее поцелуя у себя в комнате.

Он ждал ее к трем часам. В три она и пришла. Не успела прикрыть дверь, как он схватил ее, прижал к себе, и губы их слились в долгом поцелуе.

— Какой странный у тебя поцелуй! Впервые ощущаю такое, — сказал он девушке. — Очень странный привкус.

— Разве? — сказала она и смутилась. — Ну и как он тебе, нравится, этот привкус?

— Ммм… Очень пикантный!

И опять поцеловал девушку. Она выскользнула из его объятий и подошла к зеркалу поправить прическу.

— Да будет тебе известно, я прямо от зубного врача. Ходила пломбировать зуб… Вот, любимый, откуда этот пикантный привкус.

Такое объяснение немного обескуражило его, впрочем ненадолго, потому что через минуту они были уже в постели. Девушка посопротивлялась для виду; он, не обращая на это внимания, раздел ее… Вскоре они скатились на пол, и прохлада паркета вовсе не погасила страсти, скорее наоборот.

Парень даже не заметил, как тот прошел мимо его столика. Не заметил, но почувствовал. И весьма болезненно. Потому что, проходя мимо, незнакомец наступил ему на ногу, на правую: ее парень чуть выставил в проход между столиками.

— Господин, вы наступили мне на ногу! — возмущенно воскликнул парень.

Незнакомец остановился и растерянно посмотрел на него.

— Я? — смущенно переспросил он.

— Да, вы! Вы наступили мне на правую ногу, а у меня там…

— Извините, — перебил господин. — Вы знаете, у меня близорукость, минус три. А в последнее время стал видеть еще хуже. Боюсь, уже минус четыре или пять.

— Ну ладно! Что делать, раз у вас близорукость, — проворчал парень, явно не желая продолжать разговор. Он боялся той пустой болтовни, которая и в маленьких, и в больших кафе начинается с пустяка и которой нет конца и краю.

— Можно я погашу сигарету в вашей пепельнице? — робко спросил близорукий господин.

Парень недовольно посмотрел на него.

— Гасите, жалко, что ли!

Как только незнакомец удалился, он снова взял рисунок, посмотрел на него издали, потом поднес к лицу и… укусил. Укусил тот меньший круг, что слева.

Какая-то неодолимая сила толкнула его повторить то, что он сделал совсем недавно у себя в комнате. Когда они боролись на паркете, он вдруг неожиданно для себя укусил ее грудь. Левую, которая поменьше.

Пропитанная табаком бумага горчила. Он достал носовой платок и сплюнул.

Постепенно за соседними столиками становилось оживленнее. Посетителей заметно прибавилось. В этом уголке зала как-то потеплело. От разговоров, смеха, густого табачного дыма.

За столиком под часами с допотопным маятником трое молодых людей (один с холеной бородкой) оживленно беседовали о «Прелестях ночи» — фильме, который с понедельника демонстрировался одновременно в пяти кинотеатрах города. Обсуждали также положительные и отрицательные рецензии на этот фильм — уже было опубликовано немало, но появлялись все новые и новые. Пресса, а за ней и общественное мнение разделились на два лагеря. Столько шумихи вокруг этих «Прелестей ночи», и все из-за смелой — так ли уж она смела? — темы.