Секретарша вернулась не скоро. Видно, Димитриадис колебался — принимать ему Бекаса или нет. В конце концов решил все-таки принять.

Но отнесся к нему еще враждебнее, чем в первый раз. Всем своим видом он показывал, что разговаривать им не о чем. Бекас же был сама кротость.

— Я опять к вам за помощью, господин адвокат.

Димитриадис молча указал на кресло.

— Вы как близкий друг семьи, — сказал Бекас, — наверняка хотели бы, чтобы господин Дендринос был оправдан.

Бекас знал, что это не так: адвокат был другом только Дженни. «Небось рассчитывал со временем занять место Дендриноса в ее постели, а заодно и прибрать к рукам ее миллионы», — подумал он.

— В силу ряда причин я теперь склонен считать Дендриноса невиновным.

— Вот как?

— Да, — смиренно ответил Бекас.

— Очень рад. Надеюсь, вы изложили эти причины правосудию?

— Еще нет, но непременно это сделаю, — отозвался он все так же благодушно. — Мне только не хватает кое-каких деталей для полноты картины.

Адвокат, видимо, колебался между желанием поскорее избавиться от непрошеного посетителя и любопытством. Победило последнее.

— Значит, до конца вы не уверены? — спросил он.

— Не уверен. Потому и обращаюсь к вам за помощью.

— Не вижу, чем бы я…

Бекас перебил его:

— Скажите, госпожа Дендрину была здорова?

Адвокат снова вооружился хладнокровием.

— Ну, на здоровье она не жаловалась?

— Вы имеете в виду психические расстройства?

— Да нет, не обязательно. Я спрашиваю вообще.

Адвокат не торопился с ответом.

Наметанный глаз старого полицейского сразу уловил колебания человека, который и правду не хочет сказать, и солгать не решается — как бы потом отвечать не пришлось.

— Не знаю, — наконец выдавил он. — У меня нет оснований думать, что она страдала от какой-нибудь серьезной болезни.

«Значит, что-то есть! — подумал Бекас. — Если бы у Дженни Дендрину со здоровьем было в порядке, этот тип живо бы меня отшил, а не стал бы тянуть резину».

— Ее ведь лечил господин Даперголас? — продолжал Бекас.

— Да. Что он вам сказал?

«Ага, — сообразил Бекас, — эти голубчики переговорили между собой».

— А вы разве не знаете? — простодушно спросил Бекас.

Адвокат прикусил язык, поняв свою оплошность.

— Стало быть, насчет ее здоровья вы не в курсе? — не унимался Бекас.

— Я уже сказал. И потом, какое отношение имеет ее здоровье…

— Самое прямое, — прервал его Бекас. — Ну ладно, не буду вас больше утруждать.

Он не сомневался, что Димитриадис знает. Скорее всего, Макрис прав: она сама убила себя. Только это надо доказать. Тут необходимо свидетельство ее врача, а он не хочет отвечать — по крайней мере ему, Бекасу.

Рядом из такси вышла красивая девушка. Бекас поспешно сел в освободившуюся машину и сказал шоферу:

— Улица Арсакиу.

Прокурор Каридис был его старый приятель. Бекас, как всегда, застал его заваленным работой — достаточно было взглянуть на груду бумаг на столе. И тем не менее прокурор очень ему обрадовался.

— Говорят, ты вышел на пенсию.

— Вот уж три месяца.

— Ну и как тебе живется вдали от преступлений?

— Не в такой уж дали, — сказал Бекас. — Судьбе было угодно опять приблизить меня к одному из них.

— Да? И к какому же?

— К убийству Дженни Дендрину.

— Что ты говоришь! Этим делом как раз занимаюсь я.

— Знаю, — сказал Бекас. — Потому и пришел.

— И с чем же ты пришел?

— Видишь ли, у меня есть основания считать, что Дендринос невиновен, что это самоубийство.

Приветливая улыбка прокурора сразу померкла. Человеку всегда неприятно, когда кто-нибудь ставит под сомнение результаты его трудов.

— Но ведь вина Дендриноса доказана.

— И я так думал, — сказал Бекас. — Но факты…

Стараясь не задеть самолюбия прокурора, Бекас рассказал ему обо всем: о знакомстве с Дженни Дендрину, о разговоре с Мариной и с Дендриносом, о Макрисе и — главное — о показаниях горничной. Прокурор задумался.

— Все это весьма любопытно. А ты уверен, что не попался в ловушку? Ведь Дендринос и горничная могли заранее договориться.

— Думаю, что нет. Если бы Дендринос рассчитывал на показания горничной, он бы как-то упомянул об этом на следствии. Да и горничная, судя по всему, даже не подозревает, какое значение я придаю ее словам. А вот Дженни Дендрину позаботилась, чтобы все предстало нам не так, как было на самом деле.

— Значит, собираясь покончить с собой, она задумала свалить вину на мужа?

— Я почти уверен. Она его ненавидела, ревновала к этой молодой актрисе и не могла допустить, чтобы они были счастливы после ее смерти.

— Я считал тебя серьезным человеком. А ты ведешь себя, как… — прокурор запнулся, подыскивая не слишком обидное слово.

— Частный детектив? — подсказал Бекас.

— Ну, что-то в этом роде. — Прокурор добродушно улыбнулся.

Одно время Бекас и сам корил себя за авантюризм. Но, чем больше он анализировал факты, тем яснее ему становилось, что он на верном пути.

— Я недооценил эту женщину. Она чудовищно эгоцентрична, — сказал он.

— Но эгоцентрики, как правило, не убивают себя.

— Убивают, если узнают, что обречены на мучительную смерть.

— Ладно. Изложи-ка мне поподробнее свою версию. Хочешь кофе?

— Нет, спасибо.

Прокурор, если и не поверил доводам Бекаса, то, во всяком случае, заинтересовался ими.

— Мне пришло это в голову, когда я услышал об одной ее странности. Дженни Дендрину ненавидела здоровых людей. Это бывает, если человек неизлечимо болен.

Прокурор слушал молча.

— Сначала я не придал этому значения. Но потом вспомнил, что ситуация складывалась так, как будто Дженни отлично знала время убийства. Тогда я сопоставил эти две детали и пришел к выводу, что в те дни ей, должно быть, стало известно о своей болезни и неминуемой смерти. Она очень любила себя. Такие люди не допускают и мысли о возможных страданиях. И она решает покончить с собой. Но ведь тогда муж унаследует ее состояние и будет счастлив с любовницей. И Дженни задумала таким образом наказать их обоих.

— Прекрасный сюжет для романа, — заметил прокурор. — Тебе, старому полицейскому волку, не пристало так увлекаться романтическими гипотезами.

— Но гипотезу можно проверить, — сказал Бекас.

— Как?

— У Дженни был лечащий врач, которому она верила. Знаешь, из тех, что обслуживают высший свет. Наверняка своему успеху обязан лишь связями и личным обаянием. Некий Даперголас. Тайна у него в руках.

— Так почему же ты его не спросишь?

— Он не пожелал со мной говорить об этом.

Прокурор улыбнулся. Ему все-таки не хотелось признавать, что он посадил в тюрьму невинного человека.

— Вот видишь!

— Я уверен, что он солгал.

— И что ты от меня хочешь?

— Чтобы ты его спросил.

— Но, если он солгал тебе, с какой стати он мне будет говорить правду?

— Одно дело — полицейский на пенсии, а другое — прокурор, облеченный всеми полномочиями. Я уверен: Даперголас побоится скрыть правду от правосудия.

— Возможно, ты и прав. — Прокурор явно колебался.

Бекас посмотрел на него почти умоляюще.

— Я уверен, что прав.

Он вышел из Дворца правосудия, так и не получив определенного ответа. За обедом он был не в духе, и жена, не удержавшись, полюбопытствовала:

— Плохие новости?

— Ничего хорошего, — только и буркнул Бекас.

Она по обыкновению допытываться не стала. Обед прошел в молчании. Затем последовал обычный ритуал чтения газет. Подавая кофе, жена заметила, что он то и дело поглядывает на часы.

— Спешишь?

— Да. К пяти мне надо быть у одного человека.

Даперголас принимал с пяти до семи.

— К пяти? Но сейчас только три.

В распоряжении Бекаса было целых два часа. Но он не мог усидеть на месте. Вышел из дома в четыре и долго бродил, борясь с нетерпением. Без четверти пять он был уже у дверей приемной. Сестра, открывшая ему дверь, не выказала особой радости при его появлении. «Видно, Даперголас ее предупредил», — подумал Бекас.