— Что его заставило ехать? Видно, Кият надеется на русского ак-патшу? — спросил Таган-Нияз.

Кейик злорадно усмехнулась:

— Ты лучше спроси меня, что его заставило купить еще одну жену — Тувак?! Я тебе отвечу — старческая дурь.

— Насчет жены ты ошибаешься, сестрица, — возразил с улыбкой Таган-Нияз. — Люди говорят: еще одна жена понадобилась для того, чтобы легче овладеть островом. Этому я больше верю. Теперь он старается завести торговлю с ак-патшой. Замыслы у него смелые. Но и ты не сиди. Пока его нет, бери все в свои руки: нефть, соль. Бери и не жди, пока эта гелин (Галин — молодая женщина, до первого ребенка) Тувак окрылится да возьмет все богатства, — еще жарче стал наставлять он сестру. — Ты первая жена — тебе и старшинство. Да в помощник у тебя, слава аллаху! — Таган-Нияз добрым взглядом смерил племянника. — А Якши-Мамед возвратится — вдвоем они гору свернут.

— Ох, Таган, разогрел ты меня. Я уж совсем приуныла, не знала, что и делать.

— А начинать надо вот с чего, сестрица. Вели-ка седлать коня, да давай объедем твои новые владения.

Они направились к соляному озеру, скрытому зарослями тамариска. Кадыр-Мамед первым пустил коня сквозь сиреневый лесок, за ним последовали мать и дядя. Вскоре всадники остановились на краю пологого склона. Внизу серебристо-зеленым полем лежала соль. По двое, во трое, тут и там работали батраки. Одни снимали лопатами верхний, загрязненный, слой, другие, уже проделав это, вбивали в наст железные клинья, били по ним кувалдами. Стонущий звон металла стоял над озером. По дороге от озера шли нагруженные солью арбы, навьюченные верблюды и ослы, сгибались под тяжестью груза рабы-персияне с цепями на ногах.

Кейик с любопытством проследила весь путь от озера до самого берега.

— А соль-то общая, — сказала она с усмешкой. — Солью-то все пользуются... — Поднеся ко лбу ладонь, Кейик пригляделась к работавшим на озере батракам, помахала рукой и позвала: — Аю, люди! Идите ко мне, сюда!

Батраки разогнули спины и увидели всадников. Бросив молотки, человек пять подошли на зов женщины.

— Сколько платит Булат-хан за харвар (Харвар — мера веса, около 300 кг) соли? — спросила она.

— Не разбогатеешь, — ответил Смельчак. — Утром чурек, вечером чурек и чай. Деньги не дает. Обещает после продажи.

Глава у Кейик-эдже жадно заблестели.

Не прошло и минуты, как приезжие были окружены целой толпой солеломщиков. Кеймир подошел последним. По лицу его блуждала ленивая улыбка, руки были заложены за спину. Ростом, богатырской фигурой он выделялся среди всех, и Кейик сразу остановила на нем испытующий взгляд.

— Вези, пальван, свою соль ко мне: обижен не бу-дешь... — Она достала из-под полы риал и бросила Кей-миру. Монета упала наземь. Несколько человек кинулись за ней и забарахтались на песке. Смельчак выскользнул из толчеи первым. Он подошел к Кеймиру, протянул риал. Пальван гордо отвернулся.

— Возьми себе, — сказал он и взглянул на старуху.— А тебе, эдже, за твою щедрость мы все озеро перевезем. Только и впредь не скупись, будь такой же.

— Да услышит твои слова всевышний, — пролепетала Кейик-эдже и стала поворачивать коня. Гости выехали на дорогу и направились к нефтяным колодцам.

Кейик хорошо понимала, к чему приведет ее поступок. Булат-хан не стерпит, чтобы соль скупали другие. Заранее приготовилась к отпору: обдумала, что ему говорить. И Булат-хан не замедлил явиться. С трудом сдерживая неприязнь к старухе, он вежливо поздоровался с ней. Но едва напомнил о том, что не всякому дано распоряжаться, как ему захочется, Кейик вся подобралась в дала достойный ответ. Чем, мол, я тебя обидела, хан? Уж не тем ли, что батраки в Киятово кочевье соль везут, а к тебе дорогу забыли? Если этим, то напрасно ты сердишься. Соль принадлежит народу, а народ волен выбирать купца себе сам!..

Хан ушел рассерженный.

А неделю спустя из Хивы возвратился купец Махмуд-кель. Привез сорок чувалов пшеницы. Посадил он своего человека за весы, сам встал рядом и объявил цену: по одному риалу за батман (Харвар — мера веса, около 300 кг). Люди зароптали: прошлым летом за эту цену можно было взять три батмана.

И Махмуд-кель начал свое черное дело:

— Не вините меня в том, что хлеб вздорожал. Виноват во всем один Кият. Он обидел Хива-хана, оттого и вы страдаете. И еще больше пострадаете: войско Хивы стоит на Балханах. Пока не поздно, надо выбросить с острова поганые кибитки Кията, а заодно в людей его, проклятых аллахом!

Слова купца, как добрые семена в плодородной пемле, быстро прорезались ростками. Тотчас образовалась группа настроенных против Киятова рода. Зашептались, за роптали они.

Таган-Нияз сразу почуял, чем пахнет затеянная сму та. Выехав на зады кочевья, он хлестнул коня и помчался к восточному берегу. Подъехав к одиноким кибиткам, укоротил бег коня. Огромный пес выскочил из-за кибит-ки и с охрипшим лаем кинулся навстречу.

— Эй, раб, убери собаку! — крикнул всадник. Черный Джейран лежал у терима. Он не поднялся и не обратил внимания на окрик. Из кибитки вышли Кей-мир и Смельчак. Пальван крикнул на собаку и подошел к всаднику, помогая ему слезть с коня.

Сняв сапоги и помыв руки, Таган-Нияз вошел и сел на кошму. Хозяева пристроились рядом. Бостан-эдже занялась приготовлением ужина.

— Да, давно я не бывал в кибитке моего старого друга Веллека, — проговорил Таган-Нияз, косясь на саблю, висевшую на решетчатом остове юрты. — Вот и оружие, наверно, его?

— Да, это сабля отца,— гордо ответил Кеймир.— Больше шести лет прошло, как передал саблю матери один джигит.

— Значит, тебе известно, Кеймир-джан, что твой отец сражался в отряде Кията против каджаров? — оживившись, спросил Таган-Нияз.

— Известно, как же!.. Я много раз слышал о том, как вы рассекли надвое их войско и ворвались в Астрабад.

— Вот как! — удивился Таган-Нияз. — Ну, тогда я тебе скажу, зачем пришел сюда. Слушай, Кияту удалось заслужить уважение у ак-патши. Ты знаешь, он уехал в Тифлис. Аллах всемилостив, помог ему добиться, чтобы русский патша осенил своим могучим крылом наши племена. Но кое-кому это не по душе. Купец Махмуд-кель, вернувшийся из Хивы, настраивает народ против джафар-байцев. Махмуд — враг твоего отца. Помоги Кейик-эдже... Сохрани от беды неминуемой...

Кеймир брезгливо поморщился:

— Этот поганый пожиратель прахов не успокоится до тех пор, пока не объестся падалью...— Пальван взглянул на Смельчака:

— Иди-ка, приведи амбала.

Смельчак тотчас выскочил во двор и через минуту у двери загремели цепи — вошел Черный Джейран. Его заспанное лицо было угрюмым. Смуглое волосатое тело, прикрытое на бедрах грязным старым тряпьем, облипло соломой, Он спал, и его не вовремя потревожили.

— Подойди сюда, Джейран.

Амбал медленно опустился же кошму. Кеймир внимательно посмотрел ему в глава — они горели диким любопытством, Пальван нагнулся в отомкнул замки на ногах амбала. Не спеша он снял с его ног цепи, подошел к порогу и выбросил их. Звякнуло железо...

Ночью Махмуд-келя не стало. Амбал задушил его и с хохотом выбросил в море. Долго разыскивали купца, гадали, куда он мог деться, да так и не узнали...

Вместе с загадочным исчезновением Махмуд-келя была потеряна последняя связь с Хивой. Народ обратил взоры на Булата. Отправил он к каджареким берегам пять киржимов. Торговцам повелел соль и нефть обменять на рис. Пообещал расплатиться с батраками. Наступил день — в море показались парусники. Народ хлынул в берегу с мешками, хурджунами, чашами. Но едва первый киржим ткнулся косом в песок, хан заглянул в него и взвыл с досады: вся соль и все тулумы с нефтью лежали на месте. Можно было подумать — не с базара вернулись торговцы, а только собрались на базар. Слезли они с лодок, объявили угрюмо: астрабадский хаким запретил своим купцам торговать с иомудами, требует голову Кията.

Народ выжидающе умолк. У кого были вапасы хлеба — ушли с берега. Но те, кто не мог положить на скатерть даже кусок черствого чурека, молчаливо и грозно ждали — что будет дальше? К их числу относился и Кеймир. Видя, что «из пустых слов не сваришь плов», он удрученно сказал Меджиду: