Некоторые сидящие возле Кията засмеялись, но большинство опустили глаза, считая, что челекенский хан слишком дерзок. Назар-Мерген заметил:
— Кият-ага, говорят в России неспокойно стало. Слухи есть, что твоего Ярмол-пашу уберут с Кавказа, другой командующий приедет.
— Кто говорит? — глаза Кията сверкнули зелеными огоньками.— Персы говорят — им это выгодно. Нынче они весь Кавказ к газавату настраивают. Вам тоже об этом, наверно, твердят?
— Да, было такое,— неохотно согласился Назар-Мерген и добавил: — Но мы ведь мусульмане, а шах — наместник пророка в этом мире. Каждое слово его освещено аллахом.
Кият пренебрежительно покивал головой, прищурил глаза:
— Как были вы рабами Баба-хана, так и остались. Шах нынче култуками вашими торгует, не спрашивает вас, а вы ему молитву о высшей справедливости поете.
Разве вам неизвестно, что Бедиуз-Заман продал все наши култуки Багир-беку?
Наступило продолжительное молчание. Все знали об этой сделке, но что скажешь в свою защиту, если беспомощен. Гургенский хан, видя, что асе ждут от него ответа, насмешливо сказал:
— Нам все известно, Кият-ага. Только непонятно нам, почему ты, давший клятву служить урусам, клянешь Багир-бека? Ведь он подданный русского государя!
Кият на мгновение задумался. Сидящие в кибитке начали посмеиваться. Однако Кият замолчал не потому, что растерялся. Он соображал, как лучше ответить соплепенникам.
— Яшули, — усмехнулся он, окинув взглядом всех.— Меня вы ругаете за связи с урусами. Но разве я допустил, чтобы кто-нибудь торговал землями иомудов? А вы упустили свои култуки.
Ответ был достойный. Потеря туркменских уделов в Астрабадском заливе целиком лежала на совести гургенцев. Они не отказывались в этом, и Кият с жаром принялся доказывать, что еще не все потеряно, еще можно отобрать назад рыбные места. Надо написать жалобу астраханскому губернатору.
— Хан, трудное это дело,— со вздохом выговорил Назар-Мерген.— И непонятно, для чего ты за нас встаешь, если урусам служишь,
— Не за вас встаю, а за всех, за всю Туркмению! -гневно произнес Кият. И тише, почти шепотом добавил: — И никому не дам торговать землей наших предков.
Назар-Мерген, насупившись, долго молчал. И опять с сомнением высказал:
— Легко тебе говорить, Кият-ага. Ты сказал свое в уплыл на остров, а нам в соседстве с каджарами жить. Письмо мы составим. Но не мути воду — уезжай поскорей. Разве не знаешь, что не сегодня-завтра персы сюда приедут? Уже давно дымом с их стороны пахнет.
— Ладно, яшули. Договорились. Вы напишете письмо и перешлете мне.
После этого стали все расходиться. Кият не решился ночевать у зятя. Ночью же сел в киржим и вместе со своими сопровождающими отправился в Гасан-Кули.
У Атрека царило оживление. С самой весны в залив за рыбой шли купеческие суда из Талыша, Сальян, Астрахани. В обмен на рыбу они везли всевозможные товары: от иголки до крупных чугунных казанов. Кейик-эдже и ее сыновья главенствовали. Оба недавно взяли жен, остепенились и взялись за разум. Махтум-Кули-хан хоть и считался заглавным, но постепенно уступил первую ложку в торговле сыновьям Кията. А те, с согласия своей матери, покупали товары у русских, отправляли караваны к гокленам и текинцам, принимали от них ковры, лошадей, шерсть, кошмы.
Остановившись в Гасан-Кули, Кият обратил внимание, как выросло кочевье. Раньше кибитки стояли всего в два ряда, теперь они виднелись повсюду: вдоль отмели, у сенгира и еще дальше. Кият слышал, что началось большое переселение иомудов из Хивинского ханства и других отдаленных земель, куда забросила судьба соотечественников, но никогда не думал, что едет их сюда так много. «Собирается большая сила,— удовлетворенно размышлял он, разглядывая поселение.— Только бы не подвели урусы, не закрыли торговлю! Только бы благоволил к нам государь-император».
Кият нашел в кочевье полное благополучие, но острым глазом уловил, что и здесь поселилась боязнь нападения каджаров. Махтум-Кули-хан, угощая в своей кибитке почетного гостя, предупредительно известил:
— Купцы слух пустили: Аббас-Мирза вот-вот нападет на русских. А потому как мы состоим с ними в связях, то и на нас кара шаха падет.
Подумав, Кият ответил:
— Урусы говорят: за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь. Думаю, Бабахан если и начнет войну, то с одной стороны, Или на нас нападет, или на русских.
— Увидим, не долго ждать осталось,— произнес пророческие слова Махтум-Кули-хан.
Через несколько дней за Атреком появился большой конный отряд персиян.
В Гасан-Кули поднялась тревога. Не прошло и часа, как иомуды привели свои силы в боевую готовность: выстроили конные сотни по берегу Атрека. Персы тотчас остановились и дали знать, что не собираются нападать на туркмен, а зовут на переговоры к себе Кият-хана. Махтум-Кули-хан пренебрежительно сказал:
— Не слишком ли дешево они хотят взять твою голову, Кият-ага? Пусть пришлют сюда своих послов, если им чего-то надо.
За Атрек с этой вестью отправился конник. Вскоре он возвратился к сообщил: каджарские послы сейчас прибудут.
Махтум-Кули-хан, не снимая тревоги, даже не разрешая джигитам слегать с седла, распорядился подготовить кибитку к приему гостей. Трое персидских послов со знаменем ислама переехали реку вброд и не спеша приблизились к кочевью. Судя по одежде, это были сановитые воины. Одного из них иомуды узнали — Гамза-хан: он уже бывал в здешних местах. Двое других, видимо, приехали от самого Фетх-Али-шаха.
Выстроив у белой кибитки в два ряда стражу, Махтум-Кули-хан, Тангры-Кули-сердар, еще несколько ханов и старшин заняли почетное место на ковре. Кият-хан сел в середине. Туркмены хотели встретить гостей сидя и усадить их, как равных для беседы, но, входя в юрту, Гамза-хан торжественно произнес: «Посланники солнца царей, всепобеждающего Фетх-Али-шаха», и все встали, забыв об уговоре. К тому же персы торжественно внесли позолоченный ларец и, открыв его, поставили на ковер. В нем сверкали драгоценные камни и большой бриллиантовый перстень. Один из гостей торжественно произнес:
— Хану Атрека и Челекена, сиятельному Кияту шах вручает этот подарок.
Другой каджар поспешно протянул пергаментный свиток с шахской печатью. Кият взвесил фирман на руке и, вернув, попросил гостя, чтобы зачитал, что в нем написано. Перс улыбнулся, оскалив золотые зубы:
«Да забудут великодушные все старые распри и да придут к полному согласию...
Ныне я, повелитель венценосных каджаров, осененный знаменем Льва и Солнца, называю тебя своим другом и говорю: стань бриллиантом в моей короне и прими титул хана племен иомудских, простирающихся от реки Кара-Су до Красной косы...»
Кият-хан, внутренне усмехнувшись, дальше уже не слушал. Старая песенка о том, что иомуды испокон веков поклонялись могущественной Персии и что с давних сор шах считает их своими подданными, а ныне дарует их старшине титул хана, вызвала в Кияте гнев. Он с трудом дослушал шахский фирман и, когда перс, дочитав, вновь протянул свиток, резко сказал:
— Отвезите этот фирман назад своему шаху и передайте, что иомуды никогда не зависели от персов. Подарки тоже верните. Скажите шаху, что ныне Кият-хан настолько богат, что может купить его бриллиантовую корону!
Каджары не ожидали столь дерзкого ответа. Будто оглушенные, они стояли на месте и не знали, что делать дальше. Видя их замешательство, Кият гордо сказал, взглянув на Махтум-Кули-хана:
— Отдай им ларец и проводи до Атрека.
Кият отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Приближенные Кията с настойчивой любезностью выпроводили каджаров ив кибитки, помогли им сесть на коней и долго смотрели вслед, пока они не переехали брод.
Конные сотни все это время стояли наготове. Достаточно было одного слова или повелительного жеста, как йигиты бросились бы к персидскому лагерю и разнесли бы его в клочья. Юз-баши, теснясь возле Кията, настаивали напасть на каджаров, упрашивали его об этом: в их глазах горело нетерпение. И кони, чуя настроение седоков, беспокойно перебирали ногами и, вскидывая головы, позванивали удилами. Но Кият молча смотрел на воинов и не принимал никаких решений. В голове его теснились мысли: «Напасть. Разгромить». Но он понимал, что в нем кипит гнев. Самые разумные мысли приходят, когда человек спокоен. И, поостынув, Кият тотчас подумал: «Если нападем, что скажет Ермолов? Что скажет государь русский?» Кият, оглядев приближенных, сказал спокойно:
