Он уже задремал, когда в спальню на цыпочках вошел Никита и тихонько спросил:

— Спишь?

— Нет еще. Сон не берет, Никита. Красотища-то за окном какая!

— Чудесная ночь, — согласился Никита, раздеваясь.— Прочитал твои записки. Великолепно, Николенька. Получил полное представление и о туркменах, и о Хиве, Только не понял: какое же там правление?

— Да какое уж там правление, — засмеялся Николай. — У туркмен все еще процветает общинный строй, а в Хиве — рабство беспросветное. Все вопросы решает хан. Власть его неограниченна.

— Почти как у нас, в России, — подсказал Никита.

Утром вместе они доехали до сената и распрощались, договорившись встретиться. Николай отправился на Мойку. В тот же день он совершил прогулку в Петергоф. Еще день посвятил прогулке на яхте к Финскому заливу. Вечером был в гостях. Встал поздно. Проспал. И едва успел

умыться и одеться, как был приглашен в Госдепартамент министерским курьером.

Неловко и скованно чувствовал он себя, шагая по длинному коридору и раскланиваясь с чопорными чиновниками. Войдя в приемную, попросил доложить о себе и тотчас был принят. Он удивился столь чуткой внимательности к его персоне и чуть-чуть оробел, поняв, что немного припоздал. В продолговатом, богато убранном кабинете с хрустальными люстрами, по обе стороны стола в креслах с высокими спинками сидели государственные мужи, вершители судеб — графы Нессельроде, Каподистриас. Кочубей, Гурьев, князь Чарторыйский и еще несколько господ, коих Николай Николаевич не знал и раньше не видел.

— Проходите, господин Муравьев, — любезно пригласил Нессельроде. — Нынче мы заседаем по вашим документам, так что решили и вас пригласить. Садитесь.

Муравьев сел у дальнего края длинного стола, накрытого зеленым сукном, на котором стояли палехские стаканчики с гусиными перьями и чернильные приборы, стопками лежала бумага, а рядом - листы были разбросаны как попало, некоторые разрисованы чернилами: женские головки, лошади, просто бессмысленно начертанные зигзаги и линии. Муравьев понял, что господа собрались давно и уже достаточно поговорили.

Мельком Николай Николаевич окинул лица собрав-шихся: немножко усталые и постные и, чтобы не выглядеть глупо, взял перо и пододвинул стопку бумаги, записал: «Несколько слов о поездке... племенах, прошении...» Господа переговаривались между собой о каких-то сугубо своих делах и не обращали внимания на полковника. Наконец, Нессельроде, будто вспомнив, что они собрались ио делу, звякнул колокольчиком.

— Прошу внимания, господа, — мягко сказал он и обратился к Муравьеву: — Некоторым образом мы рассмотрели Записку главнокомандующего на Кавказе генерала Ермолова, в коей он ходатайствует о необходимости присоединения к России восточного побережья Каспийского моря. Кое-что в ней показалось нам неубедительным, и мы решили прибегнуть к зашей помощи, дабы сделать окончательные выводы.

— Я готов помочь, ваше сиятельство. — Муравьев привстал и отодвинул кресло.

Господа зашевелились. Кочубей, взглянув на вице-канцлера, сказал:

— Собственно, замечание у всех одного характера. Лично меня беспокоит, как на наши симпатии к туркмен-цам посмотрят персияне. Я просил бы зачитать этот пункт записки Ермолова еще раз...

— М-да, — зевнул Нессельроде, порылся в бумагах и подал секретарю несколько исписанных страниц. — Прочитайте-ка, голубчик.

Министерский секретарь — юноша с тонкой шеей и маленьким носом гордо глянул вокруг себя, шевельнул бровями, зачитал:

— «Персия, нет сомнения, что со вниманием будет смотреть на заведение наше на восточном берегу моря; но влияние оной (Персии) на туркменский народ и не простиралось никогда далее рек Гургена и Атрека, не в дальнем расстоянии от Астрабада находящихся. Никогда живущие далее туркменцы не только не были в зависимости от Персии ниже сношений с нею не имели...»

— В том-то и дело, господа, что так думает только Ермолов, — сказал со вздохом князь Чарторыйский. — А Фетх-Али-шах рассуждает по-иному. Он считает турк-менцев своими подданными.

Нессельроде легонько кивнул князю, перевел взгляд на Муравьева. Полковник, из желания высказать свое мнение на сей счет, сильно покраснел, вопрошающе взглянул на вице-канцлера. Тот, насупив брови, сказал:

— Да, да, именно от вас, господин полковник, мы хотим услышать уточнения относительно взаимоотношений туркменцев и персиян.

— Ваше сиятельство, я совершенно убежден, что земли Гургена я Атрека испокон веков принадлежат туркменам и всякие притязания на них шаха — не что иное, как ничем не прикрытая дерзость. Я глубоко интересовался исконными границами, кои отделяют Туркмению от Персии, и установил, что южная полоса туркменской земла Проходит по реке Кара-Су. Там ныне находится персидская таможня, как знак доказательства разделения зе-мель.

Господа переглянулись. Бледнолицый, с черными бакенбардами граф Гурьев предположил:

— Видимо, туркменцы потеснили персиян, и последние вынуждены были поставить там пограничный знак, дабы совсем не потерять своих территорий.

Статс-секретарь граф Каподистриае, присутствовавший на заседании по высочайшему повелению государя, усмехнулся.

— А, может, персияне туркмен потеснили, — возразил он. Мысли его витали вокруг родной Эллады, где разворачивалось национальное освободительное движение.

Граф Кочубей глухим шепотом произнес:

— Если смотреть на Туркмению с греческим уклоном, то это, пожалуй, тан.

— Милостивый граф, смею вас заверить... — возразил было Каподистриас, но вице-канцлер поднял колокольчик.

— Позвольте мне, Карл Васильевич, — протирая носовым платком лорнет, тихонько произнес Чарторыйский.— Разумеется, факт существования персидской таможня говорит о многом, Но чем мы гарантированы, что эту таможню они завтра не перенесут на Гурген или Атрек? Нужны более веские доказательства в том, что земля туркмен простираются до речки... как ее...

— Кара-Су, — подсказал Муравьев и добавил: — Есть такие доказательства, князь.

— Какие же?

Все замолчали, потому что знали: сие доказать невозможно, и е любопытством уставились на полковника. Он немного замешкался, собираясь с духом, затем произнес:

— Извините, господа, но я вынужден прибегнуть к тем словам, коими был убежден сам. Прошу прощения, если покажется грубым то, что я скажу. Доказательство туркмен бесспорно, ибо на левом берегу Кара-Су располагаются старые туркменские кладбища. Испокон веков они хоронят там своих отцов и дедов. А персидских могил рядом вовсе нет.

— Любопытно! — произнес Нессельроде, к все присутствующие заговорили, зашептались.

Николай Николаевич торжествовал. Довод его был более чем убедительным и получил наслуженную оценку. Однако второй Еопрое смутил полковника. Задал его сам Нессельроде:

— Господин Муравьев, — начал он издалека. — В записке сказано, что турхменцы непримиримо враждуют с перснянами. Очень часты случаи набегов.

— Да, ваше сиятельство, — поспешил согласиться Муравьев. — Они действительно непримиримые враги и потому-то вошли в ходатайство к государю-императору, дабы он присоединил их к России. Набеги с той и другой стороны обычное явление.

— В том и беда, — причмокнул Нессельроде, — набег у туркменцев, что обед. Повторяется ежедневно.

Все легонько засмеялись удачному сравнению вице-канцлера. А он, взяв ноту чуть выше, продолжал:

— Ну, вот примем мы туркменцев под свое покровительство, а они на следующий же день возьмут и нападут на Астрабадский залив. Отвечать будет Россия, поскольку туркменцы наши подданные. Как следствие — международный конфликт. Шах рассердится, что на него Россия напала, англичане подхлестнут Аббаса-Мирзу, и начнется. А нынешняя политика нашего государя, как вам известно, политика невмешательства. Государь не желает воевать ни с кем, тем более с Персией, на границах которой до сих пор еще не наведены порядки.

Довод Нессельроде был более чем основательный, и его тотчас поддержали Кочубей, Чарторыйский и другие.