Они отправились в путь на заре, в сопровождении небольшого отряда и к вечеру были у Вельяминова-старшего. Генерал-лейтенант в накинутой на плечи шубейке неспокойно прохаживался по кабинету.

— Что за сомнения, господа,— говорил он с раздражением,— когда не только тифлисское воинство, но и все обыватели присягнули Константину? Государь помер 19 ноября, а нынче пятнадцатый декабрь. Немедленно отправляйтесь в свои полки и займитесь присягой.

Шестнадцатого января седьмой карабинерный поля присягнул Константину, не ведая и не подозревая, что престолонаследник отрекся от трона и что Петербург, залитый кровью восставших, присягнул новому царю Николаю I.

Слухи об отречении Константина докатились до Грузии с запозданием. Ропот и всевозможные догадки ходили в войсках. Но, наконец, стало известно, что на царский трон взошел Николай, что произошло восстание и теперь во всех полках обеих столиц идут повальные аресты: хватают заговорщиков, поднявших руку на самодержавие. В январе Тифлис был ошеломлен новой вестью — выступил против царя Черниговский полк. И уже не только офицеры-вольнодумцы, но и солдаты я горожане ждали, что вот-вот выступит В поддержку черниговцев Кавказский корпус. Тем более, что о присяге государю Николаю I пока что не было и речи.

Муравьев в эти дни метался из Манглиса в Тифлис, ожидая, что непременно придет приказ о походе на Петербург. Неимоверное напряжение ожидания, нервозность давали о себе знать: он осунулся и побледнел, почти все время не выпускал изо рта чубука — курил. Все знали, что достаточно одного слова Ермолова и кавказская армия двинется рушить вековые устои абсолютизма. Но никаких указаний с линии не приходило, пыл в войсках остыл и, наконец, воинство Кавказа начало присягать новому самодержцу,

В один из вечеров, когда Николай Николаевич остался ночевать в Тифлисе, неожиданно внизу у входа зазвенел колоколец. Не тревожа денщика, Муравьев сбежал по лестнице вниз, растворил дверь й встретился с Симоном Мазаровичем. По запыленной, помятой одежде, по измученному виду без труда можно было догадаться: он прямо с дороги завернул к Муравьеву, Обменявшись рукопожатием, они быстро и молча поднялись в комнату, и только здесь Мазарович сказал:

— Я от Ермолова, из Грозной. Грибоедов арестован и увезен в Петербург. Меня тоже взяли под подозрение и отстранили от прежней должности. Получено известие, что послом в Персию едет князь Меншиков.

— Не это же...— Муравьев, сомкнув руки, нервно хрустнул пальцами.— Это же полнейшее недоверие Алексею Петровичу. Государь, сменив посла и взяв под арест дипсекретаря, недвусмысленно намекает, что положение Ермолова шатко! Но что сам Алексеи Петрович?

— Растерян... И простите, Николай Николаевич, я вынужден по просьбе его предупредить вас, чтобы вы убрали все компрометирующие вас бумаги. Словом, будьте настороже. Братья ваши Александр, Михайло и все родственники Муравьевы, в том числе и Никита, арестованы и содержатся под следствием.

Николай Николаевич омыл сухими ладонями лицо, помотал головой, будто стряхивая с себя дурной сон.

— Кто еще арестован?

— Имена многих неизвестны, но слухи говорят о том, что разгромлено целое тайное общество во главе с Рылеевым, Пестелем. Алексей Петрович особенно обеспокоен и просил передать вам, что арестован и содержится под следствием Николай Воейков.

«Значит, и до нас докопались», - холодно и с вызывающей дерзостью подумал Муравьев.

Николай Николаевич был ошеломлен сообщением, но не настолько, чтобы потеряться и выдать себя с головой при Мазаровиче. Посла он никогда не считал своим близким товарищем, и с ним надо было вести себя осторожно.

— Не везет Алексею Петровичу,— сказал Муравьев.— Лучшего адъютанта арестовали. Кто может заменить Воейкова?

Мазарович усмехнулся:

— Между прочим, и первый адъютант Алексея Петровича, Фонвизин, арестован. Туго ныне придется командующему. Можно подумать, он сам обучил своих адъютантов вольнодумству! А если вспомнить, что генерал сидел в Петропавловке по подозрению в заговоре против царя, то можно смело предположить, что оба адъютанта в рядах вольнодумцев оказались не случайно.— Мазарович неприятно засмеялся, и у Муравьева отпала охота беседовать с ним.

Маэарович заговорил о своей жалкой участи. Он-де, ни в чем не повинен и совсем не заслуживает недоверия государя. Муравьев поддакивал ему, соглашался и думал о своем: в голове не укладывалось, что все, готовившееся годами, вынашивавшееся в тайне, вдруг вспыхнуло пламенем и потухло. Только черный пепел полетел по России.

Слух летуч, как дым. О волнениях в России стало известно персам. Их конница тотчас заняла некоторые опорные пограничные участки в горах. Тут же они были изгнаны русскими ротами, но после этих стычек стало очевидным, что война неизбежна. В Тифлисе со свитой объявился князь Меншиков, чтобы следовать за Араке на переговоры. Остановившись у Вельяминова, князь тотчас захотел повидать Муравьева, и тот был срочно вызван в штаб-квартиру.

Большой двухэтажный дом командующего был в эти дни наводнен офицерами полков. Весельчак князь, славившийся своим общительным и добрым характером, рассказывал множество случаев из петербургских событий. Видимо, по ветрености своей, он сочувствовал и императору, и вольнодумцам. Вздыхал о заточенных в Петропавловскую крепость. И, встретясь с Николаем Николаевичем в комнате у Вельяминова, театрально заулыбался:

— Боже, дорогой Николай Николаевич, молю чудотворца, что он не надоумил государя дать приказ об кресте вашего тайного общества]

— Князь, вы путаете что-то,— с той же театральностью засмеялся Муравьев.— О каком обществе вы говорите? О библейском? Но смею заверить вас, что оно никогда не касалось политики. Вот и Иван Александрович состоит в нем.

— Но, Николай Николаевич! — удивленно округлил глаза князь.— Там все известно о ваших действиях!

— Позвольте, Александр Сергеевич, что вы имеете на виду?

— Ну, например, ваши близкие отношения с Якубовичем.

— Он преотличнейший офицер и преданнейший друг. Дружбой с ним любой бы мог гордиться! — с достоинством отозвался Муравьев.

Меншиков улыбнулся, развел руками:

— Тем не менее, Якубович на следствии признался, что на Кавказе существует тайное общество. Засим напомню вам, что не случайно, видимо, бывал здесь Кюхельбекер — он тоже нынче под арестом.

Муравьева начал раздражать дружелюбно-следственный тон Меншикова.

— Князь, я считаю этот равговор несерьезным и на имеющим никакой основы. Рад бы узнать, что сталось с моими братьями?

— Старший призван к допросу... но, кажется, ему ничего не грозит.

Он вовремя понял, что играть с огнем опасно, и вышел из игры. Но Никита Муравьев содержится в тайне.

— Спасибо, князь, за исчерпывающий ответ. Теперь скажите, вы пригласили меня за тем, чтобы расспросить о несуразных слухах, или есть ко мне более важное?

Меншиков, далеко не удовлетворенный, как ему казалось, интимной беседой, поскучнел лицом.

— Нет, что вы, Николай Николаевич. Цель моя совершенно иная. Вы смогли бы мне охарактеризовать положение на персидской границе: я не сегодня-завтра отправляюсь в Таврив и, может быть, в Тегеран. Кажется, пахнет новой войной.

Муравьев облегченно вздохнул:

— Все, что в моих силах, князь, я готов выложить перед вами.

— Тогда пройдемте в кабинет, к карте.

— С удовольствием...

Меншиков со свитой и охраной вскоре выехали в Тавриз. Следом за ним совершил вояж по пограничной линии генерал Вельяминов. Объезжая участки и посты, он думал, каким образом укрепить границу. Остановившись в Мираке, он осмотрел строительство крепости и пожалел, что она некстати затеяна. Русская территория с повелением вклинивалась в персидские владения, и персы никак не хотели мириться с отдачей Мирака русским. Именно здесь то и дело вспыхивали пограничные конфликты и беспокоили генерала. «Отдать бы его ко всем чертям со всеми потрохами персиянам!» — думал со злостью он и досадовал на Алексея Петровича, который, разъезжая где-то на Чечне, давал оттуда наставления: «Ни пяди, ни шагу назад!»