В ответ грянуло еще два выстрела. Тогда Кеймир, прижимпясь к перилам, пропустил вперед шестерых йигитов. Те — кто с топором, прихваченным на палубе, кто с ножом — кинулись прямо на дверь каюты и выломали ее. Крики и стрельба вновь наполнили низ судна, но все это длилось недолго. Вскоре огурджалинцы вывели трех персов: двоих в островерхих шапках и шелковых халатах, третьего в тряпье дервиша, но с кинжалом на поясе и с пистолетом. Оружие у всех отобрали, а самих связали веревками. Только капитана Кеймир не стал скручивать. Сказал повелительно:

— Дженабе-вали, я никогда не управлял лодкой геми и даже не знаю, как поднять паруса. Приказывай моим людям — они выполнят что надо.

Перепуганный капитан, в суконных брюках, в куртке и круглой шапке, недовольно ответил: - Сначала надо поднять якорь.

Огурджалинцы поспешили к лебедке и принялись вращать колесо. Якорь лег на свое место, подняв со дна пучок водорослей. Затем они подняли паруса. Кеймир приказал капитану стать за руль и вести корабль к Огурджинскому острову. Здесь пальван знал все глубины и мели. Поразмыслив, он решил, что самым подходящим местом для геми будет северный залив. Если судно поставить там, то его вовсе не увидишь с моря. Туда же Кеймир решил перенести и кибитки.

Вся ночь прошла в суматохе. Туркмены перенесли с геми на берег все, что отыскали в трюмах, в каютах и на палубе. Несколько чувалов риса и муки, сорок больших корзин с гранатом, яблоками и абрикосами, изюм, свежий виноград, десять бочонков нартурчи — это было целое богатство для полуголодных островитян. Но больше всего они радовались, что у них появился большой корабль, на котором хватит для всех места, с которого можно ловить рыбы в десять раз больше и отвозить ее на другой берег.

Сгрузив все захваченное на сушу, Кеймир и его люди с утра занялись переносом кибиток. Их поставили в лагуне, рядом с покатым берегом. Пленных посадили в черной кибитке и пока не тревожили: до них не доходили руки. Мужчины ставили жилье. Женщины и сын пальвана помогали им. В первую очередь они принялись лепить тамдыр и делать вагон для овец. Все были радостно возбуждены, только Бостан-эдже качала головой:

— Сынок, не покарал бы тебя аллах.

— А они мало твоих слез выпили?! — дерзил матеря Кеймир. — Рано ты забыла, эдже, что эти люди отрубили голову моему отцу. А сколько они туркменских киржимов захватили, сколько людей в неволю увели. Нет, эдже, не жалей. Ты их пожалеешь — они не пожалеют.

Лейла настороженно приглядывалась к соотечественникам. Она во всем соглашалась с Кеймиром, и все же ей было жаль каджаров. Ловя ее тревожные, рассеянные взгляды, пальван думал: надо поскорее отвезти их Кияту. А пока что пальван распорядился, чтобы кормили их два раза в день: давали чурек и воду. Он не допускал и мысли об освобождении персиян. Стоит отпустить хоть одного как, не пройдет и месяца, приплывут сюда с персидского берега другие геми, и тогда несдобровать. Тайна исчезновения персидской лодки должна быть вечной. Пусть думают родственники пленников, что они попали в шторм и свирепый Бахр-э-Хазар проглотил их.

На боку геми четкими черными буквами было выведено «Аббас». Кеймир сразу же соскоблил эту надпись. А поразмыслив еще немного, решил перекрасить все судно. Краски было много. Еще в первый год как перебрался жить сюда, Кеймир привез с Челекена полкиржима природной ярко-оранжевой краски. Мать, после тщательной обработки, сделала из нее красители для ковровой шерсти, затем села за ковроткачество и принялась учить этому искусству Лейлу. Теперь эта краска пошла на другое дело. Через несколько дней геми из черной превратилась в оранжевую. На восходе и закате солнца она источала огненные лучи, будто сам пророк или Нух поселился в ней, спустившись с небесного свода. Теперь надо было дать ей название. Мужчины посоветовали написать на борту «Кеймир», но пальван не согласился.

— Люди, эта геми принадлежит всем нам. Надо придумать такое слово, чтобы никому не было обидно, — тут же он и нашел это слово — «Огурджали». Только как написать его, никто не знает, как оно пишется. Несколько человек отправились к хранителю могил и скоро возвратились с надписью. Кеймир вырисовал это слово на борту судна.

Теперь, когда все было готово, он решил отвезти пленников Кияту — пусть он сам с ними расправляется. Но о причине своего решения другим йигитам не сказал.

В штормовую погоду Челекен безлюден. Ветер не только раскачивает море и выбрасывает на берег крупные пенистые волны, но и поднимает по всему острову тучи желтой слепящей пыли: дышать становится нечем. Бывали случаи — ураган срывал с места кибитки и уносил их в море.

Перед сильными ветрами челекенцы не только молились аллаху, но и придумывали всякое, чтобы уберечь свое жилье.

В то утро Кият-хан, подняв йигитов, приказал укреплять кибитки. Все мужчины кочевья занимались тем, что забивали вокруг юрт длинные колья, привязывали к ним крепкие шерстяные веревки, а концы их прикрепляли к остову юрт. Люди, выполняя эту несложную, но хлопотливую работу, покрикивали друг на друга. Слышался недовольный, властный голос Кият-хана:

— Чего копошитесь! Двигайте руками — они даны аллахом, чтобы ими что-нибудь делать! А вы чего там встали — ждете, пока аллах придет на помощь! Собачьи дети!..

По берегу клубился песок. Кият-хан не видел, как причалили огурджалинцы. Заметил их, когда они вплотную подошли к кочевью. Гости почтительно поздоровались с ханом. Он что-то буркнул в ответ, и прошло не меньше получаса, прежде чем вновь взглянул на них.

— Ну, говорите, с чем приехали? — сердито спросил Кият. — С поклоном, так кланяйтесь. Знаю, что на Огурджинский с неба чуреки не сыплются — голод приплыть заставил.

Курбан потоптался на месте, страшась властного голоса Кият-хана. Сказал заискивающе:

— Хан-ага, мы всегда с почтением к тебе. И сейчас привезли тебе рейятов.

Кият-хан сразу оживился. Прикрывая ладонью прищуренные глаза, взглянул — кто там стоит за спиной Курбана. и увидел четверых связанных каджаров.

— Идите за мной, — сказал он и зашагал к своей белой кибитке. Возле старой черной кибитки остановился. Пленников велел посадить туда. Огурджалинцев пригласил в свою большую восьмикрылую юрту. При приближении мужчин оттуда вышла, закрываясь пуренджиком от ветра, Тувак.

— О аллах, — сказала она со вздохом. — Бедной женщине нигде нет места... Хотела отдохнуть, но опять — гости.

Кият угодливо улыбнулся ей, а огурджалинцы подумали: «Сколько же власти у этой женщины, если она даже с Киятом так разговаривает?»

Тувак скрылась в соседней кибитке, а оттуда быстро вышла Мама-карры.

— Что подать, мой хан? — спросила она, войдя к кану, который усаживал гостей на ковер.

— Все, что есть, неси — это же огурджали! — с дерзостью засмеялся Кият, давая понять, что огурджалинцы настолько голодны, что все съедят.

Курбан обидчиво улыбнулся, а другие насупились от столь злой шутки. Кият, видя это, поспешил загладить свою вину.

— Значит, рейятов привезли ко мне? — спросил он весело. — Это хорошо. Вижу, что беспокоитесь обо мне. Я думал — раз убежали на другой остров, то уже не появитесь здесь.

В это время Мама-карры внесла большую деревянную чашу с шурпой и поставила перед гостями. Кият взял ложку, помешал в чашке и пригласил:

— Ешьте, что аллах послал. Да рассказывайте, как рейятов схватили.

Курбан сначала пытался скрыть, что взял их вместе с геми, но проговорился нечаянно и не стал врать — рассказал все, как было

— Значит, разбоем занялись? — чуть строже сказал Кият-хан.

Огурджалинцы присмирели. Уже и ложками в чашке не двигали, и губы сжали — о чем еще говорить? Кият, видя, что гости совсем носы повесили, решил хоть чем-то вознаградить их. Открыв ларец, что стоял на кованом сундуке, он достал шесть серебряных рублей и дал каждому по одному.

Огурджалинцы молча встали и удалились из кибитки. Дойдя до киржима, подождали, пока утихнет ветер. Как только волны стали мельче, поставили парус и отправились восвояси.